Шкатулка с бабочкой - Монтефиоре Санта Страница 20

— Я пока еще не знаю. Думаю, что понадобится время, чтобы упаковать вещи. Я должна буду сообщить родителям. Полагаю, что мы уедем, как только будем готовы, — ответила она и стала в нетерпении кусать ногти. Больше всего ей сейчас хотелось встать и уйти отсюда.

— Развод — это не простая вещь, — сказала Мариана, думая о католической церкви, которая запрещает его.

— Знаю, — ответил Рамон. — Мы не хотим развода, поскольку не собираемся вступать в другой брак. Мы хотим только освободиться друг от друга.

— И я безумно хочу уехать домой, — добавила Элен, удивленная тем, что они с Рамоном наконец хоть в чем-то пришли к общему мнению.

В этот момент Рамон подумал об Эстелле и о том, что мог бы увезти ее с собой. Элен думала о берегах Польперро и уже ощущала себя ближе к ним.

— Когда вы намерены сообщить все детям? — холодно спросила Мариана. Она считала их действия абсолютно эгоистичными. — Только хорошо подумайте, прежде чем делать это, — предостерегла она. — Вы можете слишком сильно травмировать их психику. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Мы скажем им завтра, перед возвращением в Вину, — решительно сказала Элен, внимательно наблюдая за мужем. Должно быть, его сердце сделано из камня, подумала она. Мариана встала со стула и побрела в дом. Внезапно она стала выглядеть совсем одряхлевшей.

— Ну, по крайней мере рядом с ними будут родители матери, — с горечью сказал Рамон, осуждающе глядя на жену.

— Это не моя вина, Рамон, — сказала она раздраженно. — По-моему, это ты отказался изменить свои привычки.

— Это не вина одного человека, Элен, — прервал ее Игнасио. — Это вина вас обоих. Но если вы этого хотите, то так тому и быть. Это жизнь, а жизнь — не всегда постель из розовых лепестков. — Рамон сразу подумал об Эстелле, которая пропитывала его постель ароматом роз, едва прикасаясь к простыням. — Поговорите с детьми завтра же и будьте с ними помягче, — добавил он, хотя и понимал, что не существует способа ласково рассказать детям, что их родители больше не любят друг друга.

Элен была слишком взволнована, чтобы заснуть. Она сидела под открытым небом при свете звезд и курила одну сигарету за другой, наблюдая, как дым струится на ветру, растворяясь в ночи. Она была глубоко опечалена и озабочена необходимостью предстоящего разговора со своими обожаемыми детьми, но понимала, что это неизбежно. Было бы еще хуже продолжать делать вид, что все в порядке. Они все равно в конце концов догадаются, по крайней мере Федерика. Ей отчетливо представилось невинное личико дочери, и она ощутила, как сердце охватывает острый приступ вины. Закрыв лицо руками, она зарыдала. Немного успокоившись, Элен пыталась убедить себя, что все устроится, как только они обоснуются в Польперро. Они будут жить вместе с ее родителями, которых Федерика видела несколько раз, а Хэл лишь однажды. Им непременно понравится Англия, и у них появятся новые друзья. Она благодарила Бога, что всегда говорила с ними на английском, по крайней мере, среди прочих проблем им не придется преодолевать еще и языковый барьер.

Был, должно быть, уже час ночи, когда она по коридору тихо направилась в комнату, где спали дети. Она, крадучись, вошла и посмотрела на их безмятежные мордашки, освещенные тусклым лунным светом. Они спали, даже не подозревая о том землетрясении, которое перевернет их жизни завтра. Она нежно провела рукой по смуглой щеке Хэла и поцеловала его. Он пошевелился и улыбнулся, но не проснулся. Затем она на цыпочках подошла к спящей Федерике, возле которой на туалетном столике стояла магическая шкатулка с бабочкой. Элен взяла шкатулку и стала ее рассматривать, не открывая, чтобы не разбудить их музыкой. Ее сердце сжалось, когда она вспомнила счастливое лицо Федерики, с благодарностью смотревшей на отца и прижимавшей его подарок к груди, как сокровище, не потому, что он был ценным, а потому, что его подарил отец. Внезапно ее охватили угрызения совести. Она не может так с ними поступить, не сможет им сказать о своем решении, не может оставить их без отца. Ощущая необходимость отъезда для себя, Элен вдруг почувствовала неспособность использовать детей в качестве пешек в своей битве с Рамоном.

