Если случится чудо - Л. Дж. Шэн Страница 30

все-таки погиб в авиакатастрофе. Это не ирония. Ладно бы он умер в автокатастрофе. Вот это и есть определение иронии. Выражение, которое стилистически дает обратное значение. Что, несколько человек сели работать над песней и никто – ни одна живая душа – не потрудился объяснить ей, что в песне нет ничего ироничного? С другой стороны, думаю, самая большая нелепица в том, что она написала песню об иронии, в которой нет ничего ироничного.

Я улыбаюсь, но ничего ему не отвечаю. Необыкновенно приятно лицезреть, что он в своей стихии. Сразу же вспоминаю, что под личиной желчного козла он все тот же веселый, неугомонный, очень творческий и остроумный мужчина.

И к тому же весьма опытный в постели.

– Ты любишь свою работу, – ни с того ни с сего констатирует Мэл.

Ночью мы немного разговаривали. Коротко и едва ли интеллигентно, но прогресс заметен. Еще рано радоваться, все может измениться, как только из Дублина вернется Кэтлин. Однако, как мне кажется, он немного оттаял, узнав, что я собираю салфетки. Я вообще не понимаю, зачем Мэл пытается выставить себя сволочью. У него ужасно выходит. Он один из лучших и самых вдохновляющих людей, что я знаю.

– Люблю. А ты? – Хмуро смотря на камеру, настраиваю фокус.

– Ты его любишь? – Он не обращает внимания на мой вопрос.

У меня перехватывает дыхание, большой палец замирает на кольце фокусировки. Я глубоко вдыхаю, подхожу к Мэлу, готовясь сделать снимок крупным планом. Мы так близко друг к другу, что я чувствую кожей его дыхание. Оно неспешное. Теплое. Возбуждающее.

– А ты любишь ее? – шепчу в ответ.

– Я люблю, – медленно произносит он, – и лелею мысль, что скоро ты будешь стоять передо мной на коленях, Аврора Дженкинс.

Сначала я думаю, что он шутит, но потом вижу в его взгляде решимость и замираю. Он серьезно. Он несчастлив с Кэтлин. По спине бегут мурашки.

– Ты не любишь ее, – закрыв глаза, проговариваю я на выдохе.

Он женат не по любви.

Мэл открывает рот, чтобы ответить, но я слышу стук по дверной раме.

Я резко поворачиваю голову и вижу на пороге Кэллама. Он помылся, надел костюм, уложил волосы и готов к отъезду. На плече висит кожаная спортивная сумка бежевого цвета. Кэллам похож на модель из рекламы Armani.

Он в замешательстве смотрит на нас. Когда я понимаю, как близко стою к Мэлу, и отпрыгиваю от него как от огня, мой парень расслабляется.

– Я уезжаю. – Согнув палец, он жестом велит мне подойти и попрощаться.

Я ставлю камеру на кофейный столик и приближаюсь к нему. Нутром чую: нужно убедить его, что увиденное им роли не играет.

Впрочем, он ничего такого и не увидел. Рука на плече была обыденным жестом, означающим «Ты в порядке?». Никакого тайного смысла типа «Я хочу сорвать с тебя одежду».

Я иду за Кэлом в дом, чертовски хорошо зная, что Мэл не фанат публичного проявления чувств. После его признания понимаю почему. Он несчастлив в браке, а жить под одной крышей с влюбленной парочкой при таких обстоятельствах – сущий кошмар.

Я закрываю за собой сетчатую дверь и, оглянувшись, убеждаюсь, что Мэл не смотрит. Только тогда обхватываю шею Кэллама руками и покрываю его лицо жаркими поцелуями.

– Приезжай на новогоднюю вечеринку, – прошу я. – Пожалуйста.

Он трется носом о мой нос и хмурится.

– Ночь была продуктивной? – Чувствую в его голосе тревогу.

Я киваю. Это правда. У меня продуктивная. А у Мэла же…

– Похоже, вы уладили разногласия. – Он проводит большим пальцем по моей щеке.

– Едва ли. – Я целую его подбородок. – Но, думаю, больше не хотим прикончить друг друга.

– Хорошо. Желаю, чтобы следующие семьдесят лет ты была живой и здоровой, – признается Кэллам.

– Ты по-прежнему не возражаешь, что я остаюсь здесь?

А сама-то я возражаю?

– Конечно, нет. Он не только женат, но еще и совершеннейший чудак. Вряд ли кто-то польстится на такого эксцентрика.

Кэллам фыркает, а я ловлю себя на том, что кусаю нижнюю губу, лишь бы не ляпнуть лишнего.

Пожав плечами, он оглядывается.

– Да и крыша немного подтекает. Любимая, ты не хуже меня знаешь, что с человеком вроде него не сладишь.

Кэллам тащит меня за руку к дверям. На улице его уже ждет такси. Из машины выходит водитель и закидывает в багажник сумку Кэллама. Я встаю на цыпочки и снова его целую, ожидая привычного легкого поцелуя на прощание. Однако, к моему изумлению, Кэллам хватает меня за шею, наклоняет голову и впивается губами. Я открываю рот, впуская его язык, и издаю стон. Поцелуй с каждой секундой становится более страстным и совершенно непохожим на наши обычные поцелуи.

Знать не знаю, сколько проходит времени, но водитель начинает сигналить и нетерпеливо машет рукой в окне.

Когда Кэллам наконец отстраняется, он смотрит не на меня. Он смотрит мне за плечо, и на его точеном лице появляется довольная улыбка. Я с ужасом поворачиваюсь.

Мэл.

Он стоит в дверях, как когда-то стояла Кэтлин и следила за тем, как мы целовались. Только он не кажется убитым горем.

Мэл кажется равнодушным, самоуверенным и очаровательным, и… он улыбается? Почему он улыбается Кэлламу?

Как будто не было того признания.

Как будто между нами не проскакивала искра.

Как будто он знает что-то, неведомое мне.

У меня внутри все переворачивается и скручивается в узлы, намотанные на колючки.

Мэл что-то выуживает из кармана и протягивает мне.

– Вот, вытри рот.

Я не двигаюсь. Вдруг это уловка. Ведь до того он изнывал от ненависти ко мне.

– Рори, перемирие? – уговаривает он.

Рори.

Мы снова в хороших отношениях? Я до сих пор не привыкла, что Мэл распоряжается мной как хочет. Я делаю несколько шагов в его сторону и, с подозрением щурясь, хватаю то, что он мне протягивает. Рот Мэла дергается, и это напоминает мне, что до того, как стать козлом, он был парнем, который целую улицу сводил с ума своей гитарой и шармом.

– Ого, поверить не могу. Там, где ты живешь, незаконно вести себя вежливо?

– Нет, но так тоже можно. Я ведь живу в Нью-Йорке.

Я беру эту чертову вещицу, вытираю мокрый рот и протягиваю ему обратно.

Мэл качает головой.

– Оставь себе. Твое.

Я оглядываюсь назад и понимаю, что Кэллам уехал. Я даже не попрощалась. Хочется как следует врезать себе, потому что понимаю, что он стал отчасти свидетелем этой беседы.

Я опускаю взгляд, осознав, что держу то, что и так мое. Ну, таковым оно было до того, как я выкинула в