Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории Страница 2

Втроем пошли дальше, к очередному «штайману». Будь благословенна чья-то давняя мысль, ее оценишь только в такой вот экстремальной ситуации. Но по этим ли ориентирам, по этим ли «каменным человечкам», совершал Гейниц, назло Ивонне, свой дурацкий поход? Выпороть бы его за это…

— Гонза! Гон-з-а-а-а! Отзовись! Го-го-го!

Гроза чуть ослабела, только ливень хлестал по-прежнему. Раскаты грома уже не так оглушали — или к ним притерпелись, — они будто слились с шумом дождя, и теперь слышался как бы гул морского прибоя, только не такого равномерного. Зато молнии словно раздвигали тучи, их вспышки почти не прекращались и временами было светло как днем.

— Гон-за-а-а-а!

Фонарик Крчмы заметно разрядился, напрасно искал он очередной «штайман». Неужели сбились с дороги? Вернее— с направления, о дороге тут и речи не было. Позади грохнуло, посыпались камни — кