Из рода волхвов - Мирослава Раевская Страница 63

— Не смей сквернословить и говорить об этом столь непочтительно, — сказала она, наконец, отпустив его раскрасневшееся ухо. — Колдовство не прощает глупцов. И зазнаек тоже. Оно предназначено не для убийства и не для озлобленных метаний души.

Радовид обиженно насупился, сморщив ровный нос от переполнявшего его негодования. Но спорить с жрицей берегини Макошь не решался, потому что в большинстве их многочисленных споров он неминуемо проигрывал. Создавалось ощущение, что властительница и творительница чужих судеб неусыпно бдила за благополучием своей юной служительницы и всеми способами благоволила её воле. Лишь в эту купальскую ночь отвернулась, когда тёмные воды утопили её венок.

— Иногда на поле боя самое мудрое решение — это отступление. Людские войны принесут нам лишь несчастья, Радовид. «Сбежать, поджав хвост» в подобной ситуации — меньшее из зол. Так мы хотя бы убережём то хрупкое равновесие, что ещё у нас осталось.

В зелёных глазах непримиримым огнём горело несогласие. Но более он не решался спорить с её решениями.

* * *

На деревенском вече было принято решение покинуть эти края через несколько седмиц. Многие были не согласны, потому что любое промедление могло стоить им жизни. Мира была в их числе, но понимала разумные опасения старейшин. Среди них слишком много стариков и беременных женщин, для которых долгий путь мог стать тяжёлой ношей. А потому предусмотреть стоило все варианты.

Молодые волхвы, юные и пылкие, презрительно плевались в ответ на миролюбивые речи наставников. Они поддерживали Радовида, и было совершенно очевидно, что его тщеславные речи нашли в их сердцах отклик. Да и сам он совершенно не скрывал своей непримиримой позиции, предлагая дать бой обезумевшему князю, сплотиться с остальными волхвами и одним ударом вырвать корень зла, засевший в богатых палатах Яруны. Эти стремление стали ещё яростнее, когда в их деревню прибежал мальчишка, весь измазанный грязью и кровью, но живой. Его долго выхаживала она сама, но его разум, покалеченный жуткими картинами беспощадной бойни, уже было не спасти.

Княжеские войска двигались в их направлении стремительно, словно неумолимый тайфун, словно бедствие, несущее лишь хаос. По пути они сеяли смерть, разрушали города, пытаясь отыскать колдовскую кровь, сметали с лица земли сёла. Как удалось уцелеть этому несчастному ребёнку — никто не знал. Но страх креп, теперь каждому третьему хотелось либо сбежать куда подальше от неприветливой власти Вереского князя, либо дать бой. И Мира с трудом держала себя в руках, стараясь сохранять разум в спокойствии, а сердце — в холоде.

— Вы задумали безумие! Радовид, зачем ты подбиваешь их всех на это?! — закричала она, когда увидела их бледные лица в ночи у кромки леса. — Если вы уйдёте сейчас, то деревня останется без защиты. Мы уйдём совсем скоро, остался всего день…

— Вы уйдёте, а мы останемся, Мира, — отрезал он тем самым голосом, в котором звенела не терпящая возражений сталь. — Ни тебе, ни старейшим не придётся пачкать руки и пренебрегать обетами, которые вы так чтите. Мы сделаем это сами. И я уверен, что найдётся множество тех, кто поддержит меня в этом стремлении.

Его упёртость вызывала в ней отчаянную злость и бессилие. Она взмахнула руками, сама не понимая — хотела ли ударить его или же саму себя. В конце концов, было ли у неё право останавливать их… Но невольные слёзы жгли глаза.

— А если ты умрёшь? Мне что делать прикажешь, дурак ты бессовестный?! — закричала она, когда его товарищи двинулись вглубь леса, оставив их наедине. У них оставались крохи времени, которые Мира глупо тратила на слёзы и ругательства. — Просто уйдём отсюда — и этот кошмар нас не коснётся!

Кажется, её голос звучал настолько отчаянно, что даже ночные птицы в испуге разлетались, напуганные звуком. Но сил сдерживаться больше не было — страх последних дней окончательно выбил почву из-под ног. Стало настолько жутко, что это могла быть их последняя встреча, что проклятые рыдания сжимали удавку на её горле ещё сильнее, чем прежде. Хотелось кричать, бить его кулаками и падать в ноги, лишь бы этот дурень был с ней, а не где-то там, где реяли княжеские знамёна и смерть.

— Мира, — ласково позвал её Радовид и притянул к себе, укрывая теплом объятий. — Я вернусь. Я же всегда возвращался, забыла?

— А если в этот раз не вернёшься?

— Значит, ты недостаточно в меня верила, — безропотно донеслось ей в ответ.

— А моя вера тут причём, — пробурчала ему в грудь Мира, едва удерживая себя от того, чтобы отвесить ему смачного подзатыльника.

Он усмехнулся и поднял её лицо, обхватывая раскрасневшиеся мокрые щёки прохладными пальцами.

— Ты же жрица Макошь, Мира. Тебе, как и ей, ведомы хитросплетения чужих судеб. Ты её служительница, она обязательно прислушается к тебе, если ты вдруг захочешь к ней обратиться.

— Я не смогу убедить её вернуть тебя к жизни, даже если буду стоять перед её идолом на коленях три дня и три ночи, — от этих отчаянных слов слёзы потекли лишь сильнее. — Боги не всесильны, Радовид. Даже Макошь не спасёт тебя, если ты бросишься смерти в пасть.

— Но моих сил хватит, чтобы отвернуть эту пасть от вас, — он аккуратно стёр солёные капли с её кожи и целомудренно поцеловал в лоб. — Ты главное верь, Мира. Всё остальное — неважно. И береги мой подарок!

Он напоследок коснулся изящной лунной подвески, которая теперь украшала её белую шею, и разжал пальцы, скрываясь в тени ночного леса. Молчаливые деревья поглотили его силуэт, растворили его в темноте, словно и не было никогда никакого Радовида. Словно был только мираж, привидевшийся ей во сне.

Мира ждала его столько, сколько могла. Старейшины уговаривали её уйти вместе с ними, бросить тщеславного мальчишку с его возвышенными грёзами о справедливости, но она на всё ответила отказом. Сидела на капище богини перед её молчаливым изваянием и ежедневно возносила к ней молитвы и щедрые дары. Всё, что у неё было — это вера. В себя, в богов и в Радовида, которого ранее никогда не подводило его колдовство. Поэтому она ждала его — безропотно и терпеливо.

Но вместо него увидела с высоты капищного холма пламя, объявшее деревянные избы, и крики людей. Этим утром они намеревались уйти, этим утром они должны были покинуть