Милый яд - Паркер С. Хантингтон Страница 6

Он появился на краю крыши. На нем был килт поверх черных узких джинсов, потертая толстовка с капюшоном, а поверх – джинсовая куртка с нашивками панк-групп. Не говоря ни слова, Келлан снял рюкзак, расстегнул его и что-то бросил мне в руки.

– С днем рождения, Дикс.

Я развернула рыхлую круглую штуковину. Черничный маффин в бумажном пакете из кофейни Costa. У меня потекли слюнки, в животе заурчало, и я подавила острый порыв обнять Келлана. Может, потому что сходила с ума от голода. Может быть, потому что Лия «забыла». Снова.

– Спасибо, – бросила я, плюхнувшись на крышу и откусив маффин.

Келлан устроился передо мной. Увидев его здесь, в другой обстановке, я вспомнила, что он – парень. К тому же, симпатичный. И все равно мы оба были немного жалкими. Заключив тот договор, мы оба предполагали, что нам нечем будет заниматься каждый День святого Валентина до окончания школы. Никаких свиданий. Никаких празднований. Никого в нашей жизни. И мы были правы. Жалкие.

Он наблюдал, как я ем, открыв банку «Бад Лайт» и сделав глоток.

– Как дела у черного слизняка? – подтекст: ты еще хочешь прыгнуть?

С набитым ртом я покачала головой. Келлан с удивлением посмотрел на меня, достав из рюкзака еще одну булочку. Он швырнул ее в меня, как будто я была диким животным, которого нужно кормить через решетку. Я так проголодалась, что мне было плевать. Развернув вторую плюшку, я почувствовала себя недочеловеком.

– Разве ты не испытываешь искушения? Даже самую малость? – он собирался изобразить озорство, но я слышала разочарование в его голосе.

– Я далека от счастья, и еще бывают моменты, когда я хочу это сделать, но, думаю, все в порядке.

– А твоя сестра?

– По-прежнему меня ненавидит. Мама часто говорила: «Не принижайте себя, чтобы помочь другим казаться выше». С Лией я чувствую себя вдвое ниже, хотя ростом она не выше меня. Ненавижу бывать дома, поэтому часто хожу в библиотеку.

– Что сейчас читаешь?

– «Ослепительный цвет будущего». «[8] Под стеклянным колпаком».[9]

– Книги о самоубийствах.

– Да. Помнишь пленку на новом альбоме? По-моему, у самоубийства такой же глянцевый блеск, а когда я сорвала пленку и послушала музыку, то она не оправдала ажиотажа.

– Проблема с книгами о самоубийстве в том, что они написаны живыми людьми.

Я кивнула, бросив Келлану пенни, который приготовила до его прихода.

– Пенни за твои мысли?

– Я все еще думаю о самоубийстве.

– А твой брат?

– Не думаю, что он хочет покончить с собой, хотя очень надеюсь, что передумает.

Я закатила глаза.

– Келлан.

– Прошлый год был полным дурдомом. Папа попал в реабилитационный центр. Думаю, он чертовски скучает по мне. Ему очень одиноко, Дикс. Мы навещали его всего два раза за тот месяц. Потом Тейт завел себе подружку. Сейчас она практически живет с нами. Каждый день готовит растительную еду для кроликов, купила мне вязаную пижаму от «Хоул Фудс», заменила мою винтажную кожаную куртку на такую же из экокожи. Она даже пыталась ограничить мое время с отцом после того, как его выписали.

– Что за чушь собачья, – я сморщила нос. – Ты поставил ее на место?

Он провел пальцами по платиновым волосам.

– Я вымотал им все нервы. Почти не разговариваю с Тейтом. Он постоянно ругается с папой. Я слышал, как он говорил Ханне, своей девушке, что подумывает о переезде. Он получил предложение о работе в Сиэтле. Я, конечно, сильно ненавижу эту школу, но мне не на что будет жить, если я уеду из Нью-Йорка. У меня остался только отец.

– Он сделает все, чтобы держать тебя подальше от твоего отца, – одними губами произнесла я. Я ненавидела его брата, даже ни разу с ним не встретившись. – Что за говнюк.

Мы пробыли на крыше еще час, наверстывая упущенное. Я рассказала ему о своем проекте по физике, о книгах, которые прочитала, поделилась сплетнями о моих друзьях. Келлан рассказал, как начал писать для пары фанатских сообществ, и я притворилась, что впервые об этом слышу. Он также приступил к работе над настоящим романом, но не стал вдаваться в подробности, когда я попыталась выведать у него детали.

