В омут с головой - Калеб Азума Нельсон Страница 11

В ее комнате темно, жарко, даже душно, но при этом уютно, будто в крепких объятиях великана. Здесь вы не произносите ни слова. Она опускает жалюзи, задергивает шторы, и в комнате воцаряется чернота, лишь из коридора проникает слабое рассветное свечение. Она ждет, пока ты расстегнешь ремень, пуговицы рубашки, оставшись в майке и боксерах в качестве пижамы, затем закрывает дверь, и вы погружаетесь во мрак. По памяти она находит путь к кровати, и ты на ощупь следуешь за ней. Комната совсем небольшая, здесь сложно маневрировать, но ты чувствуешь ее, она притягивает тебя. Ты лежишь щекой на подушке, а она утыкается носом тебе в шею. Ваши ноги переплетаются в следующем порядке: ее, твоя, затем ее, затем снова твоя, ваши руки обхватывают тела друг друга. Как будто для вас это обычное дело. В ее комнате темно, жарко, даже душно. Здесь вы не произносите ни слова, но легкими шагами идете в сон. Вы не произносите ни слова, и даже если бы сказали, любое слово подвело бы вас, потому что язык не в силах передать все, что происходит в моменты такой близости.

Утренний свет пробивается сквозь жалюзи, тебе пора. Просыпаешься, лихорадка прошла, но смятение никуда не делось. В мыслях хаос. Во рту пересохло, зрение расфокусировано. В этот раз она не просыпается от твоей возни, но когда ты тянешься к дверной ручке, из ее губ вылетает слабый стон протеста. Она берет тебя за руку, притягивает к себе, целует. Слова тут ни к чему. Ты наклоняешься и целуешь ее в лоб.

Выходишь на утренний воздух, пытаясь найти ясность в своем собственном тумане.

На следующий день ты снова поднимаешься на лифте к ней, на четвертый этаж. Стучишь в дверь. Широко улыбаешься. Сегодня у вас съемки для проекта, из-за которого все это и началось, и ты чувствуешь, как она дрожит, пока вы обнимаетесь, но не знаешь, ты не знаешь, в чем причина – может, в том, о чем вы не захотите вспоминать? Ты гадаешь, как бы объяснил произошедшее очевидцу, о котором мечтал ранее. «Но ведь ничего не было», – скажешь ты. Очевидец покачает головой, как бы говоря: «Ты разве не понимаешь, что это значило?» Лежать, будучи в трезвом уме, чувствовать себя в безопасности, обнимая чей-то неясный силуэт, – самое верное доказательство существования. Это и есть любовь? Чувство безопасности? Пожалуйста, вот ты и в безопасности рядом с ней, и единственная преграда между вами – молчание.

– Как себя чувствуешь? – спрашиваешь ты.

– Волнуюсь. Из-за всего этого, – говорит она, указывая на съемочное оборудование, которое ты устанавливаешь.

– Все будет хорошо. У тебя все получится.

– И насчет нас тоже. – Пауза. – Может, нам стоит…

Звонок в дверь.

– …поговорить об этом, – заканчивает она фразу. – Может, нам нужно поговорить об этом? Но ничего ведь не произошло, да?

– Да. Ничего не произошло.

– Значит, все в порядке?

– Абсолютно. Да ведь?

– Да. – Снова звонок.

– Иди открывай.

– Сам иди открывай! – Вы улыбаетесь абсурду ситуации, ощущению, будто она абсурдна.

Полдня ты снимаешь ее друга, он поэт. Позже, намного позже ты заинтересуешься его творчеством и наткнешься на стихотворение «Перед расставанием» – закольцованный текст без начала и конца о том, что остается недосказанным. О встречах и расставаниях, о паузах между телефонными гудками, похожих на перкуссионные брейки, когда самый громкий звук – это твое собственное дыхание. Поэт видит невысказанное в ваших с ней объятиях. Поэт видит и круги на поверхности воды, и тонущий камень, который стал им причиной. Поэт видит тебя, видит ее, и ты благодарен ему за свет в этом тумане.

Вы ужинаете втроем, а когда ты уходишь, поэт, который видит тебя и ее, видит круги и тонущий камень, велит вам остерегаться проблем.

Проблема в том, что в тот момент, спустя пару дней после ее приезда, спустя пару дней с начала этой лихорадочной фантазии, вы проводите съемки, а она смотрит на тебя, говоря с поэтом. На миг она теряет внимание и смотрит тебе в глаза одну, две, три секунды, а затем приходит в себя. Просматривая материал, ты с уверенностью можешь сказать, что затаил дыхание и смотрел ей в глаза одну, две, три секунды, а затем пришел в себя: камера слегка дернулась, когда ты вернулся в реальность. Проблема в том, что ты рад таким проблемам. Теперь тебе ясно, откуда берутся все клише, и ты бы с радостью лишался способности дышать по три секунды зараз и даже дольше, смотря на эту девушку.

Проблема в том, что вы делите не только ужин, а в том, что вы потихоньку начинаете делить друг с другом другие стороны жизни. Вы идете со станции к ней домой, и уличные фонари по очереди окунают вас в круги резкого света. Обсуждаете спектакль «Братьям впору»[4], на который оба ходили. Он был в лондонском репертуаре совсем недолго, но ты успел посмотреть его дважды, и каждый раз у тебя перехватывало дыхание, а слезы одна за другой обжигали щеки. Это пьеса об условиях, в которых безусловная любовь может разрушиться; в финале каждый понимает, что не сможет без слез вспоминать о своем брате.

– Я тоже на него ходила и была поражена, но не уверена, что в том же самом смысле, – говорит она.

– Я нянчился с братом. Я знаю, что такое братская любовь. Это радость и боль, а иногда у меня настоящая злость на него. Он мне как друг и в то же время как сын.

Она не видит, как ты плачешь в темноте, но держит тебя за руку, поглаживая подушечкой большого пальца по тыльной стороне ладони. Этой близости, этого уюта достаточно.

12

Проблема в том, что на следующий день туман приходит, как ночная дымка. Вы сидите на холодном бетоне в здании Национального театра, но вам тепло от вашей лихорадки. Так трудно сосредоточиться. Ты жаждешь ее прикосновений. Прошлым вечером вы снова обнимались.

– Тебе правда нужно идти?

– Правда. Надо пораньше вернуть оборудование.

– Пораньше – это когда?

– Он просит к семи.

– Блин, это и правда рано. – Она прижимается к тебе еще сильнее, хотя это невозможно. – Увидимся завтра?

– Конечно, – говоришь ты.

Проблема в том (и это важно!), что ты окунаешься в жар этой лихорадочной фантазии и выныриваешь, только чтобы прыгнуть туда снова. Говоря словами художника Донасьена Грау: когда сознание утопает в экстазе, умение рефлексировать и задавать правильные вопросы становится невозможным. Ты не задаешь себе вопросов. Не спрашиваешь, при каких обстоятельствах