Тысяча порезов - Энн Малком Страница 8

Я помчался по подъездной дорожке, делая резкие повороты, заезжая на идеально ухоженные газоны, молясь Господу, чтобы с ними все было в порядке. Чтобы с ней все было в порядке.

Никаких других машин у входа не было. Мерседес Дона всегда был припаркован спереди и по центру, если он был дома, как своеобразное объявление для всех и каждого входящего.

Возможно, они ушли. Но вечеринка должна была начаться меньше, чем через час. Я знал, что миссис Каталано потребует, чтобы Изабелла подготовилась. Она была единственной, кого я боялся в доме, той, чье одобрение все еще ждал. И уже знала, что я планировал жениться на Изабелле. Она ни за что бы не оставила ее одну. Не тогда, когда та могла попытаться вразумить ее. На этот раз я надеялся, что миссис Каталано была там, пыталась убедить Изабеллу не любить меня. Мне было жаль тех, кто выступал против жены Дона.

Я схватил пистолет, с визгом останавливаясь и выскакивая из своей машины. Я знал тактику, которой научил меня Винсенций, как подходить к потенциально опасной ситуации. И не знал, кто в доме, друг или враг, враг мог быть прямо внутри, готовый пустить пулю мне в голову. Но я об этом не думал. Думал только о ней. Поэтому не стал прокрадываться внутрь, не сводя глаз с углов, точек, где меня могла подстерегать засада.

Нет, я сразу вошел.

Там были кровавые следы, и, хотя у меня не было причин так думать, просто знал, что они принадлежали ей. В моих ушах не было ничего, кроме глухого рева, когда я последовал по ним через дом, который был единственным настоящим домом.

Потом я нашел ее, единственную девушку, которую когда-либо любил.

Обнаженную.

Всю в крови.

Полную дыр.

Мой пистолет с грохотом упал на пол, когда я упал на колени рядом с ней, мои руки дрожали.

— Нет. Нет. Нет, — шептал я, мой голос звучал чужим и прерывистым для собственных ушей.

Я не хотел смотреть на нее. Не хотел, чтобы этот образ запечатлелся у меня в голове. В последний раз, когда я видел ее, она улыбалась, ее лицо раскраснелось от любви, волнения и воспоминаний о моих прикосновениях. От нее пахло ванилью, клубникой и мной.

Сейчас ее лицо было залито кровью. Один глаз заплыл. Волосы спутались и беспорядочно разметались по полу.

Я не мог смотреть на ее тело. Черт возьми, не мог. Не мог даже прикоснуться к ней. Я был слишком большим трусом. Потому что знал, что она не будет теплой или мягкой. Она была бы холодной, безжизненной. Девушки, которую я любил, там не было. Она умерла насильственной, ужасной, немыслимой смертью.

Затем послышался шум.

Тихий стон. Скрип.

Я двигался быстро, почти не думая, все человеческое во мне было разрушено, разбито вдребезги. Я чувствовал себя всего лишь диким животным, готовым разорвать на части любого, кто принимал в этом участие. Мне хотелось съесть их гребаную плоть.

Мой пистолет мгновенно оказался у меня в руке и был направлен в направлении шума.

Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы сосредоточиться на фигуре передо мной, в нескольких мгновениях от того, чтобы нажать на спусковой крючок. Все, чего я хотел, — это убивать. Потребность была настолько непреодолимой, что мне было наплевать, кто это, мне просто хотелось покончить с чьей-то жизнью.

Размытые очертания становились четче, чем больше я моргал.

— Кристиан?

Голос был тихим, детским и еле уловимо знакомым, но это помешало мне нажать на спусковой крючок.

Лоренцо был высоким для своего возраста. Я всегда шутил с ним о том, что он был вылитым баскетболистом из-за его природных способностей к спорту и его роста. Он всегда был серьезен, когда отвечал, говоря, что его единственными планами на будущее было однажды стать таким, как его отец. Эта фраза была произнесена не с обидой, а с гордостью. Они с Изабеллой оба обожали своего отца и думали, что тот выше луны. Почему бы ему не захотеть быть таким, как он?

Лоренцо будто уменьшился на три фута с тех пор, как я видел его в последний раз. Слезы текли по его лицу, все его тело дрожало. Глаза были прикованы к моим, а не к луже крови на полу. Где лежала его жестоко избитая и мертвая сестра. Мой взгляд метнулся за его спину, к открытой дверце шкафа.

Он смотрел на меня так, словно я был единственным в комнате, потому что он сидел там все это время… наблюдал, как они делают это с ней.

Если бы я уже не был чертовски онемевшим, возможно, и проявил бы сочувствие. Возможно, это разбило бы мне сердце.

Но у меня его не было.

Уже нет.

Офицер Грег Харрис

Грег Харрис устал.

Чертовски устал.

Он только что провел несколько часов, прочесывая поместье Каталано примерно с десятью другими полицейскими и тремя детективами, рассматривая разрушения, вызванные неизвестной группой нападавших. Его бесило, что столько рабочей силы было выделено на массовое нападение. Но он был не более чем пешкой, низшим винтиком в машине, так что у него не было права голоса в этом вопросе. Офицер пообещал себе, что как только станет детективом, то не будет потворствовать гребаному боссу мафии.

Винсенций Каталано был неприкасаем. Грег не знал подробностей, почему, но знал, что его начальство велело ему держаться подальше от всего, что связано с его семьей. Смотреть в другую сторону почти при любых обстоятельствах.

Теперь было невозможно смотреть в другую сторону. Не с учетом количества погибших. Не с учетом того, что принцесса мафии была одной из погибших. Дон позвонил нам сам, так как ни один из его соседей не был достаточно храбр для этого.

Харрис видел его мельком, когда прогуливался по территории. Лицо мужчины не было заплакано, не искажено горем. Нет. Черты его лица были пустыми, напряженными, в глазах бушевала буря. Харрис, который многое повидал, несмотря на то, что служил в полиции меньше двух лет, вздрогнул, увидев лицо этого человека. Он надеялся, что они найдут виновных в этом раньше, чем это сделает Дон, потому что тот собирался разорвать их на части.

С другой стороны, даже если бы они нашли того, кто ответственен за это, Харрис не сомневался, что их передадут Дону. Такова была коррупция в департаменте, таков был охват толпы. Но все может измениться. Это не будет продолжаться вечно.

Харрис не испытывал сочувствия к тем, кто лежал мертвыми на