Несостоявшаяся свадьба - Гэри Нэнси Страница 44

19

За завтраком Фрэнсис позволила себе после бессонной ночи три чашки крепчайшего кофе. Солнце так било в окна, что ей пришлось передвинуться в тень, чтобы прочесть отпечатанные на официальных листках розового цвета документы, оставленные полицией. Там было подробнейшее описание места преступления и список предметов, изъятых из спальни Хоуп в качестве вещественных доказательств. Внизу второй страницы списка она задержала взгляд на предмете под номером 47: «Ключ, соединенный проволокой с винной пробкой». Был ли это самодельный брелок для ключей? Что этот ключ открывал? Какое значение имел такой предмет для расследования?

Утром, встав с постели и пройдясь по дому, Фрэнсис не обнаружила никаких следов Билла и Аделаиды. Дом выглядел как покинутый экипажем корабль, благо совсем рядом шумел залитый ослепительным солнцем, пустынный океан. Хотя прошло совсем немного дней, но ее дом в Ориент-Пойнт, и Сэм, и весь налаженный там быт, казалось, отодвинулись на тысячи миль в пространстве и на целые годы в прошлое.

Чтобы осознать себя в реальности, Фрэнсис пришлось с силой потереть виски. Помог ей и приглушенный стук бронзового дверного молотка. Когда она открыла дверь, на пороге вырисовался отец Уитни.

— Доброе утро, — сказал он.

— Приветствую вас, — откликнулась она, не особенно охотно впуская его.

— Извините, что побеспокоил вас. Я, собственно, пришел повидать Аделаиду.

— Не уверена, что она дома. Я еще не видела с утра ни ее, ни Билла. Могу я предложить вам что-нибудь?

— Нет, нет. Спасибо.

Преподобный Уитни без приглашения прошел через холл в комнату и положил на стол маленькую книжицу в кожаном переплете.

— Есть что-то, о чем я должен сказать вам и кое-что вам оставить. Это очень конфиденциально.

— Что это?

Он пододвинул книжку ближе к Фрэнсис, но прикрыл переплет ладонью.

— Я никогда бы не отдал ее в руки родителям Хоуп, так как это нечто вроде исповеди, которую, как вы знаете, мы обязаны хранить в тайне. Но раз произошло убийство, я счел своим долгом передать это вам, хотя у меня и возникали большие сомнения. Возможно, здесь содержится кое-что важное для полиции.

— Я не очень вас понимаю.

— Это дневник Хоуп.

«Как он к нему попал?» — подумала Фрэнсис. Вероятно, отец Уитни угадал ее мысли, потому что мгновенно ответил на непрозвучавший вопрос:

— Я нашел его у себя в кабинете в церкви после… после того, как обнаружили тело. К дневнику была приложена записка: «Пожалуйста, держите его у себя». Я не знаю, как он попал мне на стол. Может, Хоуп оставила его там после нашей утренней встречи в тот день, но я второпях и в заботах не обратил на это внимания.

— А вы его читали?

— Боже упаси! Это не в наших правилах. Тут церковный закон непреложен. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы написанное на этих страницах не стало достоянием гласности, а еще хуже — людских пересудов. Простите, но я подумал, что вы не очень осведомлены о своде правил епископальной церкви. Я бы не проронил ни слова о своей находке, если бы версия самоубийства бедной Хоуп не была отвергнута. Но раз обстоятельства изменились, то вступают в силу уже государственные законы.

Рука преподобного Уитни по-прежнему лежала на дневнике, и отодвинуть эту руку означало для Фрэнсис взять на себя ответственность.

Но за что? За раскрытие еще каких-то тайн, которые причинят дополнительную душевную боль Аделаиде и Биллу? Вряд ли там содержится намек на человека, посмевшего затянуть узел на шее Хоуп, предварительно ее задушив. Но чем черт не шутит!

— Я обещаю, что дневник не попадет в руки прессы, а также и полиции, — решилась Фрэнсис и тут же оговорилась: — Если там не будет прямых указаний на преступника.

