Кристи Филипс - Хранитель забытых тайн Страница 8

— Давно она больна? — обращается Анна к Арлингтону.

— Уже три дня. И боюсь, ей становится хуже.

Сначала Анне кажется, что Арлингтон искренне сочувствует мадемуазель де Керуаль, а возможно, даже испытывает к ней особую нежность.

— Королю было очень неприятно, что мадемуазель не смогла сопровождать его в Хэмптон, — продолжает он, — Я бы не хотел, чтобы это случилось еще раз.

Вон оно что: за участие и искреннее сочувствие она ошибочно приняла заботу хозяина о своей дорогой кобыле. Ну конечно, именно Арлингтон устроил возвышение Луизы от фрейлины до maitresse en titre[9], и теперь он имеет с этого огромную выгоду. Деньги короля и взятки придворных в первую очередь проходят через его руки.

Анна подходит ближе и заглядывает в лицо королевской возлюбленной. Красота Луизы относится к тому сорту, который можно назвать «безмятежная, мягкая»: на ангелоподобном личике, обрамленном густыми вьющимися светло-каштановыми локонами, мерцают большие темные глаза. Если бы она была здорова, цвет ее румяных щечек в точности совпадал бы с оттенком ее шелковых занавесок, но теперь лихорадочная бледность покрывает ее лицо, глаза ввалились, сухие губы потрескались. Она с трудом поднимает голову и смотрит на Анну.

— Вы можете мне помочь? — спрашивает она с сильным французским акцентом.

— Я попробую.

Анна многозначительно оглядывается на Арлингтона: она не может дать никакой гарантии, говорит ее взгляд. «Интересно, — думает она, ставя свой чемоданчик на пол, — что ему известно о болезни этой женщины». Вслух она объявляет, что ей хотелось бы осмотреть пациентку без свидетелей и что ей понадобится больше света.

Как ни странно, ни мадам Северин, ни Арлингтон не возражают. Обменявшись лишь быстрым взглядом, они покидают комнату, прислав служанку с двумя восковыми свечами. Анна приказывает поставить их на прикроватный столик, где в полном беспорядке валяются какие- то предметы, а среди них черепаховый гребень и пара дорогих, украшенных рубинами и изумрудами сережек, брошенных так небрежно, будто это не серьги вовсе, а игральные кости.

Она внимательно осматривает мадемуазель, прежде всего измерив температуру и отметив про себя цвет лица больной, чтобы точно определить, в каких именно жидких субстанциях организма — крови, слизи, желтой желчи или же черной — нарушена гармония. Луиза вся горит, но жалуется на холод, и это явно говорит о том, что болезнь находится у нее в крови. Движения ее вялые, жизненный тонус чрезвычайно низок. На все вопросы Анны она отвечает коротко, односложно, но даже это, кажется, требует от нее очень больших усилий.

Анна берет Луизу за руку и щупает пульс: он очень медленный и едва прощупывается. Пальчики на ее бледной пухленькой, маленькой, как у ребенка, ручке изящные и длинные, с чистенькими, аккуратно подстриженными ноготочками. Эта нежная ручка никогда не знала, что такое работа, и никогда не узнает. Анна чувствует, что больная вся дрожит от жара, а еще от страха. Возлюбленная короля не столько боится умереть, догадывается она, сколько неожиданно потерять все, что у нее есть: красоту, эти роскошные комнаты, окнами выходящие на Темзу, эти рубины с изумрудами и любовь своего монарха. Но, несмотря на то, что Луизу де Керуаль окружает богатство, какое простым людям и не снилось, сердце Анны не может не откликнуться на ее страдания острой жалостью.

Она приподнимает край мягкого, невесомого одеяла, чтобы продолжить осмотр мадемуазель, особенно ее женских органов. Де Керуаль всего три месяца как родила ребенка, и поэтому кровопускание она делать не станет. Она знает, что даже при избыточной крови это может ослабить организм молодой матери, подорвать ее силы, а то и вызвать сильную депрессию. Она внимательно осматривает бедра Луизы, ища признаки цинги, и кончики пальцев на ногах на предмет подагры. Такой осмотр — обязательная рутина. Впрочем, она уже обнаружила то, что искала, о чем догадалась почти сразу, как только вошла в спальню.

— Теперь можете отдохнуть, — говорит она, вернув одеяло на место и разгладив его рукой.

Глаза Луизы закрыты, дышит она тяжело, но достаточно ровно; больная уже погрузилась в глубокий лихорадочный сон. Анна садится на украшенный красивой вышивкой диван возле кровати, и открывает свой чемоданчик. На разъемной полочке под крышкой у нее хранятся баночки с мазями и пузырьки с настойками и сиропами. Пространство внизу занимают медицинские инструменты: скальпель, обоюдоострый нож, который называется «кэтлин», предназначенный для несложных операций, ланцет для вскрытия вен. Она достает несколько бутылочек с отварами ромашки, сладкого укропа и крапивы и ставит их на столик. Она прикажет служанке смешать все это с небольшой порцией пива и давать пациентке по чашке в час, а на следующее утро Анна вернется с другими лекарствами, которые понадобятся юной женщине.

Анна вынимает, наконец, заветную бутылочку, стеклянный пузырек, лежащий в верхнем правом углу аптечки. Это уже не для Луизы, это для нее самой. Жидкость в нем темная, цвета крепчайшего кофе, густая и тягучая, собственно, это сироп, хотя и довольно горький. Эликсир, в котором сейчас все ее спасение, имеет много названий: папавер сомниферум, митридат, диакордиум, вытяжка опиума, териак, лауданум, маковый сироп. Она перемешивает содержимое тоненькой стеклянной палочкой, открывает рот, запрокидывает голову и той же палочкой переносит на язык шесть капель жидкости. Резкий вкус лекарства вызывает дрожь в спине. Она с удовольствием предвкушала эту короткую судорогу, предвестник скорого облегчения.

Анна возвращает бутылочку на место; теперь можно подумать о том, что она сейчас станет говорить и каким тоном. Вестник дурных новостей вряд ли может рассчитывать на благодарность. Насколько серьезно следует принимать угрозу Арлингтона засадить ее в тюрьму? Отец однажды дал ей совет ни в коем случае не недооценивать способность человека совершать поступки ради любви и ради денег, особенно если он стоит близко к трону. Она встает и, собравшись с духом, отправляется на поиски лорда Арлингтона и мадам Северен, чтобы сообщить им, что у возлюбленной короля гонорея.

ГЛАВА 4

Вторник, перед началом осеннего триместра

Неужели мечта ее сбылась?

Дрожа от волнения, Клер Донован стояла посередине Большого двора Тринити-колледжа, разглядывая окружающие знаменитую площадь строения шестнадцатого века. Каждое украшенное башенками и зубцами здание по периметру Большого двора было здесь историческим памятником: и сложенные из кирпича, скрепленного известковым раствором Великие ворота Тюдоров, и увитый диким виноградом Дом магистра колледжа, и весьма внушительная трапезная с остроконечной крышей, и изящное здание часовни. До вчерашнего дня она видела все это только на фотографиях.