Несостоявшаяся свадьба - Гэри Нэнси Страница 69

Словно читая ее мысли, тетушка объяснила:

— Слушание было закрытым, а протоколы опечатали, так как дело касалось несовершеннолетней. Договоренность об уходе Билла из фирмы по собственному желанию включала и обязательство обеих сторон сохранять конфиденциальность. Ему повезло, что фирма согласилась на это. Впрочем, его партнеры наверняка не меньше Билла хотели, чтобы ничего не просочилось в прессу. Несколько месяцев по городу ходили какие-то слухи, а может, это мне просто мерещилось. Правда, некоторые знакомые при встрече поглядывали на меня искоса, и нас одно время не приглашали в дома, куда обычно звали на ужины и коктейли. Но постепенно все улеглось. Ведь Билла здесь считали своим, и его друзьям не хотелось думать о нем плохо.

Аделаида набралась смелости посмотреть Фрэнсис прямо в глаза.

— Знаю, что ты считаешь его негодяем. Но ты не видела, в каком он был отчаянии. Он умолял меня не оставлять его. Он обещал искупить свою вину. И он это сделал. После тех событий он изменился, его нельзя было узнать. Для Хоуп он был замечательным отцом, заботливым, нежным, самоотверженным. И потому он приложил столько усилий, чтобы брак с Джеком состоялся. Он верил, что судьба наконец ей улыбнулась, что Хоуп будет хорошо с Джеком.

— Значит, ты ему все простила?

— Не знаю, можно ли назвать это прощением, но я не перестала любить его. Тебе это кажется невероятным, но такое бывает, когда для женщины весь мир сосредотачивается в одном близком ей человеке. Я не могу вообразить, что буду жить без него. Он спас меня от одиночества после смерти Моргана, он поселил меня в своем чудесном доме у моря, он помог мне обрести здесь друзей. Он не злой, он хороший. Он оступился один раз, но потом не щадил себя, чтобы заслужить прощение. Но теперь он так и не узнает, простила ли его Хоуп.

— А ты не говорила об этом с Хоуп?

— Однажды она высказалась… Месяц назад Хоуп вдруг вскочила на карниз под своим окном и стала кричать: «Как ты могла допустить это? Почему ты не защитила меня? Как ты можешь жить после этого?» Кэтлин побежала звать Билла, а меня словно парализовало. Я не могла пошевелиться и только молилась, взывала к господу. И слушала, как Хоуп выкрикивает: «Ты мне не мать! Ненавижу тебя! Хочу, чтобы ты сгорела в аду!» А потом она умолкла… внезапно, словно что-то оборвалось в ней. Когда у меня хватило сил подняться наверх, я застала ее в спальне плачущей в объятиях Кэтлин. Хоуп свернулась калачиком и выглядела такой жалкой. Она выплеснула то, что, оказывается, давно копилось в ней. Мы надеялись, что замужество исцелит ее, ведь Джек так любил ее и заботился о ней… Я взялась за подготовку этой свадьбы, а про Билла и говорить нечего. Откуда только у него брались силы… Но мы так хотели, чтобы Хоуп поняла, хоть и с опозданием, что родители любят ее и что для них она дороже всего на свете.

Обе женщины одновременно почувствовали, что пора ставить точку в затянувшейся беседе. Аделаида взяла это на себя:

— Только, пожалуйста, Фрэнни… никому… ни одной живой душе ни слова. Ведь то, что я рассказала тебе, не имеет никакого отношения к смерти Хоуп.

29

Четыре массивные колонны возвышались над парадным входом в институт Эвери Боуэрса. Само здание из белого камня с темно-зеленой черепичной кровлей выглядело внушительно. Выложенная кирпичом дорожка огибала его слева и уводила на просторы изумрудных газонов с мраморными фонтанами и множеством садовых скамеек, хаотично расставленных на траве. Справа располагалась асфальтированная автостоянка, заполненная служебными фургончиками и частными легковушками. Столько дорогих марок можно было увидеть разве только возле отеля «Плаза» или у концертных залов в вечерние часы, что свидетельствовало о весьма приличных заработках здешнего персонала.

Впрочем, его присутствие никак не ощущалось. За исключением парочки врачей в белоснежных халатах, вроде бы без дела вышагивавших по лужайке, Фрэнсис, выискивавшая среди сверкающих лимузинов свободный «пятачок» для парковки, не заметила никаких других живых существ — ни суетливых медсестер, ни заторможенных пациентов, дремлющих на солнышке. Безлюдно было и в громадном круглом холле, по центру которого размещался такой же формы стол из черного дерева с белой табличкой на металлической стойке, извещавшей посетителей, что для вызова дежурного надо нажать кнопку. Фрэнсис последовала рекомендации.

