Мои нереальные парни - Долли Олдертон Страница 13

Воспоминание номер два. Очень, очень особенное. Тем вечером в какой-то момент речь зашла о женщине шеф-поваре из телешоу, и я слегка развязно и высокомерно заявила, что ее рецепты никуда не годятся. Пока я это говорила, Макс делано произнес «Мяу!» и уже было поднял руку, имитируя царапающую лапу, но остановился на полпути. Хотя воспоминание явно его не красило, я подсознательно держалась за него по конкретной причине: чтобы не слишком идеализировать образ Макса у себя в голове. Я выискивала шероховатости и трещинки в той скульптуре, которую лепило мое воображение. Они напоминали, что он реальный земной человек и полностью для меня досягаем.

Воспоминание номер три. Когда Макс смеялся, идеальная суровость его лица ненадолго разрушалась и спадала, обнажая глуповатую улыбку, влажные глаза и слегка приплюснутый, как у мультяшного кролика, нос. Это было единственное проявление подростковости в нем – остальные черты окончательно утвердились. Смех Макса напоминал мне, что в юности он дурачился в школе, носил гавайскую гирлянду и смотрел «Южный парк» в толстовке с капюшоном и самодельным бонгом в руке. Этот смех служил мне единственным пропуском в святилище его уязвимости.

Воспоминание номер четыре. Ощущение его белой хлопковой футболки на теплом теле во время нашего танца. Ткань была мягкой на ощупь, как после использования кондиционера для белья. Подозрения насчет кондиционера подтвердились, когда вместе с запахом влажной кожи, исходящим от футболки, я ощутила легкий аромат лаванды – единственное чужеродное вкрапление в Максе. Я задумалась о его быте, пока закрытом от меня, и представила квартиру в Клэптоне, где он в одиночестве занимается домашними делами и уборкой. В моем воображении он стирал белье воскресным вечером, а на фоне звучал концертный альбом Дилана. Некоторое время я гадала, есть ли у него сушилка для белья (в конечном счете решила, что нет) и покупает ли он предметы домашнего обихода оптом в интернете (в итоге решила, что да, и это наверняка служит поводом для добродушных подколов его чудаковатых друзей. «Да у тебя тут залежи туалетной бумаги, приятель!» – кричали они ему, открывая шкафчик в ванной).

Протрезвев на следующий день после его сообщения, я ответила. Я хотела просто позвонить, но, по мнению Лолы, это было все равно, что заявиться к нему без предупреждения и бросать камни в окно спальни. Я не понимала, зачем продолжать обмен сообщениями после того, как мы уже встретились, – это невыносимо замедляло процесс. В переписке Макс придерживался довольно устаревшего стиля, методично отвечая на каждый пункт моего последнего сообщения. Еще он обычно выдерживал паузу в четыре часа между чтением послания и ответом на него. В итоге у нас ушло три дня на пустую болтовню о том, как прошла неделя, прежде чем мы затронули тему нового свидания.

Макс предложил после работы пройтись по Хэмпстед-Хит и где-нибудь выпить. Я нервничала перед прогулкой – родители водили меня в парк по выходным, когда мы еще жили в Майл-Энде, и я боялась внезапного приступа ностальгии. Я до сих пор сохранила воспоминания о том времени: ярмарка в Кентиш-Таун, куда меня брали в пятилетнем возрасте, и клубничное мороженое, которое я ела из ведерка, сидя на скамейке возле Кенвуд-Хауса и разглядывая ползущую по моей руке божью коровку. Так сложно отследить, какие воспоминания принадлежат тебе, а какие позаимствованы из фотоальбомов и семейных преданий. Иногда в парке я сворачивала не на ту тропинку и попадала в чащу или на какой-нибудь луг, захваченная врасплох неясным воспоминанием: мне казалось, будто я стою в наполовину законченном акварельном пейзаже. Образы прошлого дарили радость узнавания – так бывает, когда наконец вспоминаешь вылетевшее из головы слово, – но в то же время надо мной довлело зловещее чувство, что я навсегда позабыла нечто важное. Словно во мне открывались сотни черных дыр, таких же бездонных, как проведенная за текилой ночь.

Я шла к Лидо в темно-синем льняном сарафане и коричневых кожаных сандалиях, неся сумку с дешевым белым вином и дорогими оливками. Будь моя воля, я бы упаковала целую корзину для пикника, однако Лола посоветовала на данном этапе вести себя сдержанно. Я и не осознавала, до какой степени ранние свидания продиктованы притворной беззаботностью и занятостью, демонстративным отсутствием аппетита или нарочитой «сдержанностью» во всем. Интересно, ощущал ли Макс такое же давление? Я надеялась, что скоро эта стадия закончится, и я смогу у него спросить.

