Лотос - Дженнифер Хартманн Страница 21

Кажется, ему нравится то, что он видит.

От этой мысли у меня перехватывает дыхание, поэтому я высовываю язык, чтобы облизать губы. Надо сменить тему, становится жарковато.

– Итак, что ты рисовал? Можно мне посмотреть?

Оливер моргает, на мгновение заколебавшись, затем подходит к своему столу для рисования и тянется за блокнотом. В его движениях заметно сомнение, след застенчивости и, может быть, даже смущение. Я могу только представить, насколько этот комикс важен для него – он назвал его другом.

Моя поза смягчается, когда я приближаюсь к нему.

– Я пойму, если ты еще не готов поделиться ими. Уверена, что они очень важны для тебя.

– Да, но это не… – Оливер делает паузу, его глаза пробегают по бумаге, затем возвращаются ко мне. – Ты можешь счесть их несерьезными. Детскими.

Мы стоим там лицом друг к другу, и я поражена тем, что ему небезразлично мое мнение. Он беспокоится, что я плохо отзовусь о его работе. И почему-то это трогает мое сердце.

– Оливер… Я уже видела, насколько ты талантлив. Это невероятно.

В Оливере Линче нет ничего несерьезного. Хотя в нем действительно есть искренняя невинность, он совсем не похож на ребенка. Оливер – настоящий мужчина, от мышц, выглядывающих из-под его укороченных рукавов, и жесткой щетины вдоль линии подбородка до низкого, хрипловатого голоса и блестящего ума.

Мой ответ, кажется, ему нравится. Оливер протягивает мне блокнот для рисования, а затем терпеливо ждет мой отзыв.

Ну, черт возьми.

Не уверена, употребляла ли я когда-нибудь раньше слово «сенсационный», но это первое, что приходит на ум. Я перелистываю наброски подушечками пальцев, – его история наполняется жизнью, персонажи почти трехмерны. У меня перехватывает дыхание.

– Вау…

Просматривая рисунки, я сосредотачиваюсь на оранжевом полосатом коте с развевающейся накидкой, который бежит рядом с молодым человеком.

Оливер прочищает горло, чтобы объяснить.

– Это Алексис, мой новый напарник. Я работаю над тем, чтобы представить ее персонажа в этой сцене.

Его слова заставляют меня поднять глаза, которые теперь блестят от несдерживаемых чувств.

– Вау.

Отлично. Теперь я не могу связать двух слов.

– Это глупо, – возражает Оливер, растирая ладонью свою шею и возя носком по ковру.

– Это невероятно. Рисунок очень на нее похож. – Я заставляю свой взгляд вернуться к комиксу. Я просматриваю фреймы, заполненные различными яркими сценами, и останавливаюсь на маленькой девочке с золотыми косичками. К груди она прижимает потрепанного плюшевого мишку, а над ней нависает безликая фигура. – Кто это?

Щеки Оливера розовеют, пока он нервно ерзает передо мной.

– Королева Лотоса, – отвечает он, – и Безликий. Он злодей из комиксов.

Королева Лотоса.

Сердце замирает, внутри все заволакивает туманом и теплом. Я спрашиваю:

– Это… я?

Он кивает.

– Да… Полагаю, что ты.

– Вау.

Ладно, мне действительно нужен словарь.

Оливер, выглядящий измотанным, забирает блокнот из моих рук и кладет его обратно на стол.

– Комикс еще не закончен. Надеюсь, он станет лучше.

Когда я наблюдаю за этим человеком, мои губы сжимаются от сдерживаемых эмоций. Я пытаюсь осознать тот факт, что не покидала его мысли в течение всех тех лет, пока он был заперт, потерян и напуган. Точно так же, как он никогда не покидал мои. Мы были связаны. Он превратил меня во что-то осязаемое, прекрасное и реальное.

Он вернул меня к жизни единственным известным ему способом.

– Я расстроил тебя.

Голос Оливера прорывается сквозь марево, и я понимаю, что слезы текут по моим щекам, капая с подбородка. Я смахиваю их, шмыгая носом.

– Нет… нет, прости. Я не расстроена.

– Ты плачешь, – замечает он, хмурясь.

– Я счастлива. Поражена. – Моя мокрая улыбка призвана его в этом убедить. – Люди плачут не только тогда, когда им грустно.

– Правда?

Я киваю.

– Эмоции – забавная штука. – Прикусив губу, я с любопытством склоняю голову набок, наблюдая за тем, как он рассматривает меня. – Так… почему я все еще ребенок в твоих комиксах?

Подумав мгновение, Оливер разворачивается и идет к кровати, присаживаясь на край матраса. Задумчивость затуманивает его бронзовый взгляд, пока он изучает меня с другого конца спальни.

– Я вырос, но ты оставалась прежней. Я не мог представить тебя какой-то другой.

Моя улыбка становится еще шире, когда я медленно подхожу к нему.

– В этом есть смысл. – Я бросаю взгляд на пустое место рядом с ним и спрашиваю: – Можно мне присесть?

– Да.

Наши бедра соприкасаются, когда я устраиваюсь слева от него, и на этот раз он не отстраняется ни на миллиметр.

– Почему «лотос»? Почему ты выбрал такое имя?

Вопрос на миллион долларов.

Обе ладони лежат на коленях, голова склонилась в задумчивости, Оливер тихо выдыхает. Его глаза поднимаются на меня.

– Это было написано у меня на руке. Кажется… Я точно не помню. Возможно, это написал Брэдфорд. – Его брови сходятся на переносице, пока он отчаянно пытается воскресить воспоминания. – Я вырезал это на каменной стене рядом со своим именем. Это слово почему-то казалось важным. Я не хотел его забыть.

– Ты не можешь понять, почему оно важно?

– Нет, – бормочет он, разочарованно качая головой. – В моей голове все смешалось. Я только смутно помню, что оно было выведено ручкой на моей руке.

Лотос. Зачем его похитителю писать это у него на руке?

Интересно, будет ли эта тайна когда-нибудь разгадана?

Оливер снова смотрит в мою сторону. Его глаза, подобные летнему закату, обжигают меня, пока блуждают по моему лицу и поглощают зеленовато-фиолетовые синяки на щеке и челюсти. Я бросаю быстрый взгляд на его разбитые костяшки, и меня переполняет желание прикоснуться к нему. Почувствовать его. Поблагодарить, нежно погладив дрожащими пальцами.

Проглотив свою гордость, я тянусь к его левой руке, сжатой в кулак, лежащей на коленях, и готовлюсь к неизбежному отказу.

Но этого не происходит.

Он еле заметно вздрагивает, но он не отвергает меня. Он не дергается назад и не вырывается из моих ласковых пальцев. Он не убегает.

Оливер позволяет мне держать его руку, пока я поглаживаю большим пальцем ссадины на его изуродованных костяшках, тем самым вытаскивая его из зоны комфорта и подталкивая довериться другому человеку. Я делаю глубокий, дрожащий вдох, захваченная мыслью о том, что именно эта рука предотвратила ужасающий кошмар.

А затем в ошеломлении я словно приросла к темно-синему одеялу, наблюдая, как Оливер отпускает мою руку и поднимает свою к моему лицу.

Я не двигаюсь, затаив дыхание и потеряв дар речи. Мои глаза следят за тем, как его ладонь касается моей щеки, проводя невидимую линию