Браслет с шармами - Элла Олбрайт Страница 30

Взлетев наверх, перепрыгивая через две ступеньки, он обыскивает ее комнату, думает, ищет подсказки. Генри сказал, что она вернется на летние каникулы на несколько недель. В ее комнате мало вещей. Видимо, она оставила большую часть на съемной квартире. Она не пошла в общежитие на первом курсе, рассказал ему Генри: потратила небольшую часть наследства Рэя, чтобы снять жилье с другими студентами. Это одна из причин, по которым отец и дочь поругались: не только потому, что он считал это бездумной тратой денег, но и потому, что вдали от кампуса она спуталась с парнем с другого курса, который, судя по рассказам, сильно ей мешает.

Джейку не хочется думать, с кем спит или не спит Лейла, поэтому он сосредоточивается на ее комнате.

На полках полно разных книг в мягких обложках, в углу на стуле сложена кое-какая одежда, на полу валяется пара сандалий, кровать с балдахином не убрана, на прикроватной тумбочке – недопитый стакан воды, несколько резинок для волос, малиновый блеск для губ и блокнот для рисования.

– Где ты, Джонс? – Что-то вертится у него в памяти – то, что она сказала однажды, но он не может ухватить эту мысль. Чем больше он старается вспомнить, тем сильнее оно ускользает. Он быстро пролистывает скетчбук. Внутри – рисунки Брайтона угольным карандашом. На первой странице – переулок с бездомной женщиной, сидящей на крыльце и прижимающей к себе собаку с нескрываемой грустью; дальше – главный пирс с парком развлечений, который тянется к морю над пляжем с мелкой галькой; на последней – ряд узких домов, выстроившихся на пути к морю. Они очень красивые: она прекрасно запечатлела атмосферу города – но это никак не помогает. – Черт возьми!

И тут ему приходит в голову мысль. Он падает на ковер и, развернувшись, заползает под кровать.

– Не слишком ли мы уже старые для этого, Джонс? – бормочет он. – И слишком большие. – Подсвечивая себе телефоном, как фонариком, он смотрит на деревянные перекладины над головой. К ним приклеен крошечный карандашный набросок. Спокойное море, всего с парой волн, арка, окруженная водой, прочная и нерушимая. – Конечно, – улыбается он. – Понял.

Промчавшись вниз по лестнице, он почти врезается в Генри, который с тревожным видом стоит в коридоре с телефоном.

– Все в порядке, – Джейк хватает его за плечи и сжимает их. – Я знаю, где она. Я ее привезу.

– Я должен поехать…

– Если она расстроилась из-за вас, то это не лучшая идея. Давайте я пойду. Я приведу ее обратно, обещаю.

– Ты уверен? – Глаза Генри блестят от слез.

– Абсолютно. – Джейк хватает ключи и открывает дверь. – Скоро увидимся. О, и кстати, – он останавливается на пороге и говорит спиной к Генри, – я знаю, где она, потому что знаю вашу дочь, а не потому что я морской пехотинец.

Он не ожидает ответа, но когда поворачивается, чтобы закрыть дверь, мужчина смотрит прямо на него, и слабая улыбка трогает его губы.

– Я знаю, Джейк. Почему, ты думаешь, я на самом деле попросил тебя помочь?

ЛЕЙЛА

Июнь 2009

Шарм с радугой

Опускаясь на землю на пляже, я дрожу. День был теплым, и солнце еще в небе, хотя уже девять вечера, но разноцветные камешки под ногами уже холодны. Как лед вокруг моего сердца. Я боюсь что-то чувствовать, потому что если позволю равнодушию уйти, то останусь с разбитым сердцем. Или просто разбитой. Слабость вскипает прямо под кожей, и я не могу позволить ей взять верх.

Просто это был такой жуткий шок. Никогда не забуду, как стояла в ужасе и не могла поверить тесту на беременность. Как я проглотила комок в горле и рухнула на пол, свернулась калачиком на уродливом коврике для ванной и все пялилась на две полоски положительного результата. Я не могла забеременеть. Это не может быть правдой. Я пила таблетки, и, хоть я и могу порой витать в облаках или зависать, глядя в пространство – особенно когда работаю над картиной, – контрацепция стала частью моей повседневности.

