Обещание сердца - Эмма Скотт Страница 38

– Пойдем, детка, – сказал Ной и наклонился, чтобы поцеловать меня. – Давай вернемся домой.

«Ноль» значит любовь

Посвящается Гейл Уильямс, одной из ценительниц темпераментных, сексуальных, непростых теннисистов, соучредительнице неофициального фан-клуба Ника Кирьоса.

Люблю тебя, леди.

Целую

«Сухая» игра (сущ.) (теннис) – игра, в которой побежденный игрок не набрал ни одного очка.

Очки в теннисе

Ноль розыгрышей: ночь очков

1 розыгрыш: 15 очков

2 розыгрыша: 30 очков

3 розыгрыша: 40 очков

4 розыгрыша: победа в гейме

Ничья: Ничейный счет, за исключением случаев «ровно» (к примеру, 30–ничья)

Ровно: счет 40–40

Сет: Шесть геймов. В зависимости от турнира, в мужском теннисе каждый матч состоит из трех или пяти сетов. Чтобы победить в сете, игрок должен выиграть не менее четырех геймов.

Глава 1

Кай

Дэррин Кэхилл: Добро пожаловать на финальный матч Международного теннисного турнира в Брисбене, где наш пылкий австралиец Сика́й Соломон, всегда подающий себя в выгодном свете, сражается со своим главным соперником – Брэдли Финном из Соединенных Штатов.

Джон Макинрой: Вы совершенно правы насчет соперничества. Обычно Брэд досаждает Каю больше, чем любой другой игрок. Впрочем, Кай держит руку на пульсе, выделывает различные трюки и заигрывает со зрителями.

Кэхилл: На этом турнире Кай и впрямь в полной мере демонстрирует необычный стиль игры. И никаких сломанных ракеток. Пока.

Макинрой: Как бывший игрок, я отлично понимаю напряжение и чувство неудовлетворенности, но хотелось бы, чтобы Кай относился к своей карьере серьезно. Однако, невзирая на невероятный талант, он не утруждает себя тренировками. У него даже нет тренера…

Кэхилл: А его вспыльчивость не проходит бесследно.

Макинрой: Самый штрафуемый игрок тура не то же самое, что победитель турниров Большого шлема.

Кэхилл: Вы правы, Джон. С другой стороны, никто в теннисе не устраивает более зрелищного шоу. Здесь, в Брисбене, все билеты на матч разошлись как горячие пирожки. Что ж, ладно, перерыв окончен. Пора возвращаться к игре. Пока в этом матче, лучшем из трех, Кай проигрывает один сет. Посмотрим, сможет ли он сохранить хладнокровие и одержать победу. Это стало бы великим предзнаменованием грядущих событий, ожидаемых через две недели на Открытом чемпионате Австралии.

«Один сет закончен, другой впереди», – подумал я, подарив обворожительную улыбку кучке ребятишек на трибунах – будущей надежде тенниса.

Комментаторы вечно изображали меня придурком, которому на все плевать. Но я любил детей и восхищался их невинной любовью к игре. Возможно, потому, что сам когда-то был таким же.

Глядя, как взволнованные дети улыбаются и восторженно машут руками, я ощутил тепло в груди.

«Старайся ради них. Играй для толпы».

Я устроил отличное шоу. У нас с фанатами сложились неоднозначные отношения, колеблющиеся от любви до ненависти и обратно. Они обожали мои подачи вслепую и твинеры[35]. А так называемые срывы… не очень.

Сегодня выдался прекрасный день. Может, Брэд Финн и сумел одурачить болельщиков, прослыв джентльменом в мире тенниса, вот только я хорошо знал его истинное лицо. Расистского придурка с фальшивой улыбкой и слабым ударом слева. Если мне удастся надрать ему задницу здесь, в Брисбене, это станет идеальным завершением турнира. Ведь, невзирая на срывы, я побеждал – когда того хотел.

А сегодня желания было не занимать.

– Неплохо для метиса, – обаятельно улыбаясь на публику, процедил сквозь зубы Брэд, когда я прошел мимо него во время смены площадки.

Моя мама родилась в Австралии, отец – в Самоа, так что на этом турнире я был единственным австралийцем-самоанцем, о чем Брэд часто и с удовольствием напоминал. Вот только корни папы уже не имели значения. Он перестал существовать, превратившись в прах в урне на маминой каминной полке, оставив мне в наследство текущую в жилах самоанскую кровь, темную кожу и укоренившуюся в ДНК любовь к теннису.

Слова Брэда высвободили застарелую тоску. Сердце сжалось, тепло в груди исчезло, все добрые чувства испарились, и я больше не видел улыбок детей… Нахлынувшая боль грозила погубить меня, растоптать, а этого нельзя было допустить. Никогда.

Позволив вспыхнуть в крови внутреннему пламени, я мысленно отправил в него свое горе. Костяшки пальцев побелели – настолько сильно я сжимал ракетку, борясь с желанием заехать Брэду по лицу.

– Слышали эту чушь? – поинтересовался я у судьи, сидящего на высоком помосте, откуда открывался вид на корт.

– Прошу прощения? – переспросил судья – сурового вида пожилой мужчина с седыми усами, одетый в синий блейзер с золотыми пуговицами.

– Ага, ты слепой и глухой, старый придурок, – пробормотал я и плюхнулся на скамейку.

– Нарушение правил, мистер Соломон, – сообщил судья собравшимся зрителям, наклонившись к микрофону. – Словесное оскорбление судьи.

В толпе неодобрительно засвистели. Пока еще они любили меня, но я почти физически ощутил, как их настроение готово склониться в сторону ненависти.

– О, а это вы расслышали, – усмехнулся я, глядя на судью. – Что за нелепость, мать вашу.

Мужчина вновь невозмутимо подался к микрофону:

– Второе нарушение: непристойная брань. Штрафное очко, мистер Соломон. Счет пятнадцать – ноль.

По толпе прокатились шепотки, низкий гул которых разбавляли разрозненные неодобрительные возгласы. Все камеры обратились в мою сторону. Тем временем Брэд Финн с самодовольной улыбкой вернулся на корт, приготовившись к подаче, хотя победил в этом гейме еще до его начала. Казалось, на лицах всех зрителей застыло осуждающее выражение, как у отца.

«Нет, возьми себя в руки. Ты справишься. Ради него».

Крепче сжав ручку ракетки, я почувствовал стекающие по спине между лопатками струйки пота. В январе в Брисбене было жарко, как в печке.

Брэд не торопился подавать. Он отлично знал, что это раздражает меня, и поэтому заставлял мяч отскакивать от площадки снова и снова, почти исчерпывая отведенное на подачу время. Я-то никогда не медлил и сразу бросал мяч, подойдя к задней линии корта. Только в первом сете я записал на свой счет десять мощных, не отбитых подач, тогда как у Финна не набралось и одной.

Брэд Финн понимал, что ему со мной не тягаться. Я читал язык его тела, знал, куда полетит мяч еще до того, как он его бросал.

Когда Брэд наконец-то сделал подачу, я метнулся вправо и отбил