Всхлипывая, она отправилась по коридору в комнату Рамона, решив поговорить с ним о своих сомнениях. Она хотела сообщить ему, что осознала вдруг, что не в состоянии оторвать своих детей от всего, что было для них знакомо и привычно. Дрожа всем телом и задыхаясь от волнения, с затуманенным от слез взглядом Элен стояла у дверей его спальни, не решаясь войти. Она положила руку на дверную ручку и почти повернула ее, когда вдруг услышала голоса. Удивленная, она затаила дыхание, а прислушавшись, в ужасе отпрянула. Он занимался с кем-то любовью. Она мгновенно узнала его вздохи и услышала тихий шорох простыней. Когда прозвучал низкий удовлетворенный смех женщины, она ощутила, как ее сердце охватила ярость. Ей хотелось ворваться и поймать их на месте преступления, но она боялась Рамона, и так было всегда. Прижав ухо к двери, она попыталась распознать голос женщины. Послышался шепот и затем снова смех. Ее возмутило то, что он посмел заниматься любовью с другой женщиной, находясь под одной крышей со своими детьми. Потом ситуация прояснилась. Этой женщиной могла быть только Эстелла. Тут же она вспомнила их недавний разговор об Эстелле и ее любовнике и выражение гордости, появившееся в тот момент на самоуверенном лице Рамона. Без сомнения, он был доволен собой. Элен едва сдерживала свою злость и разочарование: ведь она была уже почти готова в очередной раз пожертвовать своим счастьем. А теперь стало очевидным, что он не был готов пожертвовать своим — даже ради собственных детей. Осознавая свое поражение, она повернулась и, вытирая слезы боли и унижения, отправилась в свою комнату.

На следующее утро Элен проснулась рано. Неудивительно, что спала она плохо и ее беспокойный неглубокий сон был наполнен тревожными сновидениями, вызванными озабоченным состоянием. Она ворочалась на простынях, сражаясь с последствиями измены мужа. Она была так близка к тому, чтобы поменять свое решение, но теперь уже ничто не могло его поколебать. Даже его раскаяние. Беззаботный щебет птиц и робкий рассветный свет снова вернули ее в сознание, и она с облегчением подумала, что ночь уже позади. Элен приняла душ и оделась, прежде чем закурить, чтобы придать себе храбрости.

Распахнув окна, она впустила в комнату свежий утренний воздух. Серебристо-серая поверхность моря была гладкой, ритмичный прибой нежно ласкал пологий берег. Это напоминало ей Польперро, хотя море в Корнуолле совсем другое. Там волны с силой ударялись о береговой песок, который был плотным, как глина, и очень удобным для строительства замков. Запахи ее родины тоже были совсем другими. Там в воздухе пахло соленым озоном, в крупном и влажном песке было полно крабов, а в лужах среди скал резвились шустрые мальчишки. Она погасила наполовину выкуренную сигарету в пепельнице и, глубоко вздохнув, направилась к двери.

Остановившись возле его комнаты, она заколебалась. Голосов не было слышно, но сквозь щелку в двери ее слух уловил довольное сопение удовлетворенных любовников. Припомнив унизительный шок, испытанный в момент своего ночного открытия, Элен решительно повернула дверную ручку и вошла. Рамон лежал на спине. Эстелла свернулась возле него, положив голову ему на грудь. Его рука лежала поверх ее длинных черных волос, которые свободно рассыпались по ее спине. Они были обнаженными, если не считать простыни, которая едва прикрывала их разгоряченные любовью тела. Элен стояла со скрещенными на груди руками, а ее рот превратился в тонкую линию, сжатую горечью. Рамон во сне ощутил ее присутствие и открыл глаза. Он не двигался, а лишь смотрел на нее, будто пытаясь понять, видит ли он ее в своих фантазиях или наяву. Рамон судорожно заморгал. Элен продолжала стоять, глядя на него с нескрываемым отвращением. Тут он осознал, что моргание не помогает избавиться от ее присутствия, и с ужасом понял, что это не сон. Он слегка толкнул Эстеллу, которая блаженствовала в полусне. Он снова толкнул ее, на этот раз более настойчиво. Девушка встревоженно открыла глаза и увидела Элен, стоявшую у кровати. Она задохнулась от ужаса, с воплем слетела с матраса и, проворно собрав свою одежду, выскочила из комнаты, всхлипывая от стыда. Рамон положил руки под голову и уставился на нее.