Как такое могло случиться? И почему? Почему я, почему сейчас? Я собиралась окончить первый курс универа. Все шло хорошо. Несмотря на то что я потеряла дедушку в прошлом году и то, как ужасно прошли осень и зима, к весне я почувствовала себя наконец умиротворенной и счастливой, заинтересовалась занятиями, стала получать хорошие оценки. А еще я встречалась с тем, кого однажды могла полюбить.

Изо рта вылетают все нецензурные слова, которые я только знаю. Сейчас совсем неподходящее время, это абсолютно невозможно. Я не готова завести ребенка, и Рики тоже. Мы встречаемся всего несколько месяцев – мы никак не можем стать родителями.

И ведь ничто не предвещало этого. Я сделала тест только потому, что меня постоянно тошнило, а вес прибавлялся, поэтому хотела вычеркнуть беременность как возможную причину, прежде чем омрачать кабинет терапевта своими предположениями о чем-то зловещем. Но это оказался ребенок. Потрясающе.

Нет, нет, нет. В холодном поту я завернула тест в туалетную бумагу, положила его обратно в коробку и кинула в аптечный пакет. Выбежав из дома, я запихнула его глубоко в мусорный бак, под черные пакеты с вонючей едой. Если этого не видно, значит, этого нет. Я выбросила мусор на день раньше, просто чтобы быть уверенной, что муниципальная служба Брайтона-и-Хоув его заберет.

Хотя быстрые подсчеты сказали мне, что я беременна, возможно, уже пару месяцев, я решила занять себя учебой и рисовать все свободное время. Я придумывала оправдания, чтобы не видеться с Рики. Как я должна была ему рассказать и смотреть, как он справится с этим, если сама с этим справиться не могу? Мне удавалось оттягивать это целых две недели, игнорируя приступы тошноты, боль в груди и возросшую чувствительность к запахам. Забавно, на что мы способны, когда в отчаянии.

И вот я здесь, на своем месте. Получаю, что заслужила. Пустой взгляд устремляется за горизонт, мимо изящной арки Дердл-Дор.

Потянувшись к карману, я достаю старинный айпод, который никак не могу выбросить, и выбираю плейлист, который Эл составила для меня много лет назад. Она время от времени пополняет его, в основном когда меня бросают. Ей и правда круто удается находить песни для расставаний. Я горько смеюсь, осознавая, что их тут довольно много. Распутав наушники, надеваю их, надеясь, что музыка будет достаточно громкой, чтобы перекрыть этот виноватый голос, который вот-вот захватит мою голову. Как только начинается песня You Could Be Happy[11] группы Snow Patrol, я понимаю, что совершила ошибку.

Слезы наполняют глаза, когда все частички боли и утраты, которые я настойчиво гнала прочь, возвращаются в сознание, и меня душат беззвучные рыдания. Слезы текут по лицу – нежеланные, непрошеные. Мне больно физически – господи, кажется, я не могу дышать, – и я хочу свернуться калачиком и исчезнуть. Думаю, именно такую боль в груди испытывают люди при сердечном приступе. Я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками и обнимаю себя, потому что больше некому – здесь никого нет. Нажав кнопку повтора, я слушаю песню снова и снова, позволяя музыке и словам выпустить мое горе.

На четвертом повторе на мое плечо в тонкой джинсовой куртке ложится рука. Я подпрыгиваю. Выдернув наушники, поднимаю взгляд и в тот же момент понимаю, что уже темнеет.

– Джейк? Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, неловко ощупывая руками распухшее лицо.

Присаживаясь рядом, он набрасывает мне на плечи клетчатый плед.

– Я знаю, – просто говорит он, глядя на море, которое погружается в сумерки. – А твой папа волновался, потому что не мог до тебя дозвониться. И волновался, что ты убежишь, как твоя мама. Извини, если это звучит бестактно. Это его слова, не мои. – Потом он добавляет тихо: – Я подумал, тебе не помешает компания.

– Я совсем не такая, как она, – отвечаю я напряженным голосом, кутаясь в плед. – Может, я раньше и пропадала время от времени на пару часов, когда была подростком, но только тогда, когда