— Конечно. — Преподобный Уитни мгновенно убрал руку с кожаного переплета, будто с раскаленного кирпича. — Этот дневник — личная собственность Хоуп, и ее родители должны решить сами, как с ней поступить. Мне бы следовало предоставить ее в ваше и их распоряжение и раньше, но события развиваются так стремительно… Я в последнее время был очень занят, надеюсь, вы понимаете чем? Излагать это очень грустно…

Он одарил Фрэнсис мягкой всепрощающей улыбкой. Она попыталась улыбнуться в ответ. Он вызвал у нее сочувствие, потому что выглядел опустошенным и до предела усталым. Эмоциональная травма, связанная с насильственной смертью молодой симпатичной женщины и верной прихожанки, должна была сказаться на состоянии его души. Как, впрочем, и на репутации отдельно взятого прихода, и на его доходах.

Как только священник удалился, Фрэнсис с хищной жадностью сыщицы набросилась на дневник. Страницы были заполнены мелким, почти бисерным почерком. Использовалась то синяя, то черная, то сиреневая шариковая ручка. Менялся и почерк. Некоторые фразы писались второпях поперек пустого листа или ползли вертикально вниз. Сказывалось состояние самой Хоуп. Не таблетки ли, не наркотики ли действовали на нее? Разумеется, Фрэнсис начала с близких к трагическому финалу записей.

На странице была проставлена дата — 2 августа.

«Джек хочет, чтобы я подписала какое-то соглашение об отказе от его денег. Как будто я покушаюсь на них! Неужели ему не понятно, что мне не нужно его богатство? Что его материализм меня бесит? И почему это так для него важно?»

Далее последовала страница с загнутым уголком, вероятно, особо отмеченная.

«Август, 14-е. Я должна признаться Джеку, что не могу пройти через все это. Знаю, он взорвется, но я не могу представить себя его женой. С ним я чувствую себя униженной и совсем неподходящей ему. Я принесу только лишь разочарование такому хорошему парню. Я стараюсь защитить его от беды, а он никак не может взять это в толк. Не лучше ли принести себя в жертву? Может, я обречена?»

Фразы, написанные в дневнике, напомнили Фрэнсис о ее собственных словах, произнесенных под дверью Хоуп в день трагедии. Неужели их мысли как-то пересекались? Она продолжила чтение.

«Я обязана сказать ему. Пусть он разгневается, но я ничего не могу с этим поделать. Если он ударит меня или прогонит с глаз долой, мне будет легче. Даже если я буду им изнасилована, то это пережить легче, чем видеть его отчаяние».

Фрэнсис, не веря своим глазам, несколько раз перечитала последние строчки. То, что такое Хоуп могла написать в дневнике и употребить слово «изнасилование», повергло ее в шок.

Но потом она вспомнила свой разговор с кузиной, имевший место на праздничном приеме за день до убийства. Хоуп вела себя странно, выглядела напуганной и чересчур интересовалась проблемой насилия в семье.

«Расскажи мне про самое худшее», — всплыли в памяти ее слова.

Уже тогда тема, затронутая Хоуп, вызвала у Фрэнсис недоумение. Теперь же она приобрела особое и зловещее значение.

«Почему, скажи, женщины терпят и остаются?..» Не искала ли Хоуп ответа лично для себя?

Фрэнсис не могла представить Джека в роли насильника, но ее опыт работы в Ассоциации подсказывал, что любая внешность может быть обманчива. К тому же вспомнилось походя оброненное Умником утверждение: «Первым, если верить статистике, на подозрении будет жених». Умник всегда был циничен, но в здравом смысле, знании человеческой природы и интуиции ему не откажешь.

Был ли у Джека с Хоуп решительный и роковой разговор? Если да, то к чему он привел? Мог ли он в результате обидных слов Хоуп утерять над собой контроль? Замечалось ли раньше за ним нечто подобное? Убийство далеко не всегда предполагает использование ножа, топора или револьвера. Достаточно бывает одного неосторожного движения, и жертва уже мертва.

Мысли Фрэнсис закрутились с такой скоростью, что она усилием воли попыталась остановить их бешеное, неуправляемое вращение и каждому факту определить свое место. И каждому своему впечатлению также. Она вспомнила, с чего начался второй акт трагедии. Джек ворвался в ее номер в мотеле и сообщил о своих подозрениях насчет насильственной смерти Хоуп. Он был в полном отчаянии. Притворялся ли он, разыгрывал ли отрепетированный спектакль? Если так, то он великий актер, а она, Фрэнсис, — полный профан и абсолютно ничего не понимает в людях. Ей надо бежать отсюда к своим собачкам, к своему саду-огороду, а не соваться в расследование человеческой драмы.