Анри Труайя - Крушение Страница 15

Филипп подошел к детской кроватке.

— Правда, она прелесть? — спросила его Франсуаза.

— Очаровательная малышка, — ответил Филипп.

Восхищение его было искусственным, приклеенная к лицу улыбка — фальшивой.

— Странно, что Кароль еще не пришла, — сказал он, выпрямляясь.

— Наверно, где-то застряла в пробке, — предположила Марианна. — В Париже такой ужас творится на дорогах!

Жан-Марк взялся за пальто.

— Как, ты уже уходишь? — с досадой в голосе воскликнул Даниэль.

— Да, мне пора, — ответил Жан-Марк.

— Но ведь ты только что пришел, еще и пяти минут не прошло!

Жан-Марк отрицательно покачал головой. Он говорил неправду, и все это видели. Один взгляд, любое слово отца могли остановить его, но Филипп молчал с каменным лицом. Жан-Марк поспешил уйти, дверь за ним едва закрылась, а Даниэль уже почувствовал горечь и разочарование. Он не знал, кого — отца или брата — больше винить в том, что его миротворческая миссия провалилась. В палате вновь зазвучали голоса: теперь говорили о нем. Разговор был таким скучным и банальным, что Даниэль быстро потерял к нему интерес и стал смотреть в окно. Вскоре он увидел, что через сад идет Кароль. На ней был серо-бежевый плащ с воротником из выдры. Интересно, встретились ли они с Жан-Марком у ворот клиники?

— А к нам новый посетитель, — объявил Даниэль.

Филипп сделал стойку.

— Кто? — поинтересовалась Дани.

— Кароль, — ответил ей Даниэль.

— Наконец-то, — проворчал Филипп.

Последовало долгое молчание. Филипп чувствовал на себе взгляды сына и дочери, но ему было плевать, какого они о нем мнения. Внутренне сжавшись, он ждал появления Кароль. «У входа она должна была столкнуться с Жан-Марком, — думал он. — Что она почувствовала, увидев его? Какой же я наивный глупец, ведь они и так могут встречаться! А как же тогда Ксавье Болье? Хотя одно другому не мешает. Она такая мерзавка, что может держать при себе обоих, и меня в придачу!» Филипп настолько привык к этим проявлениям ревности, что, как хронический больной, мог не только предвидеть приближение приступа, но и распознавать все его этапы, от момента, когда боль начинается, и до того, как она отпускает. В сотый раз он упрекнул себя в том, что не разузнал хорошенько, с кем встречается его жена. Надо было проследить за ней. В конце концов, нанять частного детектива. Нет, невозможно, чтобы он опустился до такой степени. Да и стало ли бы ему легче, узнай он все?!

Дверь в палату открылась. Как всегда бывало при появлении Кароль, присутствующие оживились. За одну минуту она очаровала своей улыбкой Марианну Совло, как родную дочь расцеловала Даниэлу, издала возглас восхищения, увидев младенца, прижала к себе Даниэля, назвав его «папашкой», и подарила ночную кофточку матери и летний комбинезончик ребенку.

— Мне показалось, что розовое вам будет к лицу, — обратилась она к Даниэле. — Клянусь, более восхитительной малютки я не видела никогда в жизни!

Пока Кароль, склонившись над колыбелью, расточала комплименты, Филипп любовался ею. Да, эта женщина — в его вкусе. Ничто не испортило ее красоты. Она не знала тягот вынашивания ребенка, не кормила грудью. От своего пола она взяла все самое лучшее, самое романтическое. Может, ее действительно тронуло простодушное счастье Даниэля и Дани? Что, если, наблюдая за тем, как они вьют свое семейное гнездышко, она вновь захочет обрести покой и радость в семье? И, может быть, теперь, встретившись с детьми и вспомнив прошлое, она вернется к нему? При этой мысли Филиппа охватило чувство невероятного ликования. Сделав знак сыну, что хочет переговорить с ним, он вышел из палаты в коридор.

— Я слушаю тебя, папа, — сказал Даниэль.

— Проводи-ка меня в администрацию клиники, — попросил Филипп тоном, не терпящим возражений.

Они спустились по главной лестнице. В конце коридора первого этажа находилась застекленная дверь. Остановившись перед ней, Филипп произнес:

— Все расходы по пребыванию Даниэлы в клинике оплачиваю я. — Не дав сыну возможности поблагодарить его, Филипп вошел.

Пока он разговаривал с бухгалтером, Даниэль, онемевший от изумления, мысленно упрекал себя в том, что недооценивал отца. Вот это человек! Он не дает детям помыкать собой и не вмешивается в их дела. Сбились с пути, выкручивайтесь сами. Он и глазом не моргнет. Но в последний момент, если риск слишком велик, все-таки протянет руку помощи. Со своими сыновьями я буду таким же — строгим, но справедливым!