Подойдя к кирпичной стене, где находился вход в бассейн, я мгновенно опознала фигуру Макса и пробежала взглядом его лицо и тело, чтобы воскресить в памяти человека, которого воображала всю прошлую неделю. Я и забыла, какие у него длинные ноги, какие широкие плечи; как по-мультяшному мужественно его телосложение – словно силуэт супергероя на детском рисунке. Он читал ту же книгу и оторвался от страниц с той же непринужденностью, что и на нашем первом свидании.

– Медленно читаю, – пояснил Макс, когда я подошла, и махнул на книгу в мягкой обложке.

Мы довольно неловко обнялись, при этом он по-приятельски похлопал меня по спине, будто утешал друга в пабе после поражения футбольной команды, а не как потенциальную девушку.

– О, я тоже. В последнее время удается почитать, только если телефон выключен и лежит в другой комнате.

– Куда катится мир.

– Не то слово. Помню, в детстве я до того обожала книгу о Питере Пэне, что прятала фонарик под матрасом и читала под одеялом после того, как меня укладывали спать. Я росла одной из тех противных девчонок, которые хотят быть мальчишками. В семь лет я коротко остригла волосы и отказывалась их отращивать, пока не пошла в среднюю школу.

Макс улыбнулся и взглядом скользнул от моих глаз к лицу, пытливо изучая его, словно картину в галерее.

– Что? – смутилась я, чувствуя покалывание на щеках: видимо, волнение сделало меня чересчур разговорчивой.

– Ничего, – сказал он. – Представил тебя семилетнюю с короткими волосами и книгой при свете фонарика – как тут не улыбнуться.

К коленям подкатила слабость.

– Не хочешь пройтись? – спросила я чересчур официально и натянуто.

Разговаривая, мы шли бок о бок к Парламентскому холму, я старалась поспевать за его размашистым шагом и не задохнуться. Привычка выработалась у меня благодаря Кэтрин: она была рослой уже в подростковом возрасте и всегда с гордостью показывала на своем айфоне, на сколько меньше сделала шагов на нашей совместной прогулке (всех высоких людей отличает самодовольство, отдают они себе в этом отчет или нет). Пешая прогулка позволяла мне украдкой наблюдать за Максом, исправляя неточности, допущенные в мысленном наброске. Также выручала необходимость ориентироваться на местности и смотреть под ноги, поскольку свидание при свете дня увеличивало риск неловких происшествий. Кто-нибудь из нас мог споткнуться о корягу, или стать мишенью для пролетающего голубя, или привлечь любвеобильного лабрадудля, отпущенного с поводка. Каждая из этих возможностей заставляла меня нервничать.

Поднимаясь по Парламентскому холму, мы говорили о городе. Я поведала Максу свои немногие воспоминания о детстве в Майл-Энде: о пальмах в три моих роста на воскресном рынке вдоль Коламбия-роуд; о пабе, где отец любил читать газету, а мне дозволялось запивать картошку фри маленькими глоточками его пива; и как меня учили кататься на велосипеде по площади возле нашего дома. Макс рассказал о том, как переехал сюда в двадцать с небольшим и какое испытал замешательство. Как представлял, что будет жить в квартире над китайским ресторанчиком в Сохо или над книжным магазином в Блумсбери. Как с удивлением обнаружил, что на зарплату молодого специалиста мог позволить себе только комнатушку со спичечный коробок в доме на шестерых в Кэмберуэлле. Пока он рассказывал о бытовых странностях незнакомцев, ставших его соседями, я все представляла, как выглядел Макс в двадцать три года, когда приехал в Лондон: свежий и румяный, словно сомерсетское яблочко, с коробками вещей и свернутым в рюкзаке плакатом «Red Hot Chili Peppers».

Дойдя до вершины холма, откуда открывался вид на нервную систему центрального Лондона, мы уселись на скамейку. Нас окружали группки студентов, которые пили из жестяных банок и демонстративно галдели, подобно всем студентам в парках. Было также несколько влюбленных парочек, чье знакомство вполне могло состояться в «Линксе». Мы с Максом пытались угадать, на каком этапе отношений они находятся, и сошлись во мнении, что женщина на массивных пробковых танкетках, с усыпанным жемчугом