Ольга-чаровница и змиев сын - Светлана Алексеевна Кузнецова Страница 37

— Да не о том я! — рявкнул Горан с досадой.

— Верно, не о том, — согласился Кощей. — Однако не думал ли ты, будто это не что иное, как проявление их свободы?

— Свобода стать рабом?!

— Почему нет? Это же так весело: упасть на самое дно, а затем вновь карабкаться наверх.

И не сказать, будто Кощей не ведал в том толка. Его самого пленяли столько раз, что уж и не упомнить. С той же Моревной такой клубок свился — никому уж не распутать.

— По-моему, к подобному времяпрепровождению больше подходит чужестранное и дюже странное к тому же слово «извращение» или «изуверство», коли по-нашему, — заметил Горан.

— Кому как, — сказал Кощей и пожал плечами.

— Потому ты с ними и возишься! — догадался Горан. — Сам такой же!

Подумалось, собеседника он все же разозлит. И если раньше Горана скорее ужаснула бы сама мысль об этом, то теперь ему просто стало интересно вывести-таки из себя самого Кощея, старшего бога, одного из четверых, повелителя Нави…

— Но и ты теперь не слишком далеко ушел, — с легкой улыбкой и совсем не сердясь, сказал Кощей и прищурившись повторил: — Все-таки гостья?

— Гостья, — с горькой обреченностью в голосе подтвердил Горан, зная, что обязательно пожалеет о сказанном.

— Значит, она свободна уйти в любой момент?

— А вот это вряд ли! Договор!

— Я задолжала шесть лет жизни, — Ольга возникла словно из ниоткуда. Дверь точно не открывалась. Во всем черном (как специально вырядилась!) она казалась верной слугой тьмы, окутывавшей Кощея и основательно расположившейся в зале, едва не мурлыкавшей от удовольствия.

Горан снова вцепился в подлокотники и разве что не зарычал.

— Вот как… — голос Кощея стал более проникновенным, бархатным и переливчатым, хотя и так было дальше некуда.

Горан постарался успокоиться и хотя бы не сверкать глазами.

— А ты хотела бы освободиться? — поинтересовался Кощей у Ольги. — Я готов оплатить твой долг.

— Я не приму! — тотчас сказал Горан.

Мгла возникла из неоткуда и развеялась, словно не было, явив прекрасный лик властителя Нави. Ни одна человечка против такого не устояла бы. Исчезла усталость, ушла из лица жизнь, оставив лишь холодную безупречность, отмеченную в скульптурах и картинах истинных мастеров. Развеялось серебро в волосах. Кощей ухмылялся и смотрел, словно интересуясь: «Да куда ты денешься?»

— Благодарю за предложение, царь Кощей, — ровно ответила Ольга, — но свои долги я привыкла отдавать сама.

— Надо же! Меня узнали! — расхохотался тот, а Горан с облегчением выдохнул, получив отсрочку.

— Ошибиться было бы мудрено, — Ольга говорила так, что у Горана голова шла кругом. Он слишком часто видел, как в многочисленных храмах бьются лбами об пол люди, стоя на коленях перед статуями или досками с намалеванными на них ликами. Даже перед ним самим, захватчиком, многие расшаркивались. Что уж говорить о Кощее — боге, чудодее, способном чары творить? Однако Ольга выглядела достойно. И именно это заставляло бояться за нее еще сильнее: Кощей слишком любил таких, одаривал многим, но и завладевал.

— Обожаю мороки, — промурлыкал Кощей, почище Кота Баюна, указал на пустое место, щелкнул пальцами и сотворил легкое лазоревое облачко. Зависло оно ровно посредине между ним и Гораном. — Прошу… Как твое имя, кстати?

— Ольга.

— Оль…га… — Кощей покатал звуки на языке, и они зазвенели, словно хрустальные колокольчики. Горан поймал себя на мысли, что никогда не слышал ничего более красивого и одновременно отвратного. — Красивое имя, тебе подходит. Присаживайся.

Однако чаровница качнула головой, прошла к столу и встала позади Горана, опершись на высокую спинку кресла.

— Скромность?.. У той, которая плетет чары? — протянул Кощей. — Удивительно.

— Я служу Горану, — пояснила Ольга, — шесть лет. И хотя бы поэтому не могу быть вам ровней.

Ни от кого не укрылось это «хотя бы», но Кощей не стал заострять. Он лишь изобразил поклон, не поднимаясь с места. При этом издевательским или скоморошьим тот не показался.

— Ты здесь пригодишься, — заметил он и обратился к Горану: — Что ж, я доволен. Мне не придется подыскивать нового хранителя в ближайшее время. Приятно развлечься, — и он поднялся, мгновенно развеявшись в воздухе, уйдя некими лишь ему одному известными тропами.

Свечи немедленно запылали ярче, сияние их стало золотистым. Пламя в печурке взметнулось вверх. Кажется, ее наличие Ольгу удивило, но не успела она спросить, Горан вскочил, развернулся и схватил ее за плечи, чудом не вонзив когти в нежную человеческую плоть. Она вздрогнула от неожиданности, но не отступила, Горан отпустил сам, но успокаиваться и не подумал. Ярость клокотала в груди и требовала выхода.

— Как ты здесь оказалась?! Кто тебя звал?!

Ольга приподняла бровь, прищурилась. Говорить же начала еще спокойнее и ровнее, чем до этого с Кощеем, лишь в глубине, на границе слышимости, звучало нечто странное, напоминающее смех и превосходство. Кощею подобное Горан спускал, всем остальным — никогда.

— Ты взял меня на службу и назначил… — она слегка замялась, — стражем? Телохранителем? Наемным чароплетом?.. Так зачем еще нужен чаровник, если не участвовать в подобных переговорах или сражаться?!

— Быть там, где я укажу, и делать то, что прикажу! — взревел Горан. Под напором его голоса хрустальный кувшин, примостившийся на маленьком квадратном столике у двери, сорвался вниз и разбился вдребезги.

— Служение — это не рабство. Я знаю свои обязанности, заключающиеся в защите и помощи. Сверх них я ничего тебе не должна, — прошипела Ольга так, что любая злючка-змиючка позавидовала бы, — и, мне кажется, мы уже все выяснили по этому поводу. — Ее взгляд запылал сильнее звезд и почти сравнился ясностью с тем, что позволял увидеть Кощей в мгновения ярости.

Горан отступил невольно. Чаровническая сила разлилась вокруг бурным потоком, почувствовать ее сумел даже он.

Сколько прошло времени, неизвестно. Оно, кажется, уползло, развеялось, сбежало вслед за тьмой. А сам Горан застыл, впаянный в незримую, но твердую каменную глыбу.

Ольга тяжело вздохнула, махнула рукой, и кувшин сросся, а затем вспорхнул на прежнее место.

— Если так уж интересно, то меня разбудил Дворечик, летавший под потолком и звеневший крылышками, — глубоко вздохнув и усмирив чары,