— Могу я вам помочь? — раздался женский голос.

Фрэнсис растерянно оглянулась в поисках источника звука, но переговорное устройство было надежно скрыто от глаз.

— Мне нужен доктор Франк. Питер Франк.

— Первый этаж, направо.

На какой-то момент Фрэнсис почувствовала себя Дороти из «Волшебника страны Оз» и уже приготовилась, отдернув занавеску, обнаружить пухленького коротышку, изображающего чародея. Зачем громоздить в приемной стол, если за ним нет ни дежурного, ни даже стула для него?

Согласно инструкции Фрэнсис двинулась вдоль стены по кругу направо, и перед ней бесшумно уползла в паз автоматическая дверь, открыв проход в уже другую приемную, на этот раз залитую солнцем, с пальмами в кадках и, как бы ради контраста с холлом, тесно заставленную дубовой мебелью. Единственная посетительница в майке, лишь условно прикрывающей грудь и торс, в распоротых по хипповой моде джинсах и с кольцом в носу, развалясь в кресле, листала потрепанный журнал. Она подняла на вошедшую Фрэнсис огромные голубые, как небо, но совершенно пустые глаза, но тут же опустила их и, послюнив палец, перевернула страницу.

За стеклянной перегородкой женщина плотного сложения в белой униформе, застегнутой на все пуговицы, несмотря на выпирающий животик, с аппетитом поедала сандвич с ветчиной. Она кивнула Фрэнсис:

— Присядьте. Доктор скоро вас примет.

Фрэнсис опустилась в кресло поблизости от девушки с кольцом в носу и уставилась на плакат, где перечислялись права пациента. «Конфиденциальность» — это слово было выделено самым крупным шрифтом.

Дверь в кабинет врача отворилась, и высокого роста поджарый мужчина, шагнув через порог, протянул руку и представился:

— Питер Франк.

— Спасибо, что вы согласились уделить мне время, — сказала Фрэнсис.

Он посмотрел на девицу с журналом, потом на часы.

— Ты опять явилась слишком рано. Я приму тебя через полчаса.

Та никак не прореагировала на его слова.

Доктор обратился к Фрэнсис:

— Почему бы нам не прогуляться? Глоток свежего воздуха мне не помешает.

Они вышли на лужайку и очутились словно в раю.

— Вы не против, если мы побеседуем на ходу?

Фрэнсис кивнула.

— Сколько лет вы консультируете в институте Эвери Боуэрса?

— Кажется, уже целую вечность. Работы здесь — непочатый край, дни незаметно перетекают в месяцы, месяцы — в годы. Время летит незаметно, лишь пациенты остаются в памяти. Вереница лиц. Все разные, но одинаково несчастные, ущербные люди. — Он горько усмехнулся. — Психический недуг — это нечто аморфное. Чудовище, которое нельзя увидеть и невозможно пощупать. Пока мы только заглядываем с порога в темное логово, где оно живет и плодится. Субсидирование исследований в этой области сводится к ничтожным суммам, так что прогресс невелик. Вот если бы мы, засучив рукава, состряпали новый прозак, то хлынул бы золотой дождь.

Фрэнсис с сочувственным пониманием покивала головой.

— Фармакологическим гигантам нет дела до тех, кто странствует по лабиринтам мозга, высвечивая жалким фонариком черные провалы, откуда выползают галлюцинации и мании. Общество в большинстве своем невежественно и не понимает, да и не хочет понять, природу психических отклонений. Ведь раздвоение личности не фиксируется на рентгеновском снимке, а шизофрения — на ЭКГ. Сколько родителей подростков с серьезными нарушениями психики или супругов, у кого жена или муж явно на грани помешательства, говорили мне: «Надо только внушить, чтобы он встал с кровати и занялся чем-нибудь полезным» или «Нам вместе так хорошо. Непонятно, с чего она бесится?» Подобная наивность меня изумляет и часто ставит в тупик. Я бы охотно обвинил во всех бедах трещину черепа или опухоль в мозгу, но не могу. Глаза тех, кто в тревоге, кто печется о своих любимых чадах, мужьях, женах, тотчас тускнеют, когда я начинаю толковать о химическом дисбалансе или о запоздалом развитии. Я преподношу им правду, а она их не устраивает. Но мы все равно обязаны сражаться за правду. Это неблагодарный труд, неблагодарная профессия, однако я посвятил ей всего себя, и что-то менять в жизни уже слишком поздно.