Дневники Красной Шапочки, или Cказки на ночь для очень плохих девочек - Саша Шу Страница 23

– Погодите, а как же самые красивые женщины мира – в Париже? – удивляюсь я.

– О да, это правда, в Париж едут самые красивые женщины со всего света, только их вы увидите в кино, на светских раутах, в дорогих лимузинах, на красных дорожках и на страницах журналов. Но не на улицах и не в автобусах! – продолжает Оливье. – Иногда я смотрю на парижанку в вагоне метро: в растянутых джинсах, кедах, с непонятной причёской и без косметики, и думаю: «Как же ты надеешься встретить свою любовь, если даже не готова встретить этот день красивой!», – заканчивает свой монолог Бонне.

– Возможно, она и не ищет любви? Не всем ведь она так нужна? – возражаю я красавчику, и ловлю на себе пристальный взгляд Жан-Пьера. – Особенно теперь, когда у неё будут её личные пять минут! – сглаживаю я неловкий момент шуткой. – А теперь подумайте: русскому мужчине тоже больше не надо краситься, ходить в спортзал и красиво одеваться, – смеюсь я, – достаточно только иметь достаточно денег, чтобы купить вашу таблетку! Раньше он мог позволить своей девушке Moet и Chanel, но от них не кончают в буквальном смысле пять минут!

– О да, они способны приносить удовольствие всю жизнь, – тонко замечает Жан-Пьер.

– В точку! – восклицаю я, тыча в его сторону ножом. – Но теперь любой богатый папик может быть уверен на сто процентов, что сделав всего пару фрикций, его дорогая тёлочка будет орать и корчиться под ним достаточно долгое время, чтобы он по-настоящему почувствовал себя мужчиной! – и тут я понимаю по взглядам своих собеседников, что мне следует заканчивать свои рассуждения, чтобы не потерять новоприобретённых клиентов.

Я перевожу разговор на отвлечённые темы, в расход идёт уже третья бутылка вина. Оливье всё чаще, словно в пылу разговора, берёт меня за руку, и всё чаще, смеясь, кладёт мне свою тонкую ладонь на спину, туда, где платье рассекает разрез. Но я понимаю, что это отнюдь не дружеские прикосновения, и он не прочь получить от меня то, что не смог бы получить от своей соотечественницы. Оливье Бонне такой галантный и ослепительный, что я проклинаю все на свете, что он мой клиент, с которым я не могу иметь никаких отношений, кроме рабочих. Чтобы остудиться, я переключаюсь на Жан-Пьера, который ведёт себя приветливо, но крайне сдержанно, словно с усмешкой наблюдая за нашей с Оливье невинной игрой.

Солнце уже давно утонуло в Босфоре, подают десерт, и, извинившись, я встаю, чтобы сходить в уборную. Я захожу в первый тамбур комнаты для леди, как быстро, в ещё не успевшую закрыться за мной дверь входит Жан-Пьер Бруно и проворачивает замок. От неожиданности я просто молчу, а он подходит ко мне близко-близко, так, что я вижу в отражении зеркала напротив, как он приблизил свои губы к моему уху. Я чувствую запах апельсина, свежих стружек, его пота и дыхания. Он мягко гладит меня по голой спине, и я возбуждаюсь от выпитого вина и его неразличимого шёпота на французском. Я жду, когда же его рука опустится ещё ниже, туда, где туго натянута резинка моих кружевных чёрных трусиков. Вместо этого он осторожно берёт мою руку, словно это драгоценное руно, и лёгким касанием губ целует её сначала на внутренней стороне запястья, там, где бьется ручеёк пульса, потом продвигается выше, аккуратно и нежно, пока не добирается до сгиба, где синеет тонкая паутинка вен. Я смотрю на него, и вдруг понимаю, что в этот момент он полностью погружен в меня: он изучает крохотный мой кусочек, словно первый раз пробует дорогое блюдо на вкус, и я с удивлением осознаю, что очень хочу, чтобы это блюдо ему понравилось!

Но вот, словно удовлетворив свои вкусовые сосочки, он опускает мою руку, достаёт из кармана ручку, и начинает что-то писать, проваливаясь стержнем в мягкую кожу на внутренней стороне предплечья. Закончив, он наклоняется к моей щеке, ещё раз нежно касается носом кусочка пылающей кожи рядом с мочкой, и выходит из комнаты.

Я стою ещё какое-то время, разглядывая одно единственное слово, каллиграфическим почерком вытатуированное на моей руке “inaccessibilité”.

Глава 8

Самое лучшее в любви – это заниматься ею

– Коко Шанель

Я еду вдоль сверкающего всеми драгоценностями султана ночного залива. Этот странный день скоро тоже утонет в море, как и тонкое лезвие месяца, вспоровшего чёрный бархат неба. Но я ещё не готова отпустить его. Оливье Бонне при прощании поцеловал меня в щёку, как это принято у французов, и успел шепнуть, что будет ждать меня сегодня. А Жан-Пьер всего лишь пожал мне руку и отделался стандартными фразами о дальнейшем сотрудничестве, и мне показалось, что все произошедшее за сегодня мне просто приснилось.

Но надпись на руке – вот она! Я залезаю в google-словарь и нахожу это слово inaccessibilité – «недоступность». Что это – насмешка, какой-то намёк? Я не готова разбираться в этом сейчас, но мне определённо не хватило десерта этим вечером! Тут я вспоминаю про сладкого Джема и его визитку, и набираю ему в ватсап сообщение: «Какие планы на вечер? У меня последний день в Стамбуле, давай встретимся? Это Маша из кафе». Отправляю, и теперь не уверена, что у него есть время и желание со мной общаться, и вообще, он вряд ли запомнил меня среди толпы других посетителей…

Моё такси уже подъезжает к гостинице, когда мне приходит ответ: «Маша – чернично-лимонный мусс? Да, хочу». И просто адрес. Как всё просто! Я диктую водителю новый маршрут и через пятнадцать минут уже поднимаюсь в квартиру Джема.

Он стоит в дверном проёме и ждёт меня.