Александр Лекаренко - 2012 Страница 11

Глава 13

- У нас тут внизу что-то типа революции, - Данила неуверенно хохотнул. - Правительство свергли на фиг, в Киеве творится черт знает что.

- Кто кого бьет на этот раз? - спросил он, не особенно волнуясь: за последние четырнадцать лет он пережил две революции и две гражданские войны - все его поколение имело очень плохую карму, если ему пришлось жить в такие интересные времена.

- Какие-то желтые бьют каких-то голубых, - ответил Данила. - Или наоборот.

- Во, - вяло удивился Андрей. - Я всегда подозревал, что голубые еще себя покажут.

- Уже показали. Банки денег не возвращают, уже не говоря о кредитах, все рухнуло, в один день.

- Так ты тоже воюешь?

- Да нет, у нас тихо пока. Но магазины уже позакрывались. Возможно, ты со своими харчами будешь теперь самым богатым человеком в округе.

- Не прибедняйся.

- Я не прибедняюсь. Но весь бизнес теперь под вопросом. А может, уже и вопроса нет.

- Не стучи лысиной, Данила. Раньше как-то налаживалось, и сейчас наладится.

- Будем надеяться. Слушай, у тебя хата надежно заперта? Может, съездить, посмотреть?

- Да черт с ней, с хатой, пустая она, голые стены.

- Хорошо тебе, никаких забот.

- Готов с тобой поменяться, хочешь сюда?

- Не-е-е, - Данила хохотнул, - я буду над златом чахнуть.

- Ну-ну, смотри, не зачахни совсем, а то уже щеки на плечах лежат. А вот эти, которые революционеры, они за красных или за белых? Это я к тому, что интересно, кто придет тебя экспроприировать?

Данила помолчал, а потом сказал очень тяжело и серьезно:

- Пусть придут. Я сам их экспроприирую, и тех и других. Я, блин, кровавым потом…

- Да знаю я, Данилка, не ерепенься, я же не комбед. Я просто знать хочу, как мне теперь быть?

- Где есть, там и будь. Я тебе обещал заплатить и заплачу, ты меня знаешь. Провизии у тебя хватает. Если возникнет какой-то форс-мажор - свяжемся и будем действовать по обстоятельствам, не маленькие. И вот еще что. Там в кладовке есть транзистор. Ты найди его и слушай, если батарейки не сдохли, будешь, по крайней мере, знать, если объявят конец света.

- Я его увижу.

- Типун тебе на язык.

- И тебе тоже.

- Спасибо. Ну, пока?

- Пока, - он выключил связь.

Разговор состоялся ранним утром. После ночи, проведенной в полетах во сне и наяву, стоило бы вкусить полноценного сна - без полетов, но он не ощущал такой необходимости, напротив, он ощущал бодрость и прилив утренних сил, а потому принял решение посвятить дневные часы переводу книги с тем, чтобы вечером нормально войти в нормальный режим сна и бодрствования.

Готовя себе скорее по привычке, чем по необходимости утреннюю чашку коже, он еще поразмышлял некоторое время по поводу революции, а потом это совершенно вылетело у него из головы. Терять ему было нечего, даже цепи свои он давно уже сдал на металлолом и пропил, приобретать он ничего не хотел, он сидел на своей горе, как бабочка Лао-Цзы на библейской лилии полевой, вполне всем довольный. Какое ему было дело до каких-то революций?

Темнело теперь уже рано, поэтому, просидев целый день над переводом, он не так уж долго просидел и не так уж сильно устал, в сумерках отложив книгу и откинувшись на спинку кресла. Теперь уже не только темнело рано, но и ощутимо подмораживало к ночи, что вызывало необходимость растопить камин, но и позволяло, с учетом текущей революции, сэкономить горючее, отключив генератор, питающий холодильник. Он перетащил припасы в холодное помещение и устроился в кресле с сигаретой в руке, глядя в огонь, разведенный в камине.

Сегодняшний кусок информации, вырванный им у вечности, вкратце содержал следующее.

После длительного периода Темных Ночей перемешавшиеся между собой человеческие и получеловеческие виды образовали некий неустойчивый палеоантропический конгломерат, после чего все пошло своим естественным путем - по линиям разделения. От прежней цивилизации и прежнего мира, похороненного под обломками прежней Луны, остались только залежи угля и нефти, но на этот раз каждая из групп особей, стоявших в начале пути, обладала примерно одинаковой разумностью при весьма изначально различном психическом потенциале. В тексте была использована аналогия с зерном, упавшим на добрую почву и с зерном, упавшим на почву скудную. Обладатели “скудной почвы” имели достаточно ума, чтобы увидеть единственный путь к спасению и не захиреть на обочине жизни, они были вынуждены тормозить процесс разделения, изобретая для этого различные способы, в частности - воруя чужую “кровь” и прививая свою к генетически более мощным стволам. Этот процесс, имеющий достаточно прозрачную аналогию с виноградарством, и именовался в тексте соответствующими терминами, равно, как и обратный процесс - процесс очищения “крови” от примесей.

