Каждый день декабря - Китти Уилсон Страница 39

– Нет, у нас нет песни.

Белл, осознав оплошность, прикусывает язык.

– Рейв-версия «Последнего Рождества». Мы знали, что это случится, – смеюсь я.

– И не ошиблись. – Она поднимает руки – не хватается за меня, не принуждает. Просто изгибает брови. – Я знаю, ты хочешь.

Пожалуй, это действительно так.

* * *

Врачи должны прописывать танцы как лечебно-оздоровительный курс. Я и забыл, какое это удовольствие – целиком раствориться в музыке и все отпустить. Волосы, эти проклятые кудри, прилипают ко лбу, пот катится градом, а губы уже болят от улыбки, и ничто меня не волнует. Гостиная Луизы преобразилась как по волшебству. Отражение двоится в огромном зеркале за стереосистемой, и кажется, будто танцующих вдвое больше, а пространство – в два раза шире. Я вижу в зеркале двоих себя рядом с двумя Белл и не могу поверить своим глазам. Мы танцуем, танцуем, танцуем: рядом, когда каждый в своем мире, и вместе – взаимопроникая мирами. Это просто магия, и, хотя я порядком запыхался, я нахожусь на вершине блаженства и очень счастлив.

Счастлив!

– Хочешь горло промочить?

Белл улыбается мне, откидывая с лица влажные волосы. Она такая красивая.

– Ага.

Она хватает меня за руку и тащит за собой к раковине, где мы жадно пьем воду и переводим дух.

– Может, на воздух – проверим скандинавское чудо Луизы и Реми?

Она указывает на кухонное окно, из которого просматривается дальний угол сада с шестиугольной деревянной постройкой, переливающейся белыми огоньками.

– Хороший план.

На этот раз веду я – беру ее за руку, и мы крепко стискиваем пальцы. То, как мы держимся друг за друга, говорит о нашей обоюдной привязанности гораздо больше любых слов. По крайней мере, мне так кажется, но я сейчас на взводе. Мы проталкиваемся сквозь людей и выходим в сад, в бодрящую прохладу ночи.

Дойдя до дверей, мы улыбаемся друг другу. Из дома доносится шум вечеринки, а со стороны гриль-домика не слышно ни звука. Мне отчаянно хочется, чтобы там никого не было. Я по-прежнему держу Белл за руку и потому толкаю дверь плечом – она распахивается, и нашим глазам предстает идеальное пространство. В центре стоит костровая чаша – почти прогоревшая, с тлеющими углями. Неяркий свет дает подвешенная высоко гирлянда с белыми лампочками, перемежающаяся ветками омелы. Ее очень много. Домик имеет форму шестигранника, и на каждой стене, на каждом стыке и над каждой скамейкой висит кипа веток этого древнего вечнозеленого растения. Белл следует за моим взглядом, поднимает глаза и смеется.

– Ха! Сто лет знаю Луизу – кто бы мог подумать, что она устроит капище у себя на заднем дворе!

– Очень похоже на то. Можно подумать, домик оборудован для целующихся парочек.

– Ага.

Белл направляется к скамье напротив двери и увлекает меня за собой. Хочет меня поцеловать? Сердце частит, галопируя даже быстрее, чем на танцполе. Вот бы она сейчас наклонилась… Я представляю, как обнимаю ее, целую, ощущаю ее тепло… Мои пальцы путаются в ее волосах, ласкают ее тело, я притягиваю ее ближе… и быстро одергиваю себя. Не хватало того, чтобы мои мысли стали осязаемыми – до этого уже рукой подать. Что творится у меня в голове? Ничего подобного я не думал, не чувствовал уже давно – для меня это шокирующее и вместе с тем приятное открытие. Дружок очнулся! Я знаю, что такое химия. Я просто забыл, как это бывает. Я улыбаюсь, ловя себя на том, что выражаюсь ее языком.

– Не хочется расстраивать Луизу и ее оргиастические планы, но я больше не по этой части.

Разумеется. Белл неоднократно давала понять, что в данный момент мужчины ее не интересуют – это ее собственные слова. Я снова улыбаюсь, очень кстати напоминая себе о том, что нас с ней ждет сегодня. Мы напьемся, поклянемся друг другу в вечной дружбе, а я поблагодарю ее за все хорошее, что она привнесла в мою жизнь, в том числе за активизацию способности к… плотским желаниям.

Белл

– … Я больше не по этой части.

Слова выскакивают у меня изо рта сами собой – я стараюсь, чтобы Рори чувствовал себя в безопасности. Пусть мы попали в подлую ловушку, подстроенную моей лучшей подругой – уверена, она с довольным видом подглядывает в кухонное окно и, стоит мне выглянуть за дверь, тут же поднимет большие пальцы вверх – я не собираюсь срывать с него одежду только потому, что он пьян, уязвим и … такой сексуальный! Как он танцует! Держите меня семеро.

