Быть Лолитой - Элиссон Вуд Страница 30

– какой романтичной, какой сложной была задача Гумберта в попытке игнорировать очарование Лолиты, прежде чем они наконец смогли вступить в связь, и что Лолита все это время контролировала ситуацию. Во время наших походов в закусочную за чашечкой кофе поздно вечером дома, в единственном общественном месте, где мы могли поговорить, он брал книгу из моих рук и держал ее, обложка зависала над нашими тарелками с картофелем фри, пока он читал вслух. Он объяснял то, что я не понимала.

Когда мы были дома, мне казалось, я по-прежнему в школе, мне казалось, он по-прежнему мистер Норт. Я делала заметки на салфетках, иногда рисовала звездочки, будто забывая о его голосе, но знала, что не смогу их сохранить. Мне хотелось иметь дневник в кожаном переплете, чернила, еще одну татуировку. Хотелось чего-нибудь постоянного, чем можно отметить то, что происходило, так, чтобы это невозможно было стереть. Все, что я писала, он уничтожал.

* * *

То лето было полно подарков. Мне казалось, каждая наша встреча была моим праздником, нашим праздником. Всегда были напитки. Коробочки с лентами из кондитерской, что-то с конфетами или трусики, которые, он считал, мне понравятся, или блеск для губ, или взрослые духи. Он сказал, я не должна больше пахнуть как школьница.

Однажды вечером он сел на диван рядом со мной и вручил мне тонкий пакет. Завернутый в газетную бумагу и украшенный красно-белой лентой от кондитерской.

– Что это? – подарок был легким, как листок бумаги.

– Открой.

Я развязала ленту, развернула упаковку. Книга, почти что. Коричневая папка размером с половину тетрадного листа.

– Открой правильно. – Я держала задом наперед.

– О! – там был заголовок. Revised Evidence: Vladimir Nabokov’s Collection of Inscriptions, Annotations, Corrections, and Butterfly Descriptions[18]. Это была книга марок. Он, должно быть, помнил из одной из наших поздних бесед, что я собирала марки, когда была маленькой. Это было специальное издание, наверняка дорогое. На марках бабочки, черно-белые фотографии самого автора, целая страница с разными обложками «Лолиты».

Я прижала книгу к груди, поблагодарив его поцелуем, пока кошка спала на другом конце дивана.

– Знал, что тебе понравится, – сказал он, улыбаясь мне всего в нескольких сантиметрах от моих губ.

– Конечно, – снова поцеловала его. – Ты знаешь, я люблю книги так же сильно, как тебя.

– Ты моя Лолита, – сказал он.

6

Не помню, как врала своей матери, но знаю, что врала. Думаю, ложь звучала как типичные подростковые недомолвки: «Переночую у подруги», «Пойду гулять с тем-то и тем-то», «Мам, я просто иду с другого конца города, приду поздно». Не могу объяснить, как я могла уехать на целые выходные. Никто не мог мне позвонить. Сотовыми тогда пользовались лишь в чрезвычайных ситуациях, моя огромная пластиковая трубка лежала в бардачке на случай необходимости. За звонки платили поминутно, и моя машина вечно оставалась на парковке Ника. Каким-то образом я ни разу не попалась. Меня никогда не наказывали за то, что я не отзванивалась, поздно возвращалась или не возвращалась вообще. А из-за природной опасности нашей ситуации я следила за тем, чтобы никому не проговориться, потому что обсудить все мне было не с кем. Никто обо мне не беспокоился.

Я уезжала с Ником на выходные как минимум полдесятка раз, покидая безопасный родной городок, детскую спальню и отправляясь куда-то – в дом Ника, в номер отеля, в Итака. В новый мир, где мне хотелось быть.

В одной из версий мифа о Персефоне ее не похищают. Она отправляется в подземное царство добровольно и становится супругой Плутона без принуждения. В других версиях ее похищают, и ее плач разносится эхом в городе Элефсис. И в каждой версии, мать Деметра ищет ее, не прекращая поиски, пока дочь не возвращается в целости и сохранности.

Не знаю, о чем догадывалась моя мама тем летом. Не знаю, о чем она подозревала, задумывалась ли обо всем, видела ли правду за моей неумелой ложью. Даже сейчас, когда я спрашиваю, она уклоняется от ответа: «Я не помню. Это было давно. Не помню, Эли». Ответа нет.

Этот миф не история о горе отца, потерявшем дочь. Зевс не принимает участие и вмешивается, только когда больше не может игнорировать горе жены. Тем летом мои родители собирались разводиться, но мы все еще жили вместе – одной из причин стало то, что отец не принимал активного участия в наших жизнях. О многом в нашем доме не говорили. Может, он запомнил те времена иначе. Я никогда не спрашивала у него, догадывался ли он о чем-либо в том году, потому что разве он мог – мне никогда не нужно было врать ему. Он просто не спрашивал. Он никогда не был той рекой, которую мне нужно переплыть, чтобы уйти из дома. Рекой была мама.

Персефону описывают как прекрасную девушку, собирающую цветы, когда Плутон крадет ее из-под солнца в подземное царство. Ее архетип подразумевает женскую невинность, девушку, оказавшуюся в ловушке между детской и взрослой жизнью. Я не хочу сказать, что была девственницей, собирающей цветы на поляне в день, когда учитель меня нашел. Но я была в том неуловимом состоянии «между», в моменте, когда одновременно хочешь и не знаешь, как отпустить то или другое. «Почему я не могу иметь все и сразу?»

В конце Персефона проводит полгода со своим мужем, полгода с матерью. Все, кажется, довольны. Но этот сказочный конец наступает лишь, когда ее мать заставляет Зевса вернуть дочь – мешает урожаю всходить и погружает мир в вечную зиму, пока Персефона не возвращается к ней. Тогда я радовалась тому, что хожу точно призрак, покидаю и возвращаюсь домой, когда пожелаю. Думаю, мама не догадывалась, что я пропадаю где-то. Теперь мы обе сожалеем об этом.

7

Я думала, он на мне женится. Однажды ночью в отеле он сказал мне, что уже придумал, как сделает предложение и что это произойдет здесь, в Итака. Он привел меня в ювелирный салон Tiffany’s в Нью-Йорке в самый жаркий день лета в июле, я не помню точной даты, потому что перестала считать дни. Перестала писать, как он и хотел.

Никогда раньше не была в Tiffany’s. Только видела фильм с Одри Хепберн и представляла себя в жизни, похожей на светский вечер, в черном коктейльном платье и бриллиантах. Через несколько месяцев, осенью, он пришлет мне сборник произведений Трумена Капоте, и я буду рассуждать о том, что фильм куда лучше повести. Но мне всегда нравились рыжие голливудские коты. Теперь благодаря