Шах и мат - Эли Хейзелвуд Страница 27

учатся постепенно, и рейтинг растет вместе с ними. Но даже если ты будешь только и делать, что побеждать, не спать и не есть, тебе все равно потребуется несколько лет, прежде чем твой рейтинг будет отображать реальные навыки. – Дефне хлопает меня по плечу. – Я записала тебя на Открытый чемпионат Нашвилла в середине октября. Главный приз – пять тысяч долларов, и для тебя это будет раз плюнуть: топ-игроки предпочитают другие турниры. – Она прикусывает нижнюю губу – видно, что колеблется. – Мне предлагали кое-что еще, но…

– Предлагали что?

Дефне продолжает жевать губу:

– Знаешь Всемирную шахматную Олимпиаду?

Я моргаю:

– Не может быть, чтобы что-то подобное существовало в реальности.

– Конечно может.

– Предположим, я поверила. Так что это?

– Командный турнир. Это ненастоящая Олимпиада, но концепт похож: каждую страну представляет команда, в каждой команде четыре шахматиста. Пять дней. В этом году она проходит в Торонто в первую неделю ноября. У тебя есть паспорт?

Я киваю.

– Эмиль звонил и интересовался…

– Эмиль? Карим?

– Ага. Проблема в том, что у нас есть пригласительный на Турнир Пастернака в Москве, он сразу после Олимпиады, и это гораздо более престижные соревнования.

– Более престижные, чем… Олимпиада.

Как-то не вяжется.

– Ну, знаешь, как работают профессиональные шахматы. – Видимо, Дефне вовремя вспоминает, что я ничего не знаю, поэтому объясняет: – Все всегда упирается в деньги. В Турнире Пастернака можно выиграть кругленькую сумму, в отличие от Олимпиады, а большинство супергроссмейстеров не хотят изматывать себя просто так. Ладно, не совсем просто так. Победитель получает приз. Немного денег и кубок, довольно симпатичный. Думаю, из него можно есть хлопья с молоком на завтрак. Или суп. Или салат, если тебе не противен звук скрежета вилки о металл…

– Кто еще в американской команде, кроме Эмиля?

– Точно не знаю, – Дефне будто уклоняется от ответа. – Может, Тану Гоэль?

– Ты бы хотела, чтобы я поехала?

– Я… – Она чешет затылок, из-под рукава виднеется ее шахматная татуировка.

Пока Дефне думает, как правильно ответить, я изучаю расстановку фигур на нарисованной чернилами доске. Белые атакуют ладьей, черные уже потеряли две пешки.

– Это была бы прекрасная возможность для увеличения твоего рейтинга. Ты могла бы набраться опыта и познакомиться с нужными людьми, – она улыбается. Впервые с начала разговора. – Я была бы рада отправить тебя туда, если ты не против дополнительной нагрузки.

Несколько часов спустя я сижу за обеденным столом вместе со своей семьей, грызу наггетсы в форме тиранозавров и говорю настолько буднично, насколько возможно:

– Центр пенсионеров назначил меня сопровождающей в поездке.

– О, – мама отрывает взгляд от тарелки. – И куда едете?

– В Торонто. На пять дней, в ноябре. – Я практически чувствую, как Дарси насквозь прожигает меня взглядом. Если болтливая двенадцатилетка знает ваш большой секрет, готовьтесь к худшему. – Заплатят как за полторы ставки. И было бы круто посмотреть Канаду. Мне нужно дать ответ до завтра…

– Подожди. – Сабрина кладет телефон на стол. Я бы сказала, швыряет. – Ты будешь веселиться в Торонто, а нас оставишь одних? Серьезно?

Я моргаю, потрясенная сочетанием паники и злости в ее голосе.

– Я просто…

– Что, если Голиафу станет плохо? Что, если Дарси засунет фигурку из «Монополии» себе в нос и ей потребуется срочная помощь? Предлагаешь добираться автостопом, если мне надо будет поехать на собрание по дерби?

– Я обо всем позабочусь заранее… – начинаю я, но Дарси меня перебивает:

– Я ничего не засовывала себе в нос с пяти лет!

Мама добавляет:

– Я все еще буду рядом, Сабрина.

– Дарси – идиотка, а идиоты непредсказуемы, Мэл. В этом и смысл чрезвычайных ситуаций: к ним нельзя подготовиться. Что, если маме станет хуже? Кто о ней позаботится? Ты такая эгоистка…

– Сабрина, – мамин голос, обычно мягкий, теперь хлесткий, как кнут, – попроси у сестры прощения.

– Все, что я сказала, – правда.

– Сабрина.

