Пока бьётся сердце - Дженнифер Хартманн Страница 10

– Кора…

Я оглядываюсь через плечо по пути к лестнице. Дин дергает свои цепи, как будто пытается до меня дотянуться. Его глаза полны беспокойства и смущения. Тот же самый взгляд я видела, когда он разговаривал со мной во время худшего момента в моей жизни, пытаясь утешить меня единственным доступным ему способом.

Наши взгляды задерживаются мгновением дольше, и я прикусываю нижнюю губу. Но мне в спину тут же упирается холодное оружие, подталкивая вверх по ступенькам.

Я не могу не размышлять над словами Дина, пока меня ведут по маленькому дому с оливково-зеленым ковром и старыми стенами.

«Хочешь верь, хочешь нет, Кора, но ты мне чертовски небезразлична».

Глава 4

В этот вечер он больше меня не насилует, что служит небольшим утешением.

В подвале становится темно, так темно, что все вокруг меня исчезает. Глазам требуется много времени, чтобы привыкнуть и разглядеть очертания Дина, примостившегося напротив и прислонившегося к своей трубе. Должно быть, уже далеко за полночь, значит, сегодня понедельник – а это значит, что если люди до сих пор не подозревают о нашем исчезновении, то скоро начнут. Я редко звоню на работу, сказываясь больной, и уж точно никогда не пропадаю. Это непременно удивит и встревожит моих коллег и начальство.

А Дин – уважаемый сотрудник профсоюза, занимающийся дорожным строительством. Он работает в первую смену. Люди определенно начнут задавать вопросы, когда он сегодня не появится.

Дин скользит ногами по полу, привлекая мое внимание, несмотря на то что я его толком не вижу. Я слышу, как он вздыхает, пытаясь устроиться поудобнее.

– Ты не спишь?

Его голос – утешение. Я и не подозревала, что нуждаюсь в нем.

– Ага.

Я раскачиваюсь вперед-назад, слегка постукивая затылком по трубе и пальцами босых ног по полу. Когда Эрл привел меня обратно из туалета, я сбросила туфли. Перерыв, к сожалению, оказался недолгим – он затолкал меня в крошечную уборную, сунул в руки огромную футболку, от которой пахло им, и приказал мне переодеться. Я вылезла из своего изорванного платья и заменила его белой футболкой, сделала свои дела, почистила зубы розовой зубной щеткой, которую он оставил для меня, и несколько минут спустя вышла к нему в коридор. Он протянул мне сэндвич с индейкой и стакан воды и сказал, что у меня есть три минуты, чтобы поесть. Он засек время.

Затем потащил меня обратно в подвал, пристегнул наручниками к столбу и проделал то же самое с Дином.

С тех пор он не возвращался.

Я щурюсь сквозь пелену темноты, пытаясь разглядеть очертания Дина. Похоже, что он сидит лицом ко мне, вытянув ноги. Интересно, видит ли он меня лучше, чем я его? Я прокашливаюсь и облизываю верхнюю губу.

– Я солгала тебе, – говорю я ему, мой голос хриплый от слез, воплей и жажды.

Дин что-то тихо мычит, а затем отвечает:

– Насчет чего именно?

– Я бы не предпочла остаться одной.

Наступает долгая пауза. Оглушительная тишина.

Я покусываю внутреннюю сторону щеки, гадая, ответит ли он когда-нибудь. Мне не на чем сфокусировать взгляд, поэтому я просто смотрю в темную бездну и жду.

В конце концов Дин вздыхает.

– Тот факт, что он накормил нас и дал воды, немного радует. Это значит, что он собирается еще какое-то время подержать нас.

Я бросаю взгляд в его сторону, застигнутая врасплох сменой темы. Хотя меня это вполне устраивает. Я бы предпочла не погружаться в чувства, обиды и историю отношений. Мне просто хочется, чтобы он это знал. По какой бы то ни было причине… Мне хочется, чтобы он знал.

Я киваю, хотя он и не может меня видеть.

– Наверное. Но он все равно собирается нас убить, я в этом уверена.

– Может быть. Но по крайней мере у нас есть несколько дней, чтобы что-то придумать. Нам нужен план.

План. Что можно придумать здесь, в подвале, связанными и прикованными к стене?

Мысли разбредаются, и я не могу не вспомнить о последнем нашем совместном «плане». Два года назад моя мать назначила нас обоих ответственными за вечеринку-сюрприз в честь двадцать восьмого дня рождения Мэнди. Ей хотелось, чтобы она выдалась особенной.

Это была первая ошибка моей матери: она думала, что из нашей с Дином Ашером совместной работы может получиться что-то особенное.

– Что такое?

Я вздергиваю подбородок при звуке его голоса, прорывающегося сквозь мои грезы.

– Что ты имеешь в виду?

Мне кажется, я вижу, как он пожимает плечами.

– Ты притихла. Обычно это означает, что ты глубоко задумалась или придумываешь изощренное оскорбление в мой адрес.

Я смотрю прямо на него, и почти уверена, что мы оба беззастенчиво друг на друга пялимся. Но поскольку наверняка сказать невозможно, взгляд не отвожу.

– Я думала о том хаосе, который мы устроили на вечеринке Мэнди пару лет назад, и о том, что любой наш совместный план вряд ли хорошо сработает.

Его смех пугает меня, потому что он искренний. Я этого не ожидала.

– Ты определенно приложила руку к приглашениям, – сообщает он мне, как будто мы не поднимали эту тему миллион раз.

– Врешь. Ты никогда не признаешься, верно? Я специально назначила тебя ответственным за приглашения, потому что ты больше знаком с ее окружением. Кроме того, на мне уже висели кейтеринг, торт и диджей.

– Я отвечал за алкоголь. И был явно перегружен ответственностью, а потому испытывал массу стресса.

Я скептически вскидываю брови.

– Мне все еще непонятно, почему твоя мама просто не позволила нам создать мероприятие в Facebook[2], как делают большинство, – заканчивает Дин.

В ответ я стону и закатываю глаза. Хотя на нашу вечеринку никто не пришел, потому что кто-то забыл разослать приглашения, у нас все равно выдался незабываемый вечер китайской еды навынос и фильмов ужасов у камина. На моем лице расползается ностальгическая улыбка.

– По крайней мере, она смогла отпраздновать этот год, прежде чем… – Мой голос срывается, и я отвожу взгляд. Беззаботная атмосфера рассеивается, и к нам возвращается реальность нашего положения. Я подтягиваю ноги к груди и прижимаюсь щекой к коленям. – Я собираюсь попытаться уснуть. У меня такое чувство, что все, уготованное нам завтра, морально меня истощит.

Я содрогаюсь при воспоминании об Эрле у меня между ног, крадущем мою веру в человечество. Я уверена, что свет в моей душе полностью погаснет, если когда-нибудь наступит конец этому кошмару. Нет пути назад к моему прежнему «я».