Всё, что мы обрели - Элис Келлен Страница 48

это произошло с тобой. Только не говори мне, что ты этого не хочешь, Аксель. – Я плотнее сомкнула свои пальцы на его ладонях, приближая его руку к картине, направляя ее. Глаза его были закрыты, он медленно дышал. – Думаю, было бы замечательно, если бы однажды утром ты проснулся и вылил все, что чувствуешь, все те эмоции, которые носишь так глубоко в себе, куда-то вовне… – Его рука скользнула под мою, и мазки цвета окрасили холст. Я видела в них сдерживание, преодоление, страх. – Знаешь, иногда я думала, что, с одной стороны, боюсь быть рядом с тобой, когда это случится. В тот день, когда ты снова возьмешь в руки кисть по собственной воле… как думаешь, что произойдет?

– Черт возьми, Лея, не делай так.

– Открой глаза. Разве это не красиво?

Это были лишь брызги и красные линии, одни с большим нажимом, чем другие, толстые и тонкие, уверенные и шаткие, но все они были сделаны его руками. Нашими руками. Аксель молчал целую вечность.

– Ты в порядке? Аксель…

– Да, я в порядке.

Но он не был в порядке. Он встал и уронил кисть, а потом повернулся. Поцеловав меня в лоб, он оставил меня одну в студии.

К тому моменту я уже ощущала, как мои пальцы горят от желания превратить каждый удар сердца в цвет, а каждый цвет – в удар сердца, который всколыхнет холст и оживит его.

85. Лея

Дни снова наполнились музыкой, живописью и рассветами. Каждое утро, спускаясь с Монмартра, мы завтракали вместе: брали кофе и тост или багет с маслом и джемом; затем я поднималась в студию и начинала работать, а Аксель встречался с Хансом или пропадал до обеда.

Он предоставил мне пространство. Больше он не заходил в студию, и я сосредоточивалась на холсте, стоявшем передо мной, будто вокруг не было ничего другого. Не успела я оглянуться, как завершила то, чем осталась довольна. В тот день, когда я краем глаза смотрела на готовую работу и чистила кисти, пытаясь привести себя в порядок, зазвонил телефон.

Я сняла иглу проигрывателя с пластинки и взяла трубку.

– Как дела, малышка? – поприветствовал Оливер.

– Уже получше.

Несколькими днями ранее я выговорилась ему, рассказав, как сильно меня тяготит чувство, что я пишу для кого-то другого, а не только для себя. Он убедил меня, что это следующий шаг, который мне нужно сделать.

– Закончила кое-что приличное для выставки.

– Я знал, что у тебя получится.

Обессиленная, я села на табурет, думая о том, что через несколько дней снова окажусь в зале, полном людей, и надеясь, что не буду чувствовать себя не в своей тарелке, как в прошлый раз. На этот раз на выставке будет представлено двадцать работ молодых и перспективных художников – так мне объяснил Ханс, когда мы обедали с ним несколько дней назад.

– Как идут дела с Бегой?

– Ну, готовимся к свадьбе, она, кажется, не переживает, что до нее еще почти полгода. Как Аксель? Я не разговаривал с ним с прошлой недели.

– Как обычно. – Я прикусила губу.

– У вас… проблемы? – засомневался он.

– Нет. Да. Это сложно, – призналась я.

– Он любит тебя. Ты знаешь это.

– Почему ты сейчас делаешь это?

– Ты права, забудь. Не мое дело.

– Я не хотела этого говорить, но… Я просто…

– Мне достаточно знать, что с тобой все в порядке. Позвони мне, если захочешь поговорить или понадобится помощь, хорошо?

Он попрощался и повесил трубку.

Я пыталась натянуть свою лучшую улыбку каждый раз, когда Ханс представлял меня кому-то или когда посетитель интересовался моей работой, хотя на самом деле я почти ничего не понимала, если они говорили по-французски, и большую часть вечера провела, наблюдая за Акселем, за тем, как он болтает с Уильямом и Скарлетт. Возможно, я была единственным человеком в зале, кто мог заметить его фальшивую улыбку, напряженность его плеч под обтягивающей рубашкой, которую ему, вероятно, не терпелось сорвать. И пожалуй, он тоже был единственным, кто мог увидеть скрытое в мазках выставленной картины: любовь, ненависть, сомнения, чувство вины, сдержанность линий, которые меняли направление, когда уже казалось, что они знают, куда идут.