Закрыв чековую книжку, Филипп положил ее в задний карман брюк. Они вышли в коридор.

— Знаешь, папа, то, что ты сделал, это… это просто потрясающе! — пробормотал Даниэль и обнял отца.

Вначале Филипп, как обычно, хотел уклониться от подобного выражения чувств, но потом, вспомнив о Кароль и о том, что она больше его чтит дух семьи, сделал над собой усилие. Выполняя последний пункт своего замысла, он продолжал:

— Завтра ты откроешь счет в моем банке.

— Но, папа, мне нечего на него положить, — смущенно сказал Даниэль.

Филипп протянул ему стофранковую купюру.

— Для начала положишь вот это. Время от времени я буду переводить тебе небольшие суммы.

Растерявшись от внезапного проявления его великодушия, Даниэль не знал, что сказать.

— Большое спасибо, папа. Но, может, для тебя это затруднительно?

— Будь это так, я не стал бы этого делать.

— Должен признаться, что это чертовски кстати! Учитывая предстоящие расходы… Дани будет так счастлива!

— Мне кажется, не стоит ей говорить.

— От нее у меня секретов нет!

— Ну ладно, как хочешь, дело твое. Только дождись, пока вы останетесь вдвоем.

Вспомнив, что отец ненавидит всяческие излияния, Даниэль счел за благо не настаивать. Когда они вернулись в палату, Кароль уже собиралась уходить.

— Ты отвезешь меня? — обратилась она к Филиппу.

— Конечно.

Филипп ликовал, ему показалось, что, предложив помощь Даниэлю, он тем самым оказал бесценную услугу самому себе, и первой наградой стала просьба Кароль. Конечно, она торопится попасть домой всего лишь для того, чтобы переодеться и уйти, — она теперь все чаще уходит вечерами. Сейчас ни в коем случае нельзя упрекать ее или быть грубым, вернуть женщину назад можно только терпением, хитростью и лаской.

Кароль закрылась в ванной. Оставшись в спальне, Филипп прислушивался к дыханию, тихому плеску воды, позвякиванию флаконов. Следуя за этими звуками, он представлял, как Кароль расслабленно лежит в пене, как слегка колышется ее грудь… грудь, знавшая только любовные ласки.

Трудно поверить, что совсем недавно Кароль полностью принадлежала ему, а он волочился за другими. Осел! Его желание становилось все сильнее, горячая волна крови прилила к лицу. Не в силах сдерживаться, Филипп постучал.

— Входи, — отозвалась она.

Он проскользнул в ванную и попал в облако теплого, пропитанного ароматом Кароль пара. В пеньюаре из розовой махровой ткани она сидела перед туалетным столиком и расчесывала волосы. Широкие рукава, скользнув вниз, обнажили руки до самых подмышек. Между приоткрытыми полами халата угадывалась ее красивая большая грудь. Стоя у нее за спиной, Филипп с трудом сдерживал нервную дрожь, но чем больше усилий он прикладывал, чтобы обуздать себя, тем сильнее ему хотелось обнять Кароль, повернуть к себе, целовать в ненакрашенные губы.

— Я сказал Даниэлю, что оплачу все расходы, связанные с пребыванием Даниэлы в клинике, — негромко проговорил Филипп.

— Правильно, я как раз хотела тебе это посоветовать.

— И еще я решил положить ему небольшое содержание, триста франков в месяц. Что ты об этом думаешь?

— Не слишком щедро!

— В его годы достаточно.

Кароль улыбнулась ему в зеркале. Можно ли это считать поощрением к действию? Филипп положил руку жене на плечо, ощущая под толстой тканью халата стройное, чувственное тело. Кароль встала и, обернувшись к нему, равнодушно произнесла:

— А Франсуаза?

— Что Франсуаза?

— Ей бы тоже надо помочь.

— Ну, Франсуаза — это совсем другое дело. У ее мужа есть работа, она сама кое-что зарабатывает. Мне бы не хотелось вмешиваться. Разве что в случае, если ей станет совсем трудно…

При этих словах Филипп положил вторую руку на плечо жены: теперь он почти обнимал ее, но как пленницу. Достаточно было одного легкого движения — и он притянул бы ее к себе. Филипп стоял так близко, что уже чувствовал тепло, исходившее от ее лица. Кароль не протестовала, не становилась неподатливой. Боже милостивый! Неужели она согласна?! Филипп уже потянулся к ее приоткрытым, ждущим поцелуя губам, но тут она прошептала:

— А что мы станем делать с Жан-Марком?

Словно ледяной шквал ударил Филиппа в лицо. Отпрянув от Кароль, он резко выпрямился и посмотрел на нее. Она не улыбалась, но он уловил у нее в глазах искорки жестокой радости.