На этот раз мы спустились по лестнице вместе.

Собравшись уходить, Келлан простонал:

– Да, да, я знаю, о чем идет речь. В тот же день, в то же время, на той же крыше.

– Постарайся не умереть в этом году.

Я ударила его по руке. Ботаник с большой буквы Б.

– Ничего не обещаю, – я сделала грустное лицо. Он закатил глаза. – Я предупрежу тебя, если решу.

Я показала ему поднятый большой палец и пошла к железнодорожной станции. Я прошла через облако наполненных гелием красных шаров в форме сердца, привязанных к двум тележкам уличных торговцев. Мне казалось, что я вышла из сна обратно в реальность, с которой не хотела иметь дело, которая не хотела иметь дело со мной.

От падения меня удерживала только улыбка Келлана в виде полумесяца. Неохотная, но заметная.

– Заметано.

Глава пятая

= Келлан =

Шарлотта Ричардс проникла мне под кожу. Несомненно. Может, потому что она хорошенькая. Может, потому что ей было не все равно. Может, потому что она не просто красивая мордашка, которой можно любоваться. Еще она кладезь замечательных книг, забавных заметок и ободряющих слов, восхвалявших мои короткие рассказы, о которых никто больше не знал. Я знал, что это маленькое соглашение обернулось для меня худшим поступком, который я только мог совершить по отношению к себе. Единственное, что поддерживало меня в этом году, – мысль, что я проведу время с Шарлоттой.

И когда это все-таки случилось, я даже не рассказал ей, что важного произошло в моей жизни. Например, про то, как Марк Макгоуэн сунул меня головой в унитаз после того, как я чуть не сломал ему нос в драке, и как остальные потные ублюдки в раздевалке смотрели и подбадривали его. Или о том, что мне начали сниться эротические сны с ее участием. Или о том, что я больше не чувствовал ничего, кроме замешательства.

Нет, я купался в очаровании Шарлотты, потому что она была уникальной, милой и солнечной. А потом вернулся к своему существованию.

Слишком злой, чтобы слушать.

Слишком измученный, чтобы беспокоиться.

Глава шестая

= Шарлотта, 16 лет =

Я пришла на десять минут раньше.

Мы с Келланом весь год поддерживали традицию обмена книгами и короткими рассказами, но в последнее время он выглядел незаинтересованным. Больше обычного. Круги у него под глазами стали более заметными, а темная энергия потрескивала вокруг него, угрожая убить электрическим током, если подойти слишком близко.

И все же я поймала себя на том, что пытаюсь достучаться до него, подсознательно или нет.

Почти заговорив с ним.

Почти прикоснувшись.

Почти обняв.

В итоге я всегда отступала на шаг, потому что была трусихой. Келлан ясно дал понять, что я не должна – не могу – приближаться к нему. Я не хотела нарушать правила. Я боялась его потерять. Не просто как друга, а потерять его окончательно.

Мне неоднократно приходило в голову, что я, наверное, должна рассказать об этой ситуации кому-то более квалифицированному. Я даже дошла до кабинета психолога. Но потом вспоминала каждый раз, когда они заставляли меня говорить со взрослыми о Той Самой Ночи, и как каждый разговор только усугублял ситуацию.

Единственное, что изменилось в этом году, – я начала тусоваться с некоторыми парнями в школе. Мы брали по куску пиццы, или гуляли по парку Хай-лайн, или мыли руки в «Сабон» в Сохо. Я даже позволила одному из них меня поцеловать.

Марку Макгоуэну.

Честно скажу: поцелуй вышел отстойным. Еще одно откровение: это не помешало нам попробовать снова (и снова, и снова). Мы целовались уже пару месяцев, но оба были рады сохранить наши отношения в секрете. Марк, вероятно, стыдился того, что я не была богатой наследницей, как все остальные здесь, а мне было стыдно, потому что, честно говоря, банки с диетическим «Севен-ап» я считала более умными, чем этот парень.

Топ-топ-топ.

Услышав, как Келлан поднимается по лестнице, я заблокировала экран и сунула телефон в карман, повернувшись к ржавой металлической двери.

Он появился на крыше. Его худоба придавила меня, как бетонная плита. Вблизи Келлан был похож на привидение. Но больше всего меня поразило то, что он выглядел еще сногсшибательнее, чем раньше. Как будто раньше