Путеводитель влюблённого пессимиста - Дженнифер Хартманн Страница 21

– Что случилось с твоим отцом?

Он безрадостно смеется, поднося стакан к губам. Глядя прямо перед собой, отвечает:

– Живет один в какой-то дыре в Кентукки, одинокий как никогда, и жалеет о каждой секунде, проведенной без нее.

Какое-то чувство пронзает меня.

Возможно, осознание. Возможно, прозрение.

Я думаю о Кэле, живущем в полном одиночестве, избегающем отношений, отвергающем любую форму глубокой связи.

Хотя обстоятельства у нас иные, чем у родителей Данте, все сводится к одному – страху.

Кэл говорит, что не полюбит меня, и это не потому, что он не может.

Он боится любить, потому что не хочет вновь столкнуться с потерей.

Когда теряешь что-то ценное, это меняет тебя. Порой ты держишься за вещи слишком крепко, и они рассыпаются в руках, а иногда ты вообще не держишься за них.

В конце концов ты все равно проигрываешь.

Когда я сообщила Кэлу, что умираю, это было худшее, что я только могла сказать. Теперь он видит мою смерть каждый раз, когда смотрит на меня. Я умираю, ускользаю из его рук. Еще один человек, которому суждено оставить зияющую дыру в его сердце.

Но вот в чем дело – мы все умрем.

Каждый из нас, черт возьми.

Однако смысл жизни в том, чтобы жить, пока мы еще живы, – вот что важно.

Я поднимаю руки, чтобы обнять Данте, отчего мой напиток расплескивается. Но это не мешает мне заключить его в неуклюжие объятия.

– Спасибо, – бормочу я, и слезы застилают глаза.

Он неловко похлопывает меня по руке и издает смешок.

– В любое время, милая. Просто плесни в меня виски, и я наполнюсь бесполезной мудростью.

– Это вовсе не бесполезно, – говорю я ему. – Мне это было нужно.

Он поднимает бокал и чокается с моим.

– Тогда за твое здоровье.

Прежде чем я успеваю отстраниться, резкий порыв ветра проносится через барную стойку, заставляя мои волосы взметнуться вверх. Холодный февральский воздух наполняет теплое помещение, когда дверь распахивается и в комнату вваливается человек в черных ботинках.

Когда я поднимаю взгляд, то замечаю Кэла, стоящего в дверном проеме и смотрящего на меня.

Глава 10

Кэл

Первое, что я вижу, когда вхожу в бар, – Люси, повисшую на Данте.

Черт бы меня побрал.

Каждый мускул в моем теле напрягается, когда мрачные мысли пронизывают меня насквозь. Я смотрю на нее с расстояния в несколько метров, наблюдая, как ее большие голубые глаза загораются облегчением, когда она замечает меня у двери.

Люси рада мне, хотя не думаю, что ждала меня.

Она отскакивает от Данте и обходит его, чуть ли не вприпрыжку направляясь ко мне в маленьком черном платье, которое смотрелось бы намного лучше на полу моей спальни.

Я снимаю с головы заваленную снегом шапку и провожу рукой по волосам. Я приехал прямо из магазина, так что, скорее всего, от меня пахнет потом и машинным маслом.

– Кэл.

Ее нежный, вкрадчивый голос достигает моих ушей. Золотисто-каштановые локоны волнами падают ей на плечи, когда она подходит ко мне. Я засовываю шапку в задний карман, испытывая искушение достать сигареты, спрятанные в другом кармане, но воздерживаюсь. Мне не хочется курить рядом с ней.

– Привет.

Мой ответ звучит приглушенно, когда она прыгает на меня, выбивая воздух из легких.

– Ты пришел, – практически стонет Люси, уткнувшись лицом в мою кожаную куртку. Ее руки обвиваются вокруг меня и так крепко сжимают в объятиях, что ногти оставляют крошечные отпечатки в виде полумесяца на куртке.

Я поднимаю руку и провожу ладонью по ее спине, пока не запутываюсь в гриве волос. Черт возьми, она так вкусно пахнет. Фруктовые груши и сахарная вата.

– Прости, – бормочу я, зарываясь носом в ее волосы и глубоко вдыхая. – Застрял на работе. Я хотел приехать пораньше.

– И все же ты здесь, – говорит она легко, будто остальное даже не имеет значения.

Я пришел, я здесь – вот что для нее важно.

Не важно, что я опоздал, сломлен и пребываю в ужасном настроении.

Я поднимаю глаза и вижу, как Данте машет мне из бара. Кивнув ему, я отстраняюсь от Люси, а когда снова смотрю на нее, то замечаю слезы в ее глазах. У меня кровь стынет в жилах.

– Что случилось?

– Ничего, – она качает головой. Люси улыбается мне, подтверждая, что с ней действительно все в порядке. – Я просто… хочу поговорить позже. Если ты не против.

Явно испытывая волнение, она прикусывает свою пухлую розовую губу. Я не нахожу в себе сил, чтобы отвести взгляд.

– По поводу?.. – спрашиваю я, все еще смотря на ее губы.

– Нас.

От этого слова у меня снова забегали глаза.

– А что насчет нас?

Она приоткрывает свои идеальнее губы и быстро втягивает воздух, но не произносит ни слова. Они застревают в ее горле, как ириска. Люси оглядывает комнату, переминаясь с ноги на ногу, а затем снова переводит на меня взгляд.

– Ты и я.

Я прищуриваюсь, пытаясь понять ее.

– Я знаю, что значит «нас», Люси. О чем конкретно ты хотела поговорить?

– Позже, – говорит она, прерывисто дыша и нервничая. – Сегодня вечером. После того, как вернемся домой.

Сегодня вечером.

Дома.

О нас.

Я провожу пальцами по волосам, в груди внезапно что-то сжимается, кожа становится горячей. Чутье подсказывает мне, что этот разговор либо закончится тем, что она обнажится и будет выкрикивать мое имя, лежа подо мной, либо разрыдается, когда я скажу ей, что не могу дать ей того, чего она действительно хочет.

А возможно, и то и другое.

Потому что я знаю, чего она хочет – отношений. Настоящего домашнего очага. Однако сейчас у нее есть только наше соглашение и дом. Четыре оштукатуренных стены, обшарпанный пол, крыша и куча чертовых призраков, которые преследуют нас.

Это не очаг.

У меня его не было с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать.

Но затем Люси берет меня за руку, отчего мягкие подушечки пальцев скользят по костяшкам моих собственных, и сплетает наши руки вместе. Я помню, как приятно было держать ее за руку на карнавале. Сейчас мне так же хорошо. По мне разливается мерцающее тепло и медленно разгорающееся возбуждение, от которого сердце пускается вскачь. Я опускаю взгляд на наши переплетенные пальцы, затем снова смотрю на нее. Конечно, она улыбается, как и всегда, но от этого я все равно теряю равновесие, как будто от чего-то опьянел.

Хотя это не так.

Я ничего не пил всю неделю, с той самой ночи, когда она забрела в