Андрей Добрынин - Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы Страница 18

Маркиза привела в чувство дергающая боль в спине. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на дне шлюпки. Над ним на фоне безоблачного неба возвышалась фигура Виктора Пеленягрэ, неутомимо работающего веслами. Подумав о судьбе своего любимого корабля, маркиз застонал. По его щеке, впервые за много лет не выбритой, пролегла блестящая полоска слезы. «Битый час гребу, и ничего нету. Удивительная местность», — пожаловался Виктор, почувствовав, что маркиз очнулся. Вдруг на корме кто–то засвистел в ритме гребли песню тореадора из «Кармен». Повернув голову, маркиз увидел, что у руля вельбота сидит Вадим Цимбал. Маркиз в душе порадовался тому обстоятельству, что в одной шлюпке с ним оказались именно те два человека, которые были ему наиболее симпатичны из всей команды.

Из рассказа Цимбала маркиз уяснил себе развитие событий после своего ранения. «Пичинча» продержался на воде до захода солнца, и большая часть команды, спасавшейся на шлюпках, была взята в плен подошедшими вражескими кораблями. Вельботу маркиза удалось ускользнуть под прикрытием наступившей темноты. Пленные матросы с «Пичинчи» уверяли, будто сами видели гибель их командира от прямого попадания снаряда, поэтому маркиза и не искали. Вадим Цимбал сел на весла и греб несколько дней в западном направлении, в то время как Виктор Пеленягрэ лечил смертельную рану маркиза, используя свои качества экстрасенса. Он устремлял на рану неподвижный взор и что–то неразборчиво бормотал. Сначала из раны вышел осколок, словно плоть сама вытолкнула его наружу. Затем начался процесс заживления, и через трое суток, когда маркиз очнулся, на спине у него остался только свежий розовый шрам, который порой слегка побаливал. «Сударь, я ваш должник», — сказал маркиз с чувством. «Пустяки! — воскликнул Виктор. — Это я у вас в долгу, ведь вы потеряли свой корабль». При упоминании о корабле по лицу маркиза вновь пробежала тень. «Жестокие мужланы!» — прошептал он. «Время обедать», — подал голос Вадим Цимбал. «Кстати, как же вы питались все это время?» — полюбопытствовал маркиз. «Сейчас увидите, сеньор», — отвечал Цимбал. Он вынул из кармана губную гармонику и заиграл на ней знаменитый романс Виктора Пеленягрэ «В далеком Бискайском заливе», а Виктор громко запел. Через некоторое время в прозрачной голубоватой толще воды показались темные спинки рыб, поднимающихся из глубины. Вскоре рыбы сплошной массой окружили шлюпку и поплыли рядом с ней, незаметно шевеля плавниками. Виктор, не прекращая пения, вылавливал их одну за другой и резким ударом кулака по голове прерывал их безотрадное существование. Наловив достаточно, он выбрал одну из рыб, показавшуюся ему наиболее аппетитной, и принялся с хрустом объедать у нее спинку, став в этот миг очень похожим на бобра. «Эти рыбы такие сочные, — заметил Виктор с набитым ртом. — Превосходно утоляют жажду, после них совсем не хочется пить. Пока вы были без сознания, к нам подплывала китиха, по–моему, она предлагала нам подоить ее, чтобы мы напились молока. Мы отказались». Маркиз уже ничему не удивлялся и с аппетитом принялся поедать рыбу, обнаружив, что это непривычное кушанье чрезвычайно вкусно. «В сущности, плыть по морю в шлюпке довольно недурно, но уж очень однообразно», — сказал Виктор. «Ничего, скоро приплывем», — сказал Вадим, садясь за весла.

Они держали путь в Бирму — беспокойную страну, где легко затеряться. Привалы они устраивали на пустынных атоллах, внося разнообразие в свое меню кокосами, черепахами и мясом диких свиней. Огонь разводил Вадим, использовавший собственные очки в качестве зажигательного стекла. Населенные острова и тем более гавани они старались либо обходить, либо проходить мимо них в темноте. Маркиз безошибочно ориентировался в этих водах. Через несколько дней они увидели вдалеке поросшие лесом горы Новой Гвинеи, затем маркиз вывел лодку в пустынный пролив Бокас–дель–Драгон. Немалые опасения внушало маркизу плавание вдоль берегов Явы и особенно через Малаккский пролив, так как там проходит множество морских путей. Однако все обошлось на редкость удачно — лишь иногда на горизонте они видели дымки далеких судов. Кроме того, в течение всего путешествия стоял полный штиль, так что лодка легко летела вперед по зеркальной водной поверхности. И наконец маркиз заметил, что движение их гребного суденышка приобрело невероятно высокую скорость. Ему даже не требовалось никаких вычислений для проверки столь странного явления — глазомер опытного моряка не мог его подвести. Те же наблюдения сделал и Вадим Цимбал, поделившийся ими с маркизом. Оба моряка не нашли удовлетворительных объяснений происходящему среди обычных земных причинно–следственных связей. Маркиз только осенил себя крестным знамением и набожно произнес латинскую молитву Богоматери. То же сделал и Вадим Цимбал, воспитанный в католичестве. Один Виктор Пеленягрэ считал, что все идет так, как должно, и то энергично работал веслами, то сидел, развалясь на корме и смачно хрустел рыбой.

