Кристина - Кэтрин Куксон Страница 15

домой щенка. Сказал, что собаку зовут Стинкер, что он заплатит за лицензию на содержание домашних животных и что щенок может питаться объедками со стола — специально для матери, чтобы та не беспокоилась о лишних расходах. И наконец Ронни заявил, что щенок — для меня. Охвативший меня восторг переливался через края и наполнял весь наш дом. Когда я взяла щенка на руки, между нами сразу же вспыхнула такая любовь, которая сделала нас неразлучной парой до того самого дня, когда он погиб.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я попросила мать разрешить мне ходить в бассейн. Некоторые из девочек нашей школы вступили в клуб любителей плавания, а мне ужасно хотелось научиться плавать. Помню, мать на минуту задумалась, потом сказала:

— Нет, Кристина, не думаю, что это будет разумным поступком.

— Но почему? — спросила я. — Все девочки ходят, а я одна не умею плавать. Ронни, Дон и Сэм плавают, как утки, и только я должна плескаться возле берега. О, мама, разреши мне.

Она слегка склонила голову, как будто размышляя, после чего проговорила:

— Не сейчас, дорогая. Давай подождем еще год или около этого.

Год или около этого. Через год или около этого я стану совсем взрослой, буду работать, и плавать мне уже не захочется. Но я не стала докучать матери: в те дни она была сама не своя, подолгу сидела в уборной на краю двора, а когда приходила на кухню, то, съежившись, старалась держаться поближе к огню, ее лицо было серым и изможденным. Но иногда на протяжении нескольких недель она чувствовала себя нормально, и я заставляла ее прогуливаться со мной по лесу, начинала фантазировать о деревьях, стаpалась вызвать улыбку на ее лице. Например, указывая на дуб, я говорила:

— Он опять начал печь свои хлебные пудинги.

Это было весной, когда на дубах появлялись коричневые рассыпчатые цветы. Как-то я принесла домой ветку конского каштана, поставила ее в банку на подоконник и сталa фантазировать, как она начинает распускаться. Когда через несколько дней чешуйчатая коричневая мантия каштана раскрылась и из-под нее показалось нечто красноватокоричневое, я закричала:

— Посмотри, мама, как похоже на балерину!

Мать подошла к окну и взглянула на серебристый, усыпанный пушком, кончик почки, убегающей от пытающихся схватить его коричневых покровов. На следующий день «балерина» исчезла, и на ветке появились два темных оливковозеленых листа — один, сморщенный, свисал с черенка, на котором пушок исчезал при прикосновении пальца, так нежен он был. Я продолжала фантазировать. Но я заметила, что мать смотрит не столько на чудо распускающейся почки каштана, сколько на меня. В середине рассказа я обернулась и увидела устремленный на меня взгляд — мягкий, теплый, успокаивающий, заставивший меня позабыть обо всем. Раскинув руки, я обняла мать за талию и положила голову ей на плечо: я была рослой девочкой и могла сделать это без труда. В такие дни я была как бы окутала теплом и покоем.

Несколько месяцев спустя я снова обратилась к матери с просьбой разрешить мне ходить в бассейн. Но ее резкий ответ быстро закрыл мне рот. Я пошла в уборную и долго плакала. Когда вернулась в дом, отец уже был там. Стоя в подсобке, я слышала, как он тихо говорил матери:

— Ты за нее не бойся, Бог умеет следить за своими чадами.

«Чего она боится?»— в некотором недоумении размышляла я.

Почему мое желание научиться плавать вызывает у нее такое беспокойство? Другие девочки учились плавать, и их матери не боялись за них, по крайней мере, я так полагала. Все должно было бы быть как раз наоборот: ей следовало бы беспокоиться за то, что я не умею плавать и могу утонуть, свалившись в реку. Так что ее поведение казалось мне загадочным. Как-то в одно субботнее утро мать, не глядя на меня, сказала, что я никогда не должна ходить куда-либо наедине с мальчиками.

— Но я не гуляю с мальчиками, мама, ты же знаешь, — ответила я с легким раздражением. — Только с Доном, Ронни и Сэмом.

Последовала длинная пауза, после чего она произнесла:

— Ну так вот: никогда не ходи никуда наедине с Доном, пусть рядом всегда будет Ронни.

Я никогда и никуда не хотела ходить с Доном, но относилась ли сказанное и к Сэму?

— И с Сэмом тоже, мама? — спросила я.

— О, — она распрямила спину. — Сэм — обыкновенный мальчишка, — мать повернулась, взглянула на меня и, тепло улыбнувшись, добавила — Сэм в порядке.

Так о чем было беспокоиться? Я ни с кем не хотела быть наедине, разве что, наверное, со Стинкером, когда ходила на холмы или в лес. Бывало так, что с ним я чувствовала себя куда более счастливой, чем с кем-либо вообще. Со своим щенком я была свободной, и то ощущение скованности, которое появилось у меня в компании Ронни и Дона, улетучивалось, мне становилось очень легко, я могла при желании побежать или сесть, не чувствуя сдерживающего прикосновения их рук или тел.

Мне было даже как-то стыдно сознавать, что присутствие нашего Ронни тоже стало раздражать меня, потому что я испытывала к нему только симпатию, по крайней мере днем. Но не ночью, когда он тайком пробирался в мою комнату и будил меня, потому что ему хотелось поговорить. Со времени той первой ночи это случилось еще дважды.

И вот однажды я отправилась в лес на последнюю, так я сказала себе, прогулку: на следующий день я начинала работать. Эта перспектива отнюдь не вызывала у меня радости — работать предстояло в магазине мануфактурных товаров миссис Турнболл. Устроил меня туда отец Эллис. Я должна была приходить в магазин без четверти девять; четыре раза в неделю рабочий день оканчивался в семь вечера,

в субботу — в восемь или девять, а в среду — в час. Все в зависимости от притока покупателей, как заметила миссис Турнболл. Мать успокаивала меня, заверяя, что со временем я могу получить и более приличную должность. Какую — придумать я не могла, потому что, кроме еще одной девушки, тоже новенькой, и самой миссис Турнболл, в магазине никто не работал.

Тетя Филлис сказала, что мне повезло: десятки девушек «с мозгами» никогда не упустили бы такой шанс, просто я снискала расположение святого отца. И теперь, добавила она, когда матери не было рядом, я могла бы уже и прекратить вести себя как дикий зверь, повзрослеть и образумиться. Я понимала, что она имеет в виду — Дон и Сэм продолжали таскаться за мной, —