Филлис Уитни - Слезинка на щеке Страница 8

Даже присутствие дочери не сдержало его ярости. С первого взгляда разгадав намерения Доркас, он выхватил у нее сумочку и бегло осмотрел ее содержание. Там были деньги и пачка счетов.

«Где ты это взяла?» — загремел Джино.

Никогда Доркас не сможет забыть мужа в тот момент. Высокий и гибкий, он метал молнии, под изогнутыми бровями бушевало бешенство.

У Доркас перехватило дыхание, она не только не могла ответить или солгать, дышать и то было невозможно. Но Джино не нуждался в ответе. Он прекрасно знал, что в мире существует единственный человек, к которому Доркас могла обратиться за помощью.

Когда он вылетел вон из комнаты, прихватив с собой деньги, Доркас немедленно позвонила в музей. Маркоса не было на работе, она попросила передать, чтобы он перезвонил, как только появится.

Мучительно тянулись часы ожидания. Безмолвный телефон пугал своей немотой. Дома Маркоса также не оказалось. Доркас не стала вдаваться в подробности, чтобы не разволновать больную жену. Бет передался страх матери, она сидела притихшая и испуганная. Стараясь отвлечь внимание ребенка, Доркас и сама понемногу стала приходить в себя.

Одиннадцатичасовой выпуск известий по радио принес страшный ответ. Сотрудника музея Маркоса Димитриуса сшиб машиной какой-то лихач, который скрылся с места происшествия. Димитриус умер в госпитале, не приходя в сознание. Разыскивается владелец зеленой машины.

У Джино не было зеленой машины, но Доркас знала, что он ни перед чем не остановится и употребит весь свой дьявольский ум, чтобы тщательно замести следы.

Дальнейшее трудно воссоздать в деталях, потому что события следующих дней потонули в обволакивающем тумане болезни. Доркас обвинила Джино в убийстве. Это последнее, что сохранила ее память. До сих пор у нее в ушах звучал его зловещий смех. С тех пор Джино превратился в настоящего тирана, не гнушаясь никакими средствами, чтобы побольнее унизить Доркас. У нее отобрали Бет, оставив ее на попечение любящей и сочувствующей Фернанды. Джино ничего не стоило убедить Фернаду, что Доркас не отвечает за свои поступки и нуждается в квалифицированном лечении. Что бы Доркас не говорила, ее слова не воспринимались всерьез. Клиника для душевнобольных — таков был приговор Джино. Ее поместили в частную лечебницу в состоянии истерии.

Она билась о стену лжи и непонимания, проливая горькие слезы по Бет и Маркосу. К ней все относились с профессиональным участием, не веря ни единому слову, ее кормили, пичкали успокоительными пилюлями. В результате Доркас научилась хитрить, притворяясь, чтобы обмануть своих бдительных стражей. Ей, во что бы то ни стало, надо было выбраться из клиники, а для этого пришлось призвать на помощь всю свою смекалку и сообразительность, потому что Джино одурачить было куда сложнее, чем обслуживающий персонал. Она прекратила попытки убедить всех, что здорова, что ее «галлюцинации»— не плод больного воображения, а вполне обоснованные страхи. Но ее расшатанные нервы и сплошные истерики говорили сами за себя, избавиться от них стоило громадных усилий, они были следствием постоянных кошмаров, которые неотступно преследовали Доркас. Иногда она начинала думать, что ее диагноз не лишен оснований. Она перестала доверять самой себе. Но, тем не менее, ей удалось за уступчивостью и покорностью скрыть обуревавший ее гнев и страх. Избрав линией поведения кротость и послушание, Доркас обеспечила себе скорую выписку из клиники. Ее отпустили с диагнозом «здорова». Бет скучала по ней, и ликование девочки при виде матери было лучшей наградой за перенесенные страдания. Джино не удалось полностью подчинить себе дочку и отлучить от матери. К тому же, ребенок слегка побаивался отца. Все эти долгие месяцы мысли Доркас занимало благополучие Бет. Издерганные нервы усугубляли ситуацию. Все же Доркас удалось создать у всех иллюзию, что она слепо повинуется Джино, это сослужило Доркас хорошую службу, окончательно отвратив от нее мужа. Выждав благоприятный момент, когда Джино укатил в очередную поездку, Доркас ускользнула от своих домашних соглядатаев и отправилась к дому Маркоса Димитриуса.

В его доме поселились новые жильцы. Соседи сказали, что вдова вернулась на Родос. В газете писали, что она находилась у постели умирающего до последней минуты. Если миссис Димитриус что-то знала или подозревала, она держала это при себе. Соседи ничего не знали о ее местонахождении, она ни с кем не общалась. Казалось, она сожгла за собой все мосты, и Доркас очутилась перед закрытой дверью в прямом и переносном смысле этого слова.

Не считая этой бесплодной вылазки, Доркас была предельно осторожна в первые месяцы после выписки. Чутье подсказывало ей, что дела у Джино идут неплохо. Ей было знакомо это состояние мрачного возбуждения и плохо скрытого торжества, как бывало, когда ему удавалось провести кого-нибудь, когда злой гений покровительствовал ему. Он получал с Родоса корреспонденцию, пару раз были даже международные звонки. И вот, наконец, Джино собрался в Сан-Франциско. У Доркас давно созрел план, который она всячески скрывала от домашних; она не спускала с Джино глаз и терпеливо ждала, когда Джино допустит какой-нибудь промах и попадет в расставленную для него ловушку. Доркас по-прежнему оставалась мягкой, обманчиво податливой, слегка рассеянной. Джино, судя по всему, решил, что она и в самом деле слегка тронулась умом, и это его вполне устраивало. Как жена она перестала его интересовать, но он еще не решил, как с ней поступить. Одно было абсолютно очевидно: он никогда не позволит ей уйти и забрать с собой Бет.

Судьба, наконец, улыбнулась Доркас. Улыбка была жуткой, она принесла смерть. Но в тот момент и при сложившихся обстоятельствах случившееся можно было расценивать как неслыханную удачу. Доркас провожала его в аэропорт, когда Джино улетал в Калифорнию. На обратном пути, ведя машину, она включила приемник и услышала сообщение о крушении. Самолет взорвался на взлете и сгорел дотла. Уцелевших не было.

Доркас развернула машину и помчалась обратно в аэропорт. Ей пришлось пройти обычную в этих случаях процедуру допроса, разыгрывая роль потрясенной и безутешной вдовы. Она позвонила Фернанде, и та немедленно приехала, проявив достойное в данном случае мужество и великодушие, взвалив на себя хлопоты с похоронами. Не давая воли собственному горю, она бережно опекала Доркас, чуть ли не сдувая с нее пылинки из опасения, что свалившееся несчастье опять надолго прикует Доркас к постели. Переживания, несомненно, существовали, но совсем другого характера, нежели предполагала добрая Фернанда. Свободна, свободна, хотелось крикнуть во весь голос Доркас. Ее пьянила эта неожиданно свалившаяся буквально с неба свобода. Не дожидаясь завершения обычных в таких случаях формальностей, она даже имя сменила на прежнее.