Мои нереальные парни - Долли Олдертон Страница 49

Я заглянула в светящиеся окна на Албин-сквер; в некоторых из них разыгрывались бытовые сценки с ожившими Панчем и Джуди[42]: женщина работала за столом, мужчина наливал чайник на кухне. Близилась полночь. Похолодало. Вот я – взрослая женщина с ипотекой, карьерой и кучей обязанностей. И я же – маленькая девочка с умирающим отцом. Я не знала, куда хочу пойти.

Я скучаю по дому.

Я скучаю по дому.

Я скучаю по дому.

В подземке я села на последний поезд до Арчвэя. Улицы были запружены группами человеко-воронов: они пьяно налетали друг на друга и с криками клевали из полистироловых коробок кебаб и картошку, залитые майонезом. Я направилась в сторону своей улицы, где за круглыми черными ограждениями росли недавно посаженные тонкие деревца с распустившимися молодыми листьями. Одно из них виднелось прямо из окна моей кухни. Каждое утро за кофе я представляла, каким оно вырастет к концу моей жизни.

На подходе к дому я заметила возле парадной двери высокого человека. Он сидел на земле, слегка сгорбившись и расставив длинные ноги в ботинках. Лица я не разглядела, но инстинктивно решила, что это Анджело, и приготовилась к неприятному разговору.

Однако уже возле самой двери я поняла: это другой человек. Я остановилась и посмотрела на него, не в силах поверить, что он настоящий.

Нет, все верно. Это был Макс. Он курил самокрутку, сидя на пороге.

16

– Привет, – сказал он.

Я воображала это самое мгновение долгих пять месяцев. Не раз, подходя по звонку к парадной двери или сворачивая на свою улицу, я представляла, как увижу Макса. В моих фантазиях он всегда первым произносил «Привет» – незамысловатое, но исполненное скрытого смысла приветствие в духе ромкомовских реплик. Одно слово, невозмутимое и подчеркнуто небрежное, рассчитанное на то, что все будет прощено и забыто. Приветствие, знаменующее начало с чистого листа. Я не помнила своего ответа в бесчисленных воображаемых версиях этого обмена репликами. В романтической комедии я бросилась бы к Максу, сжала в объятиях и поцеловала, не в силах выразить облегчение и благодарность иначе, нежели кратким: «Я знала, что ты вернешься». Я не надоедала бы ему вопросами, не требовала объяснений, не упрекала в предательстве, не пугала бы своим гневом.

– Где тебя черти носили?

– Извини. – Макс отбросил самокрутку, встал и шагнул ко мне. – Я хочу все объяснить.

– Нет-нет, – сказала я, вытянув руки перед собой, чтобы не дать ему подойти слишком близко. – Я только спросила, где ты был. – Он замер, словно боялся меня спровоцировать. – Где ты был, Макс? Куда, черт возьми, пропал?

– Я был здесь.

– Я думала, ты умер.

– Прости. Боюсь представить, каким это стало для тебя потрясением.

– Что ты здесь делал?

Он смешался, как школьник в кабинете директрисы, готовый сказать что угодно, лишь бы выкрутиться из неприятной ситуации.

– Ждал тебя.

– Нет, ЗДЕСЬ, в этом городе, где мы с тобой живем. Чем таким ты занимался все это время, что не мог позвонить и сообщить, что жив?

– Я хотел, каждый божий день. То, что я не звонил, не значит, что мне не хотелось.

– Почему тогда не позвонил?

– Я испугался, Нина. Чертовски испугался и запутался.

– Испугался? – передразнила я. – И запутался?

– Да.

– А каково, по-твоему, было мне? Мужчина, с которым я несколько месяцев делила жизнь, которому доверилась и открыла душу, сказал, что любит меня, и бесследно исчез. Как думаешь, что я при этом чувствовала?

Макс раскаянно пожал плечами. Никогда еще я не видела его таким пришибленным.

– Не представляю…

– Чертовски испугался? – спросила я. – Серьезно? Чертовски запутался?

Он кивнул и сделал шаг ко мне.

– Можно тебя обнять? Я очень этого хочу.

– Нет, – отрезала я. – Мне плевать, чего ты хочешь.

– Можно войти? Поговорить?