Скрип стула, стук пяток – и след ее уже простыл. В комнате становится тихо. Несколько секунд спустя хлопает входная дверь.

Мама закрывает глаза и делает ровно три вдоха и выхода. Затем говорит:

– Мэллори, конечно поезжай. Мы справимся.

Я трясу головой. Глубоко внутри меня есть уверенность, что Сабрина права. В конце концов, это я постоянно напоминаю ей, какое у мамы хрупкое здоровье. Не стоит удивляться, что она так отреагировала на саму мысль, что я могу уехать.

– Нет. Если честно…

– Мэллори, – мама накрывает мою ладонь своей. Я все еще сжимаю вилку с надкусанным наггетсом. – Ты скажешь своему начальнику, что поедешь, хорошо?

Я киваю. Затем думаю об этом всю ночь, не в силах заснуть. Полные ненависти слова Сабрины звенят в ушах. Я зла. Мне стыдно. Я в ярости. Мне горько.

«Эгоистка». Она что, не понимает, чем мне пришлось пожертвовать ради семьи? Думает, я хотела бросить школу? Или считает, что я в восторге оттого, что через четыре года у Истон будут диплом и карьерные перспективы, а я застряну на бессмысленной работе с минимальной оплатой? Что между нами со временем останется совсем мало общего и Истон окончательно про меня забудет? Пошла Сабрина к черту, честно.

«Но это ты виновата, что твоя семья оказалась в такой ситуации, – не унимается противный тонкий голос. – У нее есть право злиться на тебя. К тому же не ты ли собиралась участвовать только в турнирах с денежными призами? Ты вообще хочешь ехать в Торонто?»

Это для рейтинга! Чтобы я могла посещать другие турниры.

«Уж не потому ли тебя так сильно влечет драйв соревновательных шахмат, что ты с Филадельфии не можешь о нем забыть? Тогда круто. Просто уточняю».

О, заткнись, пожалуйста.

«Ты только что попросила саму себя заткнуться, но продолжай – я не возражаю».

Утром я просыпаюсь с мыслью, что должна извиниться перед Сабриной. Но не знаю за что. Может, за то, что разрушила ее жизнь четыре года назад? Сестры в комнате нет.

– Мама Маккензи отвезет ее в школу, – объясняет Дарси. – Маленькая сучка Сабрина довольно легко нашла себе водителя. А еще боялась, что ее некому будет довезти до больницы.

– Во-первых, мы не используем это слово, – улыбаясь, я делаю шаг вперед и поправляю Дарси челку. Я будто смотрюсь в зеркало, но с наложенным фильтром омоложения из «Снэпчата» и с веснушками. – Во-вторых, ты же знаешь, что Сабрина любит тебя? И ни в коем случае не считает идиоткой.

– Думаю, она любит меня, но считает идиоткой, – сестра одаривает меня многозначительным взглядом. – Кстати, я не согласна с тем, что ты эгоистка. Ну, ты жмотишь «Нутеллу», не выказываешь Тимоти Шаламе должного почтения и всем врешь. Но ты не эгоистка.

В горле застревает ком, однако Дарси продолжает:

– Правда, я не уверена на сто процентов, что правильно понимаю значение слова «эгоистка».

Несколько часов спустя я уже в кабинете Дефне, который очень похож на свою хозяйку. Все пестрое, яркое, кругом куча безделушек, которые каким-то образом прекрасно смотрятся вместе, хотя, по идее, не должны.

– Доброе утро! – улыбается она, сидя за столом. – Это не ты украла радужный бейгл Делроя? Он очень расстроился.

– Не-а. Я только пришла.

– Оу. Что ж, чем могу помочь?

Я прокашливаюсь. Ну, поехали.

– Не могла бы ты сообщить Эмилю, что я с радостью поучаствую в Олимпиаде?

Глава 12

Присутствие Нолана я чувствую до того, как вижу его.

Сначала борюсь со своей спортивной сумкой, пытаясь водрузить ее на багажную ленту аэропорта Ла-Гуардия и задаваясь вопросом, почему семейство Гринлиф не догадалось инвестировать во что-то, у чего есть колеса (или хотя бы в гантели, чтобы я смогла подкачать свои хилые ручонки). Потом кто-то забирает у меня неподъемный баул и с легкостью ставит на ленту.

Я оборачиваюсь, но мое тело уже знает, кто это, будто атомы вибрируют на другой частоте в его присутствии. Вполне возможно, Нолан радиоактивен.

– Привет, Мэллори, – говорит он. На нем солнцезащитные очки и темная рубашка, но все остальное мне более чем знакомо: голос, рост, полное отсутствие улыбки.

Он слишком