Кости сердца - Колин Гувер Страница 27

– Нет. Мне понравилось, что он тебя защищал.

Я почему-то об этом не подумала. Отец услышал, как я прошу кого-то остановиться, и без лишних раздумий поспешил на помощь. Хотя вряд ли дело было именно во мне. Уверена, в такой ситуации он помог бы любой девушке.

– Где ты живешь, когда этот дом снимают? – спрашиваю я, сознательно меняя тему. Не хочу обсуждать отца.

– Мы сдаем максимум четыре дома зараз, чтобы мне всегда было где жить. Этот дом самый дорогой, его снимают реже. Семьдесят пять процентов времени я живу тут.

Я опять осматриваюсь по сторонам в поисках еще какого-нибудь намека на его прошлое. Больше здесь ничего нет.

– Странно, правда? – говорю я. – У твоей семьи пять домов, а ты фактически бездомный. В холодильнике пусто. Все твои вещи помещаются в рюкзак. Удивительное дело: мы ведем почти одинаковый образ жизни.

Самсон ничего не говорит, просто внимательно меня рассматривает. Мне это нравится. И не важно, что он при этом думает, приятно ощущать на себе заинтересованный взгляд, даже если я вызываю у него не только приятные мысли. Это означает, что он меня видит. А я привыкла быть невидимкой.

– Какая у тебя фамилия? – спрашиваю я.

Он с улыбкой приподнимает брови.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Я предупреждала.

– По-моему, теперь мой черед.

– Я ведь еще ничего толком о тебе не узнала. Отвечаешь ты хуже некуда.

Самсон не возражает, но и мой вопрос оставляет без ответа. В уголках его глаз появляются веселые морщинки, когда он обдумывает собственный вопрос.

– Что думаешь делать со своей жизнью, Бейя?

– Ты сейчас похож на школьного психолога. Нельзя ли поконкретней?

Самсон тихо усмехается. Этот звук отдается у меня в груди.

– Чем займешься, когда лето закончится? – поясняет он.

Надо подумать. Стоит ли дать ему честный ответ? Может, тогда и он охотнее мне откроется?

– Я отвечу, только пообещай никому не рассказывать.

– Это секрет?

Киваю.

– Я никому не расскажу.

Почему-то я ему верю. Обычно я не доверяю людям, а тут… То ли я дура, то ли меня слишком к нему тянет – в любом случае, это не очень хорошо.

– Я поступила в Пенстейт. Получила стипендию. Заезжаю в общежитие третьего августа.

Он приподнимает брови.

– Стипендию, говоришь?

– Да.

– За что?

– За волейбол.

Он медленно обводит взглядом мое тело. Без похоти – скорее с любопытством.

– Заметно. – Когда наши взгляды вновь встречаются, он спрашивает: – И ты никому не говорила?

– Никому. Даже отцу.

– Твой отец не в курсе, что ты получила стипендию?

– Не-а.

– Почему ты ему не сказала?

– Потому что тогда он подумает, что все сделал правильно. А это не так. Я была вынуждена вкалывать и выбивать себе стипендию, потому что он все сделал неправильно!

Самсон понимающе кивает. Приходится на мгновение отвести взгляд – все тело у меня горит, когда я слишком долго на него смотрю.

– Волейбол – твоя страсть?

Вопрос заставляет задуматься. Никто раньше об этом меня не спрашивал.

– Вообще-то нет. Я не очень люблю волейбол.

– Почему?

– Я много тренировалась, потому что мечтала сбежать из города, в котором выросла, а это был мой единственный шанс. Но никто никогда не приходил на мои игры, и в какой-то момент спорт стал меня угнетать. За остальных девочек болели родители, а у меня никого не было, и, наверное, отчасти это помешало мне по-настоящему полюбить волейбол. – Я со вздохом продолжаю изливать душу: – Иногда я гадаю, правильно ли поступила, решив отдать спорту еще четыре года. Играть в команде с людьми, жизнь которых совсем не похожа на мою… Боюсь, среди них мне будет еще более одиноко.

– Ты не хочешь туда?

Пожимаю плечами.

– Я горжусь, что получила стипендию. И мне действительно очень хотелось уехать из Кентукки. Но вот я здесь, впервые за много лет отдыхаю от волейбола и, кажется, совсем по нему не скучаю. Даже подумываю остаться и найти работу. Может, и мне пропустить годик? – Я говорю это с легким сарказмом, однако сама мысль начинает казаться очень манящей. Последние несколько лет я пахала как лошадь, чтобы вырваться из Кентукки. И вырвалась. Теперь мне нужно перевести дух. По-новому взглянуть на свою жизнь.

– Ты готова отказаться от учебы в крутом универе только потому, что чувствуешь себя одинокой в спорте, благодаря которому ты туда попала?

– Ну, все немного сложнее, – говорю я.

– Знаешь, что я думаю?

– Что?

– На время игры тебе надо затыкать уши и притворяться, что люди на трибунах болеют за тебя.

Смеюсь.

– Я ожидала, что ты скажешь что-нибудь глубокомысленное.

– Разве это не глубокомысленно? – с улыбкой отвечает Самсон.

Только тут я замечаю, что у него на подбородке уже наливается синяк. А потом его улыбка меркнет, и он чуть склоняет голову набок.

– Почему ты плакала на балконе в первую ночь?

Каменею от его вопроса. Это уже совсем не то, что про волейбол распинаться. И как прикажете отвечать? Особенно на таком ослепительном свету. Может, если бы его кухня меньше напоминала комнату для допросов, мне было бы легче.

– Убавь, пожалуйста, свет, – говорю я.

Моя просьба его удивляет.

– Здесь слишком светло. Мне некомфортно.

Самсон подходит к выключателям и гасит весь свет, кроме подсветки на кухонных шкафчиках. Становится значительно темнее, и я сразу успокаиваюсь. Теперь понятно, почему он старается не включать дома свет. Из-за белых стен и яркого освещения кажется, что ты в психбольнице.

Самсон возвращается на прежнее место.

– Так лучше?

Киваю.

– Почему ты плакала?

Я шумно выдыхаю воздух, а потом… просто выкладываю все как есть, пока не передумала:

– За день до моего приезда сюда умерла моя мать.

Самсон никак не реагирует на эти слова. Я начинаю думать, что, наверное, отсутствие реакции и есть его реакция.

– Это тоже тайна. Я пока даже отцу не рассказала.

Он по-прежнему смотрит серьезно и спокойно.

– Как она умерла?

– От передоза. Я вернулась домой с работы и обнаружила ее труп.

– Это ужасно. Сочувствую, – искренне произносит Самсон. – Как ты?

Я неопределенно дергаю плечом и в этот миг замечаю, что чувства, заставившие меня в ту ночь расплакаться на балконе, вновь подступают к горлу. Я не была готова к этому разговору. Если начистоту, я вообще не хочу об этом говорить. Разве справедливо, что я пытаюсь честно отвечать на вопросы и вовсю откровенничаю, а он так ничего о себе и не рассказал?

Рядом с Самсоном я превращаюсь в водопад: чувства и тайны так и хлещут из меня, льются через край прямо на пол.

Когда Самсон видит в