Я знала, что впущу его и мы проговорим всю ночь, серьезно и откровенно. Я вспомнила бойкие советы из книг по самопомощи, попадавшиеся мне на каждом шагу: «Будь неприступна, заставь его ждать, покажи, что он упускает». Я сделала вид, что раздумываю, и еще немного помолчала. Затем повернула ключ в двери и вошла. Макс вошел следом.

Когда мы поднялись в квартиру, я с удивлением обнаружила, что присутствие Макса меня тревожит. Этот человек был непосредственным виновником моей боли. И я пригласила его войти. Мы в нерешительности стояли в гостиной возле обеденного стола, друг напротив друга, вцепившись в спинки стульев.

– Я жутко виню себя за все, через что тебе пришлось пройти, – наконец сказал он.

– Вряд ли ты на самом деле понимаешь, каково мне.

– Понимаю.

– Нет. Иначе никогда не поступил бы так жестоко. Не уверена, что ты отдаешь себе в этом отчет. Как и в том, каково пришлось бы тебе на моем месте.

– Все время об этом думаю. Я был бы совершенно раздавлен.

– Мне пришлось умолять тебя поговорить со мной или хотя бы признать, что я существую. Ты вселил в меня отчаяние и растерянность. Заставил сомневаться в твоем существовании, будто я все выдумала. – Он обхватил голову руками. – Каждый раз, когда я заводила речь о твоей холодности, ты давал понять, что я себя накручиваю. По-твоему, мое желание поговорить с человеком, который признался мне в любви, было ненормальным? Из-за тебя я почти поверила, что рехнулась и со мной что-то не так.

– Все закрутилось чересчур быстро и слишком усложнилось, – сказал Макс. – Мы даже толком не знали друг друга. Это немного меня смутило.

– Ты сам все усложнил. Сказал, что женишься на мне. И что не можешь выкинуть меня из головы. Звонил по два раза в день. Настоял, чтобы мы каждую вторую ночь проводили вместе. Я просто хотела пообщаться и узнать друг друга. Ты сам разогнал отношения, а потом ударил по тормозам, когда тебе вздумалось. А я была просто случайным пассажиром.

– Я по уши в тебя влюбился, ничего не мог поделать. Хотел проводить с тобой все свое время. Не стоило так торопиться.

– Ты меня не любил.

– Любил до безумия.

– Любовь – это не убеждение. Не теория. Это тесная связь с другим человеком. Если бы ты меня любил, то не бросил бы. Неужели ты по мне не тосковал? Что с тобой, Макс? Мы так часто виделись, каждый день разговаривали, и вдруг – тишина. Почему ты не скучал по мне?

Я слышала истеричные нотки в своем голосе, но мне было плевать.

– Скучал до боли, но я нашел способ отвлечься.

– Как? С другими женщинами?

Его взгляд скользнул в сторону.

– Ты ведь знаешь, я чертовски хорошо умею отгораживаться. Могу надеть шоры и спрятаться от всех сложностей, – сказал он.

– Иными словами: «Я думаю только о себе, мне это очень легко дается».

– Нет, все не так. Дело в том, что мне комфортно жить в отрицании. Вот почему я занимаюсь работой, которую ненавижу, и никогда не говорю о своей семье.

Я не собиралась участливо выслушивать его подробный самоанализ.

– Чего ты хочешь?

– Я тебя люблю, и мне без тебя плохо. Несколько месяцев я безуспешно пытался не признавать очевидное: мы созданы друг для друга.

– Я тебе не верю, – сказала я, опускаясь на стул. – Вообще. Вряд ли ты тревожился обо мне. Просто очередной этап твоего приятного существования подошел к концу.

– Знаю, пройдет много времени, прежде чем ты снова мне поверишь, но я правда готов на все, чтобы ты хотя бы подумала об этом. Сколько бы времени нам ни потребовалось. – Я неотрывно смотрела на стол. – Тебе было лучше без меня?

– Конечно, нет. Ужасно.

На его лице отразилось мучение.

– Больно это слышать.

– Я знала, что справлюсь. В тридцать легче пережить разрыв: как бы ни было плохо, ты понимаешь – все пройдет. Вряд ли вообще кто-нибудь способен разрушить мою жизнь.

Макс подошел и сел на стул рядом со мной.

– Как неромантично, – сказал он.

– К чему была эта драма, Макс? Не понимаю, зачем ты ударился в крайности. Сказал бы, что не уверен, или просто порвал бы отношения.

– Я не мог решиться. Мне не хватило смелости признать происходящее, и поэтому я тебя удалил.

Прямолинейность Макса