Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Аньес Мартен-Люган Страница 4

фатального приговора я выплакала море слез, лежа в постели или закрывшись в туалете, чтобы никто не видел, что я сдалась. И вскоре приняла решение. В Лизиной памяти не сохранится образ мамы – подавленной женщины, постоянно перечисляющей все вероятные события, в которых она не сможет участвовать вместе с дочкой. Напротив, я должна дать ей силы, чтобы она жила дальше и двигалась вперед. Без меня. Моя роль состоит в том, чтобы наполнить ее душу всем, чем я смогу, до того как исчезну из ее жизни. Какой единственный выход оставлен нам? Принять неизбежное. Часть своей энергии я потратила на то, чтобы донести эту идею до окружающих. Я всегда восхищалась Лизой, но теперь она пошла даже дальше и, проявив удивительную зрелость, стала моей лучшей союзницей в этом сражении. Мы обе не собирались тратить то малое время, что нам оставалось быть вместе, на борьбу с неотвратимым и сетования на выпавшую нам судьбу. Семья, в конце концов, не устояла против моего упорства и согласилась выстраивать новые воспоминания. Последние.

С этого момента я опять была в ладу с собой.

Я перестала отвечать на некоторые вопросы, приводила дела в порядок и продолжала более или менее нормально проживать то, что мне осталось. Если меня вдруг спрашивали “Чем ты больна?”, я отвечала, что это не имеет никакого значения. Вопрос не в этом. Конец у всех один. Когда он известен, нет нужды выяснять, с чего все началось, разве что для удовлетворения своего рода нездорового любопытства. Диагноз роли не играет. Важны лишь конечная точка и то, как ты живешь до того, как она будет зафиксирована на бумаге.

Я лежала в постели, уставившись в потолок. Сражалась со своими страхами. Я, конечно, сохраняла внешнюю безмятежность, но мне было невероятно трудно, чтобы не сказать невозможно, перестать бояться. Особенно ночью. Особенно когда я лежала в постели. Каждый вечер я задавала себе вопрос, буду ли в этом же положении, когда все закончится. Когда мое тело прекратит сопротивление. Не стоило бы допускать такие мысли, это нехорошо. Но как их запретишь? Это же естественная человеческая реакция, разве нет? Как в тот миг, когда засыпаешь, не спросить себя, не закрываешь ли ты глаза в последний раз? Когда я боролась с подступающим сном, мое дыхание учащалось – и это утомляло и ослабляло меня, – настолько гнетущим был ужас от того, что это может быть концом. Я цеплялась за псевдошестое чувство, убеждая себя, что, когда время подойдет, я это интуитивно пойму. А пока оно еще не пришло. Оно не заставит себя ждать, но у меня есть небольшая передышка. Я успокаивала себя, как умела.

Как странно знать, что скоро умрешь. Меня одолевали самые неожиданные вопросы. Где бы я хотела быть в ту самую минуту, имей я выбор? С кем?

Хотела бы я быть одна? Чье лицо я бы предпочла увидеть в последнее мгновение? Буду ли я в сознании? Или оно окончательно затуманится, защищая меня от горя Лизы, Васко, сестер? Это можно счесть безумием, но я отказывалась сбежать по-тихому. Если бы мне позволили выбирать, я бы потребовала своего присутствия, возможности попрощаться с ними и повторить, как сильно я их люблю.

И еще один вопрос мучил меня. У меня не было ответа на него, и я старалась отодвинуть его подальше. Из-за того, возможно, что ответ причинил бы мне боль, а я полагала, что на мою долю выпало и так достаточно страданий.

Остались ли у меня сожаления?

Глава пятая

Где-то, неизвестно где

Меня потревожила струя свежего воздуха, но еще больше агрессивный дневной свет. И шум, какая-то возня вокруг меня. Скорее бы все прекратилось!

– Папа… Ты опять играл всю ночь!

Почему со мной разговаривает Натан? Что он здесь делает? Я слышу упрек в его голосе? Но он должен был приехать позже. Мы даже условились, что я встречу его на вокзале. Тогда мне бы хватило времени привести себя в порядок и помешать рассыпаться легенде, в которую, впрочем, Натан больше не верил.

– Давай, подымайся!

Под нажимом Натана, и по-прежнему сомневаясь в реальности его присутствия, я открыл глаза и недовольно огляделся. Надо мной склонилось насмешливое лицо сына.

Откуда у него столько энергии? И невероятно солнечная улыбка? Не от меня, это уж точно. Тело протестующее захрустело, когда я поднимался с дивана. Я с трудом припоминал, как рухнул на него. Единственное, в чем я был уверен: Натана здесь не было. Массируя виски в попытке избавиться от зловредной головной боли, я наблюдал за сыном, расхаживающим по комнате. Я догадывался, что размах бедствия удручает его. Он поднял на свет бутылку, проверяя, сколько в ней осталось: ничего, – и сокрушенно покачал головой.

– Ты слишком много пьешь, – вздохнул он. – Я правильно сделал, что приехал раньше.

Когда я встал, мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие. Уверившись, что надежно стою на ногах, я подошел к сыну. Молча поцеловал в лоб и поспешил в ванную. Надо было вынырнуть из тумана, в котором я плавал.

Выйдя чуть позже к сыну, я увидел безупречно чистую кухню: само присутствие Натана согрело ее. Он навел порядок в гостиной, разоренной ветром и дождем, которые я впустил в дом. Мы с ним поменялись ролями. Сегодня сын готовил завтрак для отца. Накормить меня – для него способ обрести уверенность и позаботиться обо мне. Он призывал на помощь наши с ним счастливые воспоминания раннего детства, те редкие случаи, когда я варил ему яйца или жарил яичницу. Нужно было освободить его от этого груза. Он поставил на стол тарелку, молча приказав есть. Я придал своему лицу такое же лукавое выражение, как у него, что было нетрудно, поскольку все свои манеры Натан позаимствовал у меня. Этим я провоцировал его и сам не смог бы объяснить зачем. Я налил себе кофе и закурил сигарету. Он со смехом покачал головой.

– Ты хуже ребенка, папа!

Я засмеялся в ответ. Не стоило его раздражать, так что я загасил сигарету и сел за стол. Он устроился напротив и ткнул вилкой в свой омлет. У Натана был цветущий вид. Откуда он приехал, интересно? Совсем скоро я это узнаю.

– Ты сюда надолго? – спросил я, проглотив кусочек омлета.

– Еще не решил… на несколько недель. Может, пробуду больше. Может, меньше.

До сих пор речь шла лишь о нескольких днях. Натан не должен оставаться так долго. Надо