Он усмехнулся, направляясь к своему мини-бару: то, что выглядело совершенно очевидным с точки зрения виноградарства, переставало быть таковым с точки зрения отдельной человеческой личности, всегда считающей свое “вино” самым лучшим. “Да считай ты что хочешь”, - подумал он, беря в руки бутылку коньяку, - “но лозу-то зачем рубить?” По некоторому размышлению, он отставил коньяк и взял абсент - будучи опытным вольнодумцем, он полагал, что пить надо из всех наличных источников и точно знал, что любой источник, если выхлебать его до дна, способен превратить пьющего в козленка - с черепом вместо хлебала.

Спиртовой настой стал белым, как дым, когда он добавил в него воды и тонкий запах альпийской полыни потек невидимой струйкой, переливаясь через край бокала. “Пей водку”, - витиевато додумал он свою трезвую мысль, возвращаясь к огню, - “и не плюй в стакан тому, кто любит напитки из винограда”.

Первый же горький глоток прочистил мозги, как порыв холодного ветра, сдувающий пепел с горячих углей. Он вскочил из кресла и пересел к столу, придвинув к себе бумагу - процесс вольного творчества был замечателен тем, что творить можно было, когда угодно творцу, а не нанимателю, минирующему жизнь адской машиной будильника.

“Дьявол - это слабость, придумавшая Дьявола, отрицающего собственное существование, чтобы сбить людей с их пути к силе, - написал он, - Я, Бакула, нашедший путь и выстоявший на пути, отрицаю Дьявола, отрицаю Бога и всю ту человеческую мразь, которая устроилась между ними. Я не нуждаюсь ни в Боге, ни в Дьяволе, ни в человеческом стаде, чтобы идти путем своим, за это меня и называют сыном Сатаны те, кто сами являются сынами грязи. Я раздумывал - почему это так? Почему я, рожденный от отца и матери, подобно любому другому, не являюсь и не могу быть подобным любому другому? Почему мне чуждо и всегда было чуждо все, что называется человеческим? И я пришел к выводу, что нет ничего человеческого. То, что называется человеческим, принадлежит узкой группе людей, навязавших свои горбатые понятия всему человечеству, как ярмо, несомое волом, принадлежит погонщику и делает вола принадлежащим погонщику. А тот, кто полюбил свое ярмо - вечный раб. Нигде в природе вещей нет таких вещей, как грех и праведность, бедность и богатство - недаром их слово “Бог” происходит от слова “богатый”. Нигде в природе вещей нет таких вещей, как Спасение, Вера, Надежда, которые относятся к будущему, которого нет. И нигде в природе вещей не существует Любовь к несуществующему. И все здание человеческой реальности стоит на зыбкой почве изначальных фикций. Никто не обвинит купца в отсутствии трезвомыслия. Но его трезвомыслие зиждется на изначальном безумии, приравнивающем кусок золота к мешку хлеба, а всеобщее безумие делает такой обмен возможным и возможным делает торжество слабости над силой. Человек панически боится смерти, поскольку в конце жизни ему обещан Суд, ибо безгрешных нет. А страх смерти заставляет его бояться жизни и прятаться в тени Веры, Надежды и Любви. Или в панике, боясь собственной тени, проваливаться в еще большую тьму всеобщей Ненависти и Вражды всех против всех. Но почему это так? Почему есть люди, очевидно не способные выйти к свету солнца и есть люди, очевидно неспособные жить во тьме? Размышляя и действуя, я пришел к выводу, что в основе очевидной неоднородности людей лежит та же причина, которая разделила все живое на жителей света и жителей тьмы. Крот, в поисках безопасности зарываясь все глубже и глубже в землю, потерял свои глаза. Часть людей в поисках безопасности отвернулась от света, другая часть в поисках безопасности оседлала их поиск, направляя его все глубже и глубже во тьму, пока одни не превратились в кормильцев, другие - в кормимых, равно зависимых от тьмы и друг от друга. Я, Теодор Бакула, скорблю, стоя один на поверхности земли, я оглядываюсь в поиске себе подобных, но никого не вижу. Я ищу, кому подарить себя, но не вижу такого, никто не принимает моей любви, принимая ее за ненависть, никто не хочет моего света и бежит от него во мрак. Поэтому я решил вырастить свою стаю, так же, как пастухи рода человеческого вырастили стадо свое. Я устал от одинокой тоски в пустоте, где нет ни одной ветви, чтобы угнездить мое тело, я решил вырастить древо, Род, чьи глаза не ослепнут, глядя в глаза Солнца. Я не верю в жизнь на горных вершинах, там нет воздуха, мой Род будет жить среди людей, топча людей, как траву, пока не останется травы на земле, а будут только Люди. Я - зачинатель Древа, которое, произрастая из Прошлого, через тела слепых кротов проткнет своими ветвями Небо над будущей Землей”.