Мария Правда - Площадь отсчета

Мария Правда

ПЛОЩАДЬ ОТСЧЕТА

РОМАН

Владимиру Александровичу Бердникову,

моему отцу

посвящается

Редактор Алла Лакомская

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НИКОЛИН ДЕНЬ

Я не посрамлю священного оружия и не оставлю товарища в битве, буду защищать и один и со многими все священное и заветное, не уменьшу силы и славы отечества, но увеличу их; буду разумно повиноваться существующему правительству и законам, установленным и имеющим быть принятыми; а если кто будет стараться уничтожить законы или не повиноваться им, я не допущу этого и буду бороться с этим против него и один и со всеми; буду также чтить отечественные святыни. В этом да будут мне свидетели боги.

25 НОЯБРЯ 1825 ГОДА, СЕРЕДА, АНИЧКОВ ДВОРЕЦ, С. — ПЕТЕРБУРГ

В Аничковом играли в музыкальные стулья. У детей Великого князя Николая Павловича и его жены Шарлотты были гости. Играли всемером. Сын Великого князя, семилетний Сашка, и пятилетняя сестра его Мэри, раскрасневшиеся, потные, бегали по зале вместе с друзьями. Трехлетняя Оли, немного попрыгав со старшими детьми, запросилась на руки. Подхватив Оли, Николай построил детей около стульев, потом подал команду играть. Шарлотта сидела за клавикордами. Дети сосредоточенно бегали вокруг шести стульев. Николай наблюдал за своими детьми, сравнивая их поведение с поведением сверстников. Как разнятся характеры уже в эти годы! Хитрая Мэри все пристраивалась присесть раньше времени, пока музыка не кончилась, а вот Сашка уж смирился с неизбежным поражением и продолжал бегать, потому как все бегают. Николаю Павловичу хотелось бы видеть в своем первенце более амбиции. Пока что Сашка, голубоглазый, белокурый Ангелико, как звала его на италиянский манер бабушка, императрица Мария Федоровна, никак не походил на будущего воина, даром что одет в гусарскую курточку с настоящими золотыми снурками.

«Ведь летом, на даче, на Елагином, с утра до ночи играл в парке, а ни разу себе коленок не разбил», — вспомнил Николай Павлович. Это ему непонятно было. Они с Мишелем, когда были маленькие, летали друг за другом как черти, валялись в песке, разбивали носы, а коленки у них за лето покрывались толстой багровой коркой, которую с наслаждением колупали. А тут Сашка, аккуратный, как девочка, боязливый, плаксивый. В кого?

Шарлотта резко прекратила играть, и запыхавшиеся, вопящие дети пошлепались на стулья. Саша остался стоять. И ведь даже не расстроился — улыбнулся и отошел. Ровесники его вели себя иначе. В стулья играли двое детей адъютанта Адлерберга, шести и семи лет, красные, встрепанные, живые как ртуть сорванцы. Эти всерьез бились за победу.

«Надобно летом непременно взять его в Красное Село на маневры, — подумал Николай Павлович, — уговорю Шарлотту. Пусть–ка встает рано в любую погоду, да упражнения строевые делает, да спит в палатке. Ничего, еще будет солдат».

Игра тем временем завершилась: победив обоих прытких Адлербергов, торжествующая Мэри сидела на последнем стуле. Ее худенькое плечико выскочило из открытого нарядного платья, длинные пепельные локоны, завитые по случаю гостей, распустились совершенно. Шарлотта поднесла ей приз — кулек шоколадных и помадных сладостей, сделав движение глазами — угости ребят! Мэри сорвала с кулька ленточку и послушно раздала детям конфекты, оставив себе самую большую, которую тут же затолкала в рот, перемазавшись шоколадом. Впрочем, сие было простительно.

Шарлотта сияла. Снова стройная после четвертых родов, в чудесном новом платье, белом с серебром, украшенном по поясу и корсажу маленькими красными и белыми розами, она была сегодня замечательно хороша. Видно было, что она купается в детском веселье, щеки ее раскраснелись не хуже, чем у Мэри. Сейчас она усадила за клавикорды старушку фрейлину, устроила пары для танцев, стала с Сашкой в первую и повела детей галопом по зале. Адлерберги, таща за собой девчонок, мотали головами, как жеребята. Оли снова стала проситься бегать, но вместо этого Николай, посадив ее к себе на плечо, сам под музыку пробежался за детьми. Она пищала от восторга так, что в ушах звенело.

Подобные забавы в Аничковом устраивались часто. Шарлотта любила возиться с детьми, да и Николай получал от этого немалое удовольствие. А главное, он давно еще обещал себе дать своим детям настоящую семью, каковой сам был лишен. Счастье еще, что у него был Мишель, брат, младший всего двумя годами, товарищ детства, с которым остались близки и по сию пору. Было бы ему куда как одиноко без Мишеля.

