Валерий Жмак - Крестовый марьяж Страница 8

Командир долго и интенсивно растирал его, потом пытался согреть лицо и руки своим дыханием. Володька всегда был крепким парнем, и на какое-то время отчаянные процедуры Берестова помогли. Но сам пилот понимал — если в ближайшее время спасатели не подоспеют — они оба не протянут и двух часов.

Ему, каким-то неведомым и опровергавшим всякую логику образом, помогло купание в ледяной воде сразу после приводнения. Организм, благодаря неожиданной и столь радикальной мере, видимо, сразу сумел настроиться на длительную борьбу с холодом, и позволил держаться дольше других. Да и на здоровье до сего дня Владислав никогда не жаловался. Все это какое-то время спасало, но предел ощущался отчетливее с каждой минутой…

Вертолет пролетел совсем близко. Берестов, выпуская сигнальную ракету, различил даже контурные огни несущего винта. Ярко-красная точка взмыла вовремя, но не в поле видимости пилотов, а ушла в сторону от желанной винтокрылой машины. Во всем были виноваты непослушные руки. Один из двух оставшихся патронов, он зажечь не успел…

— Владик… Передай жене… — уже не шептал — хрипел капитан, повалившись на бок, — передай, чтоб детей берегла…

К восходу солнца, штурмана не стало. Сил переместить тело Владимира в одноместную лодку не нашлось. Майор, кое-как привязав его к борту большой шлюпки, сидел неподвижно и с ужасом смотрел, как брызги воды на лице друга, ещё недавно — прошлым вечером озарявшемся улыбкой в теплой кабине самолета, превращаются в лед… Он отказывался верить в произошедшее с его экипажем. Не в силах был осознать и то, что остался в безбрежном океане один…

«Уже второй экипаж… От меня уходит в небытие второй экипаж. Но следом за этими ребятами не станет и меня. Недолго осталось…»

Влад уже почти не чувствовал собственного тела. То ли от холода, то ли от страшной усталости, или от колоссального, нервного стресса, сознание начинало временами расплываться. Он с трудом накрылся парусом и попытался согреть дыханием руки.

— Чертовы двигатели… Или топливная система… — шептал пилот непослушными, твердыми губами, озвучивая какие-то отголоски и обрывки мыслей, — отказали бы минут на двенадцать позже… Мы бы дотянули до берега. Неужели конец?.. Как глупо…

Его сковала бесчувственная слабость, а в голове поселилось равнодушие к происходящему. Сейчас майору хотелось только одного — позарез требовалось отогреть хотя бы правую руку. Несколько раз Владислав безуспешно тянулся ей к пистолету, спрятанному в левый нагрудный карман. Замерзшая и покрытая льдом молния не поддавалась. Наконец он сумел его достать, но передернуть затвор не хватало сил — ладонь, словно чужая, беспомощно скользила по гладкому металлу.

— Господи… Так ведь и придется медленно умирать… Сколько еще? Полчаса, час? Вряд ли дольше.

Со сном Берестов, каким-то образом — машинально, продолжал бороться. Должно быть, сильнейшим потрясением явилась недавняя смерть друзей. Но появились галлюцинации. То мерещились звуки низко пролетающего вертолета-спасателя, то разрывал воображение протяжный звук корабельного ревуна. Летчик перестал верить в навязчивые призраки и сидел, глядя в одну точку. Он уже чувствовал дыхание смерти, стоявшей рядом — за спиной…

«Надо сбросить с себя парус и попытаться заснуть. Тогда наступит конец всем мучениям…»

С трудом, преодолевая сопротивление обледеневшей одежды, он развел в стороны онемевшие, непослушные руки и выпустил из объятий на свободу прорезиненную ткань. Парус, подхваченный ветром, тут же понесло над ревущими волнами. Берестов привалился спиной к борту и смотрел вверх — на серые, быстро пролетавшие низкие облака.

«Так ли уж много близких людей я оставляю на этом свете?.. — медленно ворочались последние, внятные мысли, — дорогие мои… Простите меня за все, не поминайте плохого…»

Штормовое море продолжало неистово бушевать. Пять оранжевых лодок, крепко связанных между собой, то взлетали вверх, перекатываясь через высокие гребни огромных волн, то проваливались вниз, осыпаемые солеными брызгами. Тел ребят, привязанных к маленьким лодчонкам, он не видел. Лежащий же рядом Владимир, стал напоминать глыбу льда.

Сквозь матовую пелену, уже застилавшую взгляд, Берестов едва различил темное, размытое пятно, выросшее, словно из-под воды над горизонтом. До него все явственнее доносились какие-то голоса — непонятная, отрывистая речь…

«Опять глумится угасающее воображение… И друзья, наверное, уходили так же…» — медленно проплыла последняя догадка с холодным, предсмертным безразличием.

Непонятное пятно сменилось всплывающими друг за другом, отчетливыми и полными ярких красок, фрагментами из далекого детства.

Жизнь все стремительнее покидала Владислава…

«Как странно все! Почему они оказались рядом? Совпадение? И сколь удивительно похожи… Словно сестры… Возможно, именно то, что потрясающая внешность незнакомки так повторяет очарование Анастасии, и привлекло меня в ней…»

Берестов медленно возвращался домой из офицерского клуба, наслаждаясь дивным летним вечером. Аллеи военного городка заполнились гуляющими парами. Некоторые приветливо здоровались, и Владислав негромко отвечал, не всегда узнавая в темноте проходивших мимо людей.

«И все-таки девица серьезно обиделась! — сокрушался он. — Жаль… Возможно, она явилась бы для меня спасением, ведь никогда не решусь сказать Насте о своих чувствах. Она любит мужа и ничего из нашего визуального романа не выйдет. А идти напропалую, и становиться сеятелем чужого горя — незавидная роль! Погодите, Берестов!.. Это ж чистой воды эгоизм! Вы желаете избавиться от больной и беспросветной страсти, а при чем тут эта девочка? Даже дивной красотой её вы любуетесь, оттого, что та напоминает Анастасию. Но сама ведь, ровным счетом для вас ничего не значит! О ней-то вы подумали?»

Не спеша поднявшись в квартиру, молодой человек направился в душ и долго стоял под сильной струей прохладной воды. И все же, разобиженная молодая особа долго не выходила из головы. Никогда он так не обходился с беззащитными людьми. В школьные и курсантские годы, Владислав частенько отстаивал свои права, изрядно работая кулаками. Но тогда перед ним маячили, как правило, наглые, злобные и агрессивные рожи. Ни разу он не пожалел о содеянном. В общении со слабыми и безобидными, Берестов становился совершенно иным.

«Ладно уж… Что я, в конце концов, так расстраиваюсь? — пытался он подбодрить себя, растираясь полотенцем, — эта девчонка мне совсем неинтересна. Я и знать-то её не знаю… Да, внешность — потрясающая, но что внутри? Если бы и ум с душой хоть отчасти походили на Настины — подумал бы! Но, разве это возможно!? Завтра предстоит гулянка с однокашниками. С этими балбесами имя-то свое забудешь, не говоря уж о незначительной и мимолетной вине перед незнакомой девчонкой. Завтра же забуду! Как пить дать — забуду!»