Завтра ветер переменится - Стефания Бертола Страница 19

Я замолкаю, беру чистящее средство и разбрызгиваю его там, где требуется. Антоньетта молча наблюдает за мной, а потом откладывает журнал и фыркает.

– Меня это все жуть как задолбало, если тебе интересно. Я в Турин из Калабрии не убираться приехала. Попробуй сама жить с тремя детьми в комнате. Найдись нормальная работа, я бы сняла отдельную.

Меня восхищает, насколько реалистично Антоньетта воспринимает жизнь. Ее амбиции ограничиваются комнатой, она не помышляет о квартире или доме. И тут в моем криминальном мозгу возникает план, с помощью которого я смогу разом избавиться от кучи проблем.

Когда Федерико выскальзывает из моей кровати, ночь вторника успевает смениться утром среды. Я притворяюсь спящей. Смотрю на него из-под опущенных ресниц и планирую отношения как с женатым – встречаться будем только ради секса, никаких совместных выходов в свет. Федерико мне нравится, моментально меня заводит. Ночью, когда его вступительная ария наконец отзвучала («Тебе нравится? Все в порядке? Ты уверена? Я продолжаю?»), все было очень даже хорошо. В какой-то момент, пока он тискал меня на диване, я не выдержала. Вскочила и заявила: «Слушай, замолчи, а то я тебя покусаю. Я сама скажу, если что будет не так, договорились?» После этого все пошло как по маслу, так что, если мы встретимся еще раз, я буду рада. Но вот в бар с его друзьями я больше ни ногой.

Его друзья:

САРА – специалист по термоядерной инженерии, сейчас ненадолго вернулась в Италию в перерыве между миссиями в Южной Африке и Норвегии.

БЕАТРИЧЕ – специалист по кибербезопасности в Брюсселе.

ДЖОРДЖО – толком не поняла, чем занимается, вроде бы рекламой, точнее маркетингом, а еще точнее интернет-маркетингом.

АНТОНИЯ – владелица небольшого экоотеля с веганской едой и буддийскими практиками в горах Пьемонта.

МАРТИНО – шкипер.

На этом я, пожалуй, остановлюсь, хотя список можно продолжать. Некоторые друзья Федерико занимаются такими делами, что объяснить их словами просто невозможно. Особенно мне понравилась Ларалея (по крайней мере, так ее все называли). Когда Федерико ее представил, она приветственно махнула мне рукой и сказала: «А я вот ничем не занимаюсь. Я у них тут белая ворона или паршивая овца, решай сама». Правда, после пятнадцатого бокала она казалась уже не такой милой.

Федерико явно почувствовал себя неуютно, когда я сказала, что работаю «то там, то сям», и я подумала, не стоит ли ему помочь, упомянув между делом, что окончила философский, но потом решила, что не стоит.

Аперитив был хорош, закуски тоже. Может, и разговор бы тоже сложился, понимай я, о чем они беседуют. Но они говорили о людях, которых я не знаю, о местах, где я никогда не бывала, и о видах спорта, о которых я никогда не слышала и которыми никто из моих знакомых никогда не занимался.

Тем не менее вечер оказался довольно интересным, но не из таких, что хочется пережить снова. Мы, философы, любим извлекать уроки из жизненных ситуаций, и я немало извлекла из того, как были одеты подруги Федерико. Например, у всех были жуткие туфли с закрытым носком и открытой пяткой. Я такие терпеть не могу. Кроме Ларалеи: на ней были довольно красивые сандалии, только увесистые, как пушки с военного корабля. Поэтому с места она почти не двигалась и бокалы ей подносили к столу.

И да, все они были без колготок, хотя на дворе февраль и довольно холодно. Я в своих сапожках и шерстяных гетрах выглядела как белая ворона или паршивая овца, решайте сами.

Федерико проводил меня до дома, и я с легкостью предложила ему подняться, а он с легкостью принял мое предложение.

Я смотрю, как он вылезает из-под одеяла, жду, пока он оденется, после чего делаю вид, будто только что проснулась.

– Привет!

– Привет! Я позвоню… – отвечает он и задумывается, следует ли ему подойти и поцеловать меня в щеку. После недолгих колебаний отказывается от этой затеи. Я слышу, как за ним хлопает дверь.

Четыре утра, можно спать еще целых три часа.

Сегодня мне не придется идти к синьоре Эдере – ей нужно к зубному, а ее медицинскими делами занимается другая соцработница. Я решаю воспользоваться свободным утром, чтобы заскочить к папе в магазин – вчерашний вечер заставил меня задуматься об обуви.

Папин магазин находится на корсо Гроссето, не совсем в центре, ближе к окраине, совсем как дом родителей Эроса Рамазотти. В магазине четыре витрины, заполненные преимущественно кроссовками и кедами, и называется он «Обувь у Луккезе» – не слишком оригинально, зато соответствует содержанию. Я всегда уважала папу за то, что он не стал оригинальничать и называть магазин как-нибудь вроде «Империи кед».

– Пап, может, присоветуешь что-нибудь? – спрашиваю я отца, воспользовавшись редким моментом, когда в магазине почти никого нет. Сейчас десять утра, а основная масса клиентов подтягивается после обеда, когда в школах заканчиваются уроки и мамы с бабушками ведут детей покупать новые кроссовки, потому что старые порвались или у них лопнула подошва. Некоторые бабушки, конечно, сначала пробуют подклеить ее суперклеем, но большинство сразу сдается и отправляется за новой парой.

– Сейчас хорошо продаются мужские модели, – отвечает отец с энтузиазмом, который с годами никуда не делся. – Низкие, на шнурках.

– Чтобы они нравились, надо родиться мальчиком. А золотые кеды у тебя есть?

– Такие только китайцы продают, – с укором отвечает отец.

– Зачем мне идти к китайцам? Я же твоя дочь. Вот ты, если бы тебе понадобился философ, к кому бы ты обратился, а?

Растроганный, отец протягивает мне карамельку, которых у него всегда огромный запас, и расплывается в улыбке:

– Погоди-ка! Какой у тебя размер?

– Тридцать восьмой.

– Погоди минутку…

И он со счастливым видом скрывается в подсобке. Карла, продавщица, предлагает уже восьмую пару одинаковых на вид туфель единственной клиентке в магазине – женщине за шестьдесят в пальто с меховым воротником. Что мне нравится в нашем районе, так это то, что женщины за шестьдесят не лезут из кожи вон, чтобы выглядеть на тридцать пять.

– Смотри-ка! Последняя пара осталась, все разошлись! Они отличные!

С этими словами папа, появившийся вновь, протягивает мне коробку с кедами. Они сплошь усыпаны стразами и сверкают, как не знаю что… на ум приходит только шлем богини Афины. Кажется, я где-то читала, что он ослеплял своим сиянием.

– Отлично! Супер! Я возьму!

Папа светится от счастья. Он кладет кеды обратно в коробку,