Я всегда считала, что то, как мужчина танцует, очень много говорит о его сексуальности. Я обратила внимание на Рори на каком-то мероприятии для первокурсников – да, я заприметила его довольно рано, – и он классно танцевал. Это было незадолго до того, как он с головой ушел в личную жизнь и перестал ходить на тусы. А если и заглядывал, то всегда держался рядом с Джессикой и говорил, ну, скажем, о парламентских дебатах или о ситуации на Ближнем Востоке. Но сегодня был вечер откровений – он умеет двигаться, и делает это красиво, грациозно и с уверенностью. Отсюда я заключаю, как бы он двигался на мне, подо мной, рядом со мной – всеми возможными способами. Эта мысль не дает мне покоя.

Я наклоняюсь, бросаю на угли полено и начинаю раздувать огонь, хотя поднимать температуру в домике, пожалуй, не самая удачная идея. Последнее, что сейчас нужно этому бедняге – наблюдать мой стриптиз. Последнее, о чем я должна сейчас думать – так это о том, чтобы раздеваться перед ним. Но лучше уж я буду разводить огонь, чем намекну ему о том, что у меня на уме – о том, как мне хочется ощутить его руки у себя между бедрами.

Я не смею на него смотреть. Очнись, похотливая ты сука, приказываю я себе.

– Я хочу обсудить с тобой Рождество, – говорит он.

Я в последний раз дую на огонь, снова одергиваю себя и решаю, что самое лучшее сейчас – это говорить как ни в чем не бывало.

– Ага.

Я выпрямляюсь на скамейке и пытаюсь смотреть ему прямо в глаза, а мысленно читаю себе нотацию о неадекватном поведении. Пусть Рори получит немного удовольствия от Рождества. Он и так его не любит, а тут еще я накинусь на него, как мародерствующий секс-вредитель, и окончательно испорчу его отношение к этому празднику.

– Мама приглашает тебя прийти к нам на Рождество, хотя считает, что ты не захочешь. Она уверена, что Рождество в доме твоего отца – это что-то потрясающее.

– Ага. Куча праздничной мишуры и идеально фаршированный гусь.

Я улыбаюсь, де, это шутка, а не сарказм.

– Ясно. Я решил, что не стоит посвящать ее в курс дела и тем самым сеять сомнения в ее душе и разглашать твои секреты…

– Папа, не успев открыть глаза, начнет ко всем цепляться и будет словесно доставать нас весь день, а мама попытается компенсировать это приторной сладостью. Я буду следить за тем, как медленно двигаются стрелки часов, испытывая острое желание накричать на нее, встряхнуть, чтобы она поняла, что мы все должны уйти. Ты об этих секретах?

– О них. Никто не осудит тебя, если в кои-то веки ты пропустишь семейный праздник и придешь к нам, где тебе будут очень рады.

– У тебя замечательная мама, и Дейв очень славный – вы все такие нормальные.

– Ты просто необъективна.

– Да, немного, – соглашаюсь я.

– Но я слегка опасаюсь, что вы двое споетесь и что-нибудь замутите.

– Криминальную аферу, в духе Тельмы и Луизы, но без трагического финала.

– Э, нет. Она уже один раз победила смерть на этой неделе.

– Черт, Рори, я не имела в виду…

– Я знаю. Ты слишком переживаешь о том, что говоришь и как это воспринимают другие. Я занимаюсь управлением репутацией, так что если я так говорю, это что-то значит. Ты в разы мудрее меня, но, может, тебе стоит развить в себе подход «а пошли все на фиг»?

– Послушать папу, так я всю жизнь руководствуюсь этим принципом.

– К нему это относится в первую очередь. Послушай, те, кто тебя знают, любят тебя. Тебя невозможно не…

Я не знаю, куда девать глаза. Да, я пьяна, но меня накрывают волны благодарности. В уголках глаз закипают слезы. Неужели Рори действительно так считает? Что меня невозможно не любить?

Он продолжает говорить:

– И они знают, что ты всегда руководствуешься добрыми, чистыми намерениями…

Ох, я категорически не смею смотреть на него. Чистые намерения? Эх, знал бы ты, что у меня на уме!

– Так что если тебя не ценят и превратно воспринимают твои слова, то шли их всех на фиг – и точка!

Фразу про «на фиг» он подкрепляет решительным взмахом руки.

Меня пробивает на хи-хи. Он пьян. Не припоминаю, чтобы я видела его в таком