Бабка его, Великая Екатерина, с рождения забрала к себе старших братьев, Александра и Константина, дабы вырастить их достойными себе преемниками. Сына своего, Павла Петровича, она недолюбливала и намеревалась обойти его троном. Родители мечтали о других сыновьях, но ждать пришлось долго: после Константина у матушки родились шесть девочек. И потом уже, к сорока годам заполучив себе наконец еще двоих сыновей, Мария Федоровна почему–то потеряла к ним интерес. Они с Мишелем посещали мать в определенные часы — как на аудиенцию ходили, где их только и распекали за учебу и поведение. Даже от папеньки, который нравом был крут, Николай видел более родительского тепла, но потерял его едва пяти лет и помнил очень смутно.

«У меня все будет по–другому», — думал он всегда, да так и вышло. Жениться ему удалось по любви — редкое счастье при династическом браке. Шарлотта не блистала умом, да николи и не стремилась прослыть femme d’esprit, но в ней были качества, хорошей жене необходимо нужные: красота, доброта и умение любить. Ему было 29 лет, ей двумя годами менее. Они прожили вместе 8 хороших лет. Детей было четверо, и будут еще, коли Бог даст. «Семья — вот драгоценнейшее, что есть на свете, — растроганно сказал недавно навестивший их государь Александр, — храните ее священный огонь!» Александр чуть не прослезился, увидав Шарлотту во всей славе своей — окруженную малышами, с новорожденной девочкой на руках. Брак самого государя был несчастлив и бездетен — в последние годы они с императрицей Елизаветой не жили общей жизнью, лишь когда она тяжело заболела, он, видимо, желая последнего примирения, поехал с нею в Крым.

— И правда, Ника, как хорошо мы живем, — сказала ему Шарлотта по отъезде государя. Он поморщился — был суеверен. — Не говори так, — и с удовольствием поцеловал ее в шею, — живем, слава богу!

Конечно же жизнь не была совершенно безоблачна. Служба доставляла Николаю Павловичу немало досадных минут. Они с Мишелем командовали бригадами, будучи, как им по рождению и полагалось, к тридцати годам в чинах генеральских. В феврале сего года получил он и дивизию гвардейскую. Однако карьер его оставался номинальным. Все полковые командиры, подчиненные Николая, были ветеранами великой войны, на которую по молодости лет он не попал. Если бы тогда матушка отпустила его, шестнадцатилетнего, в армию, все было бы по–другому. Даже находись он не на театре военных действий, а при особе государя, никто бы сейчас не мог подумать про него то, что они все думали: «Как ты, юнец необстрелянный, будешь командовать нами?» В то же время армия, по сию пору почивавшая на лаврах победоносных европейских походов, находилась в полнейшем расстройстве. Никто не проявлял усердия к службе, учения воспринимались как досадная обуза, а меж молодыми офицерами пустило корни опасное галльское вольнодумство. Николай распекал, придирался сверх меры, но никакой строгостью снискать авторитета не мог. Ежели кто–то был недоволен назначенными им взысканиями, обращались через его голову прямо к императору, которому в силу его характера влезать в эти мелкие дрязги было неинтересно, и оставлял он без последствий как жалобы, так и жалобщиков. Так и катилось все дальше, как катится, а офицеры разбаловались настолько, что могли спокойно явиться на смотр в форменной шинельке, накинутой прямо на фрак. При этом государь никогда не высказывал неудовольствия младшему брату, которого благодарил при всяком удобном случае за отличную службу. Николай Павлович уставал от собственного бессилия, от издевательских ухмылок за спиной и сбрасывал с себя дурное настроение, как сбрасывают грязную шинель в прихожей, лишь приходя домой, в Аничков. Он постановил себе серьезно побеседовать с государем по его возвращении и положить конец сей надоевшей ситуации. Николай знал за собою много недостатков, кроме одного — лени. Он любил и хотел работать, к тому ж искренне желал быть полезным государю и отечеству. Следственно, можно найти способ употребить его силы с большею пользою.

Взрыв детского хохота развлек его мысли: младший Адлерберг, шестилетний Коко, умудрился, пятясь, сесть в варенье, стоявшее на низком столике. Шарлотта отправила его с лакеем в детскую переодеваться. Эти мальчики носили в себе некий дух разрушения — всякий раз после их прихода бывала битая посуда и оборванные занавеси. Случалось и хуже — как–то они умудрились повалить на себя большой подсвечник, и тот же Коко обжег себе руку расплавленным воском. За ними надобно было смотреть в оба — отпрыски славного рода шведских рыцарей постоянно искали новых подвигов.