Инь vs Янь. Книга 2. - Галина Валентиновна Чередий Страница 14

— Чтобы сделать все немного понятней, вспомни из истории о жутких эпидемиях, непонятно откуда бравшихся во все времена, вплоть до современности, и выкашивающих сотни тысяч и потом так же необъяснимо прекращавшихся. А еще о том, что наши предки иногда сталкивались с чудовищами, которых описывали весьма достоверно, и которые никак не могли быть порождениями нашего мира. О том, что частенько о некоторых местах говорят, что они «нехорошие» или аномальные, и люди там болеют или сходят с ума. Начинают творить невообразимые вещи. Например, где-то случаются вспышки самоубийств людей определенного возраста и пола, или вообще непонятно как появляются целые общины людоедов, или тихие городишки, где приняты человеческие жертвоприношения.

Я с трудом держала язык за зубами, хотя так и подмывало разнести в пух и прах эти дурацкие заявления.

— Все это и многое-многое другое — результат прорывов из других слоев бытия, Яна. Все зависит, из какого слоев начинает просачиваться чужеродная энергия, а при серьезных дырах и обитатели других слоев.

Я все же не смогла сдержать сухой короткий смешок.

— Амалия, все, что ты сейчас перечислила, на мой взгляд, имеет более прозаические и научно объяснимые причины, чем прорыв каких-то там мифических слоев бытия, — вырвалось у меня, и я увидела, что женщина нахмурилась, и решила все смягчить. — Ну, по крайней мере я так думаю. Возникновение новых болезней является мутацией старых, чудовища чаще всего порождения массовой фантазии, да и психозы, бывает, имеют свойство становиться коллективными. Я честно не вижу в этом никакой мистической подоплеки.

— И тем не менее тебе придется не просто поверить, что она есть, но вскоре и лично в этом убедиться. Так же, как и поверить в то, что только Орден и братья Защитники, одаренные драконьей благодатью — единственные, кто не дает нашему миру скатиться в хаос. И то, что никто даже не подозревает об истинных причинах многих явлений и событиях, и является показателем, того что делают они это весьма успешно. А призвание нас, как Дарующих Светочей, всячески помогать им в этом и посвящать свое существование этой цели.

Вот не верю я по жизни в столь любимые Голливудом сюжеты про героев, которые рвут свою задницу на благо мира во всем мире и т. д. Как-то не вызывают у меня их идеи ни сочувствия, ни понимания. Такая я вот бессердечная сучка. Но гораздо больше идей личного супергеройства меня бесят всякие типа миссии и пророки, которые используют других, воодушевляя их пламенными речами на то, чтобы те шли грудью на баррикады и приносили свои жизни в жертву великим целям. Если уж так хочется — пойди и сдохни на благо всех самостоятельно, а не посылай других.

Поэтому слова Амалии вызвали у меня вполне законный приступ раздражения, и я вскочила, выдавая его.

— Скажи, Амалия, ты сама об это всем откуда знаешь? Я так понимаю из летописей из библиотеки этого самого придолбнутого ордена? Или со слов самих братцев, которых благодатью этой по головам пригрело?

Женщина сделала неопределенный жест, явно призывая меня успокоиться. Но мне не этого хотелось.

— Это не просто слова. Это дела и великие свершения, запечатленные в многочисленных летописях. И не все они являются хвалебными. Поверь, я читала и о неудачах Ордена.

— Я тебя умоляю! Вот по здравому размышлению, прикинь-ка некий орган к носу. Если я руководство какой-то секты или Ордена, я стану хранить у себя в библиотеке инфу, идущую вразрез с моими концепциями, которые я пытаюсь кому-то втереть? Я тебе отвечу. Хрен я стану это делать. Поэтому все, что ты там читала по-любому призвано не посеять сомнения, а убедить еще больше тебя в загребенной значимости этого Ордена для судеб бедного человечества. У них все это наверняка продумано до мелочей.

— Если ты ожидаешь, что я буду спорить с тобой, Яна, то напрасно. Я выполняю твою же просьбу объяснить тебе происходящее. Если ты не готова выслушать меня, то, думаю, пока этот разговор не имеет смысла, — и Амалия величаво поднялась с кресла, намереваясь уйти.

Мне неожиданно стало стыдно за своё поведение. Действительно, чего я так взъерепенилась? Раньше я как-то ровно дышала к тому, что у любого человека может быть право на собственные заскоки. И плевать, чем ему это грозит, если он совершеннолетний и относительно в своем уме. Просто, видимо, раньше лично меня это не касалось.

— Извини… — черт, не часто в своей жизни я перед кем-то чувствовала вину, а уж тем более признавала ее вслух. Блин, это как-то… нелегко. — Амалия, я прошу прощения за то, что так реагирую. Просто все это так необычно и совершенно противоречит тому, как я привыкла думать об окружающей действительности. Если хотя бы предположить, что все сказанное тобой правда…

— Это и есть правда, — прервала меня женщина. — И если хочешь, чтобы мы продолжили беседу, прими это как константу. Тогда будет проще понять все остальное.

— Хочешь сказать, что тебе самой это удалось вот просто так? Хоп, пальцами щелкнула и поверила? Типа, пришли эти серые вороны и втерли тебе про мир-капусту, и ты тут же и поверила? Или как там у тебя было?

Амалия улыбнулась моему сравнению и задумчиво посмотрела на меня.

— Все же женщины вашего времени совсем другие, — негромко заметила она. — В вас нет этой изначальной покорности и смирения перед мнением и волей мужчин, что для нас была буквально вросшей в кости. Столько лет прошло, но я все равно испытываю робость перед тем, чтобы впрямую перечить мужчине. Когда даже делаю это, просто пытаюсь спорить, во мне будто все протестует. Этого видимо не вытравить из себя. А в тебе, похоже, нет и зачатков этого.

Она прошла по балкону и оперлась на перила, глядя вниз, на город, к которому уже подкрадывался вечер.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, как все это было у меня. И о том, что я утратила и что приобрела, — ее слова почти терялись и были обращены не столько ко мне, сколько к себе самой. — Сейчас же единственное, что я хочу до тебя донести, это то, что другой судьбы, кроме как связанной с Орденом, у тебя не будет. Поэтому лучше если ты ее примешь смирено и добровольно. Потому что на самом деле то, что делает Орден, это поистине великое дело, позволяющее остальному миру просто жить.

— Я в судьбу не верю. Уже говорила.

— Ну, зато, видимо, судьба в тебя верит,