Каким-то образом все это соединяло нас.

Словно услышав мои мысли, он повернулся и посмотрел на меня. Он медленно подошел ко мне и прищурился.

– Как проходит вечер? – спросила я.

– Прекрасно. Интересно, – ответил он.

– Нет необходимости врать мне.

Аксель сдержал улыбку и поправил манжету рубашки, затем вздохнул, огляделся и взял напиток, когда мимо проходил официант.

– Никогда не любил мириться с излишним самомнением.

– А здесь много такого? – Я взял у него напиток.

– Да, черт, я не знаю, как эти стены до сих пор не рухнули под его тяжестью.

Я улыбнулась, но спрятала улыбку, как только увидела Ханса, который подошел к нам, чтобы поздравить с успехом. И я не могла не почувствовать прилив удовлетворения. Мы стояли молча, когда он снова взглянул на мою картину; он неосознанно кивнул.

– Перспективная работа, да. Хорошая девочка.

Я почувствовала, как выражение лица Акселя слегка изменилось, когда Ханс отошел поприветствовать знакомых, но я не смогла расшифровать, что оно означало.

86. Аксель

К концу выставки уже стемнело. Хотя Ханс настаивал, чтобы мы присоединились к нему и некоторым его гостям за ужином, я почувствовал облегчение, когда Лея извинилась, заверив его, что устала. И вот мы прогуливались по улицам Города света, словно в лабиринте булыжников пытались найти себя.

– Мы должны отпраздновать. Поужинать или выпить.

– Хорошо, – ответила она, устремив взгляд на крыши.

– «Хорошо»? Вот так просто? – поддразнил я.

Лея не ответила, и мы продолжили идти к дому. Немного не доходя до дома, решили зайти в старинное заведение, отделанное деревянными панелями; в глубине нашлись поле для дартса и бильярдный стол, навевавший приятные воспоминания о вечерах, которые мы с Оливером проводили в Брисбене во время учебы в университете.

Мы заказали два пива, тарелку пасты и тарелку овощей.

Она распустила волосы, убранные в пучок, и позволила прядям спуститься по спине и коснуться талии. Я старался не отвлекаться на вырез ее платья, хотя это оказалось непростой задачей. За ужином мы говорили о работе и оставшихся днях. Когда закончили, я подумал, что последнее, чего я хочу, – это вернуться в ту квартиру, которую мы делили, и наблюдать, как она запирается в своей комнате. Потому что я не мог больше терпеть ночи, притворяясь, что не хочу открыть дверь и доказать ей, что мы заслуживаем второго шанса. И мне нужны были ответы, слова; наши проблемы не решались молчанием.

– Одна партия, – я посмотрел на бильярдный стол. – Что скажешь?

– Хорошо, хотя я не особо умею.

Мы заказали еще по пиву и подошли к зеленому столу. В дальнем конце комнаты горел тусклый свет. Я положил монету, протянув ей один кий и взяв другой.

– По одному вопросу за каждый шар?

Лея недоверчиво посмотрела на меня, кивнула и провела мелом по концу своего кия, после чего попросила начать первой. Я дал ей эту фору. Она наклонилась, слегка прищурилась и сильно ударила. Ни одного не закатила.

– Не повезло, милая. Теперь моя очередь. – Я ударил кием по шару и закрыл одну лузу. Задумчиво вздохнул, пока мы смотрели друг на друга, колеблясь… колеблясь, пока не услышал этот голос, шептавший, что заниматься подобными вещами – это не лучшая затея. – То, что у тебя с ним, похоже на то, что было у нас?

Лея удивленно распахнула глаза.

– Серьезно, Аксель?

– Ты собираешься отвечать?

– Ты ожидаешь, что мы будем вести этот разговор перед бильярдным столом, серьезно? – Она прищелкнула языком и покачала головой. – Ты не в своем уме.

– Ты предпочитаешь вопросы попроще? Например, я не знаю, ты больше любишь пляж или горы, сладкое или соленое, кошек или собак? – Я видел, как она напряглась, но не хотел отступать.

– Ладно, раз ты этого хочешь. – Она посмотрела на меня. – Это не похоже. Это более настоящее.

Я проигнорировал толчок, который почувствовал в груди.

– Более настоящее? А то, что было между нами, – шутка?

– Это второй вопрос, – заметила она.

– Черт. – Я