Эти Золотые короли - Рейчел Джонас Страница 29

Да, таков уж я. Моей кличкой в комиксах было бы «Супер Тупица» или что-то в этом роде.

Широкие металлические двери раздвигаются, и я вижу полированную мраморную плитку в родительской прихожей. Сверкающая белизна отражает свет люстры. Они оставили весь свет включенным, но это типично для них. Зачем экономить энергию, когда на твоем банковском счете денег больше, чем у всех жителей этого города, вместе взятых, верно?

Я выхожу из лифта, представляя, что нахожусь на какой-то разведывательной миссии, но только когда слышу голоса, понимаю, что выбранная стратегия была абсолютно неверной. Интуиция подсказывает, что нужно вернуться в лифт, пока родители не заметили моего присутствия, но, судя по тону и громкость их голосов, я застал ссору, а не обычный разговор. Мама кричит и, насколько я слышу, еще и плачет, но я не могу разобрать ее слов.

Так что, будучи вашим дружелюбным соседом Супер Тупицей, я двигаюсь вперед во имя справедливости… или, может, слепой глупости.

– Столько слов, Вин, но нет объяснения тому, что я видела! – кричит мама.

– Пэм, в последний раз спрашиваю: скажи мне, какого хрена ты с ним сделала. У тебя нет никакого гребаного права трогать мои вещи!

Теперь я уже достаточно близко, чтобы разглядеть родителей через приоткрытую дверь в кабинет отца. Там царит беспорядок – повсюду разбросаны бумаги, книги валяются на полу, все ящики и дверцы шкафов открыты. Даже картина маслом над камином отодвинута от стены. За ней видны слабо светящиеся зеленым цифры на сейфе. Я понятия не имею, что пропало, но знаю, что Вин отчаянно пытается это найти.

Его волосы растрепаны, влажные от пота. Верхняя пуговица на рубашке и галстук-бабочка на шее расстегнуты. На маме все еще длинное черное вечернее платье, но туфли сняты – она держит их за ремешки.

– Проклятье, Пэм! Скажи мне, что ты, черт возьми, с ним сделала! – снова кричит Вин.

От того, как сильно колотится сердце в груди, я не могу устоять на месте и уже готов ворваться в кабинет, но что-то подсказывает мне подождать. Так что на этот раз я не отмахиваюсь от этого тихого голоска в голове, предпочитая оставаться на месте и слушать.

– Все эти имена и суммы в долларах. Я не… Я не понимаю. Это что, сеть проституток? – спрашивает мама, не в силах справиться с напряжением, которое я так отчетливо слышу в ее голосе. – Так вот во что ты себя втянул? Потому что лишь это имеет смысл.

Она замолкает и прижимает руку ко рту, у нее перехватывает дыхание.

– Нет, ничего не имеет смысла, – поправляет она себя. – Потому что у нас и так больше денег, чем мы могли бы потратить за всю жизнь, так что я не могу придумать ни одной причины, которая бы объяснила, почему ты делаешь то, что, как я думаю, ты делаешь.

Вин грохает кулаком по столу, и, клянусь, весь пентхаус сотрясается.

– Вечно это твое самодовольство, – рычит он. – Не все мы родились с серебряной ложкой во рту!

– Так вот в чем дело? – усмехается она. – Ты злишься на меня из-за того, откуда я родом? Тебе не дают покоя деньги моего отца? Потому что, насколько я знаю, ты тоже пользовался его богатством.

Отец снова сжимает кулак, но на этот раз останавливается, едва не ударив по столу. Вместо этого он закрывает глаза и пытается взять себя в руки.

– А ты когда-нибудь задумывалась о том, что, может быть, я больше не хочу, чтобы это висело у меня над головой? Что ты, черт возьми, принесла в эту семью больше доходов, чем я?

– Я никогда не бросала это тебе в лицо, – огрызается мама. – Ты не просто преуспел, ты добился большего, и плевать, как и где ты начинал. Вот почему мне непонятны твои действия.

Уставившись на нее, Вин поднимает руки, и с его губ срывается простой ответ.

– Если есть что-то, что можно взять, Пэм, почему бы не сделать это? – рассуждает он. – Я создаю наследие. Империю. Зачем устанавливать лимит, если его нет?

Мама молчит, словно пытается осмыслить слова Вина.

– Но разве лимит не должен существовать всегда? Черта, которую мы не переступим только ради того, чтобы добавить еще несколько нулей к нашему банковскому счету?

Он смотрит на нее с адским огнем в глазах, не произнося ни слова, и это говорит само за себя.

– Думаю, это ответ на мой вопрос, – усмехается мама, немного отступая назад после того, как у нее снова перехватывает дыхание.

Вин опускает голову и делает глубокий вдох.

– Я не это имел в виду. Конечно, всему есть границы.

Мама вскидывает руку, явно недовольная ходом разговора.

– Я знала, что как только ты снова свяжешься со своей гребаной семьей, это приведет нас к краху.

Я хмурюсь, когда она произносит эти слова, поскольку не понимаю, что они означают. Пока оставляю свое замешательство в стороне, чтобы внимательно послушать и убедиться, что ничего не пропустил.

– Пэм, если бы ты просто вернула мой гроссбух, я был бы рад мирно, цивилизованно поговорить с тобой об этом, но информация, которую ты взяла, важна и к тому же конфиденциальна. Ты можешь втянуть меня в серьезное дерьмо, если я немедленно не верну ее.

Мама пристально смотрит на него. Я никогда раньше не видел ее с такой стороны. Может, ей просто понадобилось открыть глаза, чтобы прийти в себя.

– Ты получишь свой гроссбух, когда я узнаю правду.

С этими словами она поворачивается, чтобы уйти. Кстати, я забыл упомянуть, что под кайфом становлюсь крайне медлительным. Вот почему у меня сейчас дерьмовая реакция, и я попадаюсь.

Мама останавливается как вкопанная, уставившись на меня. По ее лицу стекает тушь. Я застываю на месте, не зная, что делать, не зная, стоит ли объяснять, почему я подслушивал, но, прежде чем я успеваю придумать оправдание, она уходит.

Ничего не говорит. Не сдает меня Вину. Просто уходит.

Я на мгновение ошеломлен ее реакцией, но потом прихожу в себя и бегу обратно к лифту, радуясь, что я босиком и не издаю шума.

Черт его знает, свидетелем чего я только что стал, но теперь я знаю, что есть некий гроссбух, и Вин только что потерпел поражение от женщины, над которой издевался в течение многих лет.

Я не особо верю в подобные вещи, но, похоже, карма вернулась, чтобы надрать ему задницу.

Стоя в лифте, я достаю телефон