Кости сердца - Колин Гувер Страница 37

Слишком мрачная мысль. Наверное, эти слова не предназначены для моих ушей. Надо же, а ведь я действительно сняла с Самсона несколько слоев, нравится ему это или нет.

Множество слоев.

Удивительно, этот поцелуй будто позволил мне пробуравить все слои разом, проникнуть в самую сердцевину его души. Теперь я вижу его суть, его настоящего – притом что сам он по-прежнему окутан завесами тайн.

– Кто подходил к тебе за ужином? – спрашиваю я.

Он с трудом сглатывает, отводя глаза, и мне хочется успокоить его, погладить по шее.

– Я не могу тебе врать, Бейя. Пожалуйста, не спрашивай.

Понятия не имею, что это значит. Самсон не из тех, кто стремится привлекать внимание людей, окружая себя ореолом таинственности. Поэтому его слова наталкивают меня на неприятные мысли.

– Расскажи о своем худшем поступке, – говорю я.

Он заглядывает мне в глаза и предсказуемо качает головой.

– Все настолько плохо?

– Плохо, да.

– Хуже, чем у меня с Дакотой?

Губы Самсона вытягиваются в тонкую рассерженную ниточку, а потом он наклоняется и пристально глядит мне в глаза.

– Плохие поступки бывают двух видов. Одни происходят от внутренней слабости человека, а другие – от внутренней силы. Ты приняла такое решение вовсе не от слабости, а наоборот, потому что ты сильная и пыталась выжить любой ценой.

Я жадно впитываю его слова. Хочу, чтобы они стали для меня правдой.

– Можешь ответить мне всего на один вопрос? – говорю я.

Самсон молчит, но и не отказывается отвечать – ждет вопроса.

– Ты на кого-то напал?

– Нет. Ничего подобного.

Ох, слава богу! Заметив мое облегчение, он отводит мои волосы за плечи и приникает губами ко лбу, а после поцелуя вновь прижимается ко мне головой.

– Я все тебе расскажу накануне отъезда в колледж.

– Если ты решил все рассказать, то почему не сделать этого прямо сейчас?

– Потому что остаток лета я хочу провести с тобой. А если я тебе расскажу, ты вряд ли этого захочешь.

Не представляю, что может начисто отбить мне охоту иметь с ним дело. Впрочем, сейчас лучше не настаивать. Иначе я сама же перенервничаю и все испорчу.

Надо просто подождать.

Такими темпами я выпытаю у него всю правду задолго до начала августа.

А пока я киваю. Пора завершить откровенный разговор. Вчера Самсон проявил терпение, и сейчас я должна ответить ему по меньшей мере тем же.

Самсон опять меня целует – быстро, на прощание.

Я молча отхожу от него и иду к двери, потому что никакие слова сейчас не по силам моему бедному голосу. Если мне так трудно расставаться сегодня, страшно представить, что будет третьего августа!

На улице уже поджидает Пи Джей. Пес спускается за мной по лестнице и идет к дому, не отставая ни на шаг. Когда я поднимаюсь на веранду, он укладывается на свою лежанку внизу.

К счастью, в гостиной никого нет. Я запираю дверь и прокрадываюсь на второй этаж, но, прежде чем скрыться в своей комнате, кошусь на дверь Сары.

Хочется рассказать ей про поцелуй. Это странное чувство – желание открыться другому человеку. Про Дакоту я не рассказывала даже Натали. Мне было слишком стыдно в таком признаваться.

Тихонько стучу в дверь Сариной комнаты, боясь перебудить остальных. Сара не отвечает. Наверное, она еще на пляже.

Я приоткрываю дверь, чтобы в этом убедиться, и тут же ее захлопываю.

Сара с Маркусом лежат в кровати, он сверху. Они одеты, но все же я такого не ожидала.

Отхожу от двери, а потом вспоминаю просьбу Сары о каком-нибудь намеке.

Снова возвращаюсь в ее спальню. Они с Маркусом прекращают целоваться и смотрят на меня. Я подхожу к кровати и поднимаю руку.

Сара со смехом бьет меня по ладони.

– Так держать! – шепчет она мне вслед.

17

Последние несколько дней были самой благостной, самой безмятежной, лишенной всякого стресса порой в моей жизни. Похоже, рядом с Самсоном у меня в мозгу вырабатывается гормон, о существовании которого я раньше не догадывалась. Я больше не боюсь, что в любой момент могу сломаться.

Наверняка дело тут не только в Самсоне, скорее – в комбинации всего, чего я была лишена. Уютный просторный дом, который не сжирают изнутри термиты. Трехразовое питание. Подруга, которая живет в комнате напротив. Океан. Рассветы.

В моей жизни теперь даже слишком много хорошего. От такого передоза счастья потом жди ломки. Но, как сказала Сара, летом надо жить одним днем – сегодняшним. О болезненной части лета побеспокоюсь третьего августа.

Самсон решил, что по утрам до моего балкона куда проще и безопаснее добираться по приставной лестнице. Я сижу на своем уже привычном месте и ем виноград из холодильника. Снаружи доносится какой-то шум. Мой самый любимый момент – когда голова Самсона возникает над перилами и он мне улыбается. Хотя наш вчерашний вечер, пожалуй, был даже лучше, чем эти совместные утра. Он все-таки уломал меня залезть в воду, мы долго целовались – и ни одна медуза нам не помешала.

«Целовались» – это мягко сказано. Мы ласкали друг друга. Насколько это в принципе возможно в океане, когда не запустишь руки друг другу в плавки, иначе сразу пойдешь ко дну. На самом деле, в течение дня нам с Самсоном почти не удается побыть наедине. Выставлять чувства на всеобщее обозрение мне неловко, а Сара с Маркусом чуть ли не всегда рядом.

Самсон появляется на балконе, и мы оба улыбаемся.

– Доброе утро!

– Привет!

Я отправляю в рот виноградину. Он перелезает через перила, наклоняется, быстро целует меня и садится рядом.

Достаю из пакета еще одну ягоду и подношу к его губам. Он их не открывает, только слегка улыбается, вынуждая меня вложить виноградину ему в рот. Тогда он обхватывает мой палец губами и медленно вынимает. Прожевывает ягоду.

– Спасибо.

Так, а можно я весь день буду кормить его виноградом?

Он закидывает руку за спинку диванчика, и я слегка подаюсь к нему, не прижимаясь, чтобы он не расценил это как призыв к объятиям.

Мы молча любуемся рассветом, и я размышляю о том, какой неожиданный оборот приняла моя жизнь.

Я думала, что знаю себя, и мне было совершенно невдомек, что в разных условиях люди могут вести себя по-разному. В условиях, когда вокруг все прекрасно и идеально, я даже сумела обрести душевный покой. Я больше не засыпаю с обидой на всех и вся, почти не злюсь на отца. И, как ни странно, немножко