В Рангунский порт их шлюпка проскользнула ночью, под покровом мрака. Лавируя среди светящихся огнями судов, они достигли самого отдаленного уголка порта, где было кладбище старых кораблей. На некоторых из них тускло светились один–два иллюминатора — там, видимо, ютились бродяги или курильщики опиума. С берега слышались крики ночных птиц и отдаленный вой шакала. Виднелись силуэты пальм, а под ними темная масса лачуг на сваях. Между сваями тихо плескалась вода. Вадим Цимбал, служивший ранее в торговом флоте и неплохо знавший подозрительные кварталы всех крупных портов Южного полушария, сел на руль и стал направлять движение шлюпки по каналам среди свайных построек. Мало–помалу они добрались до оживленного района, где светились огни в бесчисленных притонах, играла восточная музыка и слышались взрывы смеха. Там они пришвартовались на ночлег к свае ветхого скрипучего домика, на первом этаже которого помещался бар, а на втором — номера с девочками. От услуг девочек друзья из–за безденежья отказались, но все же отметили в баре благополучное прибытие на terra firma, заказав вонючей китайской водки и расплатившись серебряной серьгой из уха Вадима Цимбала, Наутро они принялись подыскивать работу, чтобы разжиться деньгами на переезд в Швейцарию. Там маркиз держал деньги в банке на специальном счете, с которого их можно было снять, не предъявляя никаких бумаг, а только назвав номер счета. Вадим Цимбал вскоре поступил в оркестр одного вполне приличного европейского ресторана в центре города, маркиз взял напрокат фрак и стал давать уроки иностранных языков и танцев в колледже католической миссии, и только Виктор никак не мог найти место. От работы докера он с гневом отказался, так как не выносил монотонного физического труда. Устав от поисков, он целыми днями апатично лежал в скрипучей клетушке, которую представлял собой номер гостиницы, натянув грязную простыню до самого подбородка, поскольку с потолка то и дело падали насекомые. В конце концов однажды вечером в гостиничном баре он разговорился с подозрительного вида китайцем, и тот предложил ему работать в порту зазывалой, направляющим гостей в многочисленные притоны, принадлежащие «Триаде». Именно в этом качестве я и повстречал Виктора Пеленягрэ в рангунском порту.

«Дела идут так себе», — сказал Виктор, отхлебнув водки из стаканчика и поморщившись. Мы сидели в баре «Ориент» неподалеку от порта. В открытую дверь виднелось мелькание уличной толпы, сверкала эмаль автомобилей, вопили клаксоны и уличные торговцы. «А что так? — поинтересовался я. — Товар вроде бы не тот, который может потерять сбыт». «Да эти проклятые искусственные бабы портят все дело. В Гонконге их штампуют миллионами, и все моряки берут их с собой. Теперь на девочек тратятся только интеллигентные люди, а много ли их тут найдешь?» «Н-да, — хмыкнул я. — Что ж, мне кажется, нам надо объединить усилия. Б Калькутте мы полностью разгружаемся, и я буду иметь полное право просить расчет. До Калькутты же я могу захватить вас с собой на «Калипсо». С капитаном у меня отношения прекрасные, он возражать не будет. А в Калькутте я имею крепкие связи в шиитской общине, там мы начнем поиски Григорьева. Я чувствую в его деле лапу каких–то мусульманских сектантов, хотя и не могу понять, зачем он им понадобился». «Постойте, а что случилось с Григорьевым?» — спросил Виктор, находившийся, как обычно, в полном неведении. Я вкратце рассказал ему о похищении в Париже. «А-а, рыжий муфлон, разрушитель моего счастья! — мстительно завопил Виктор, имевший с Константином счеты сердечного свойства. — Я знал, что так случится, это Бог его покарал!» «Стыдитесь», — пристально гладя ему в глаза, произнес я. «Да, прошу прощения, — тут же остыл Виктор. — Погорячился, был не прав. Все же Григорьев как–никак разрушитель моего счастья». «Что такое любовные дрязги по сравнению с нашим делом, завещанным нам свыше? — спросил я. — Если бы вы были мусульманином, я напомнил бы вам суру «Курайш» из Корана. «За союз курайшитов», — гласит она. А курайш — это отмеченное Аллахом племя, из которого происходил Мохаммед. Это сказано обо всех людях, взысканных Высшей силой и движущихся не к благам ближней жизни, а к благам жизни будущей». «Вы правы, да, да, а я не прав», — покаянно замотал головой Виктор. «То–то же, — заметил я. — Итак, собирайтесь, улаживайте свои дела. Завтра утром я жду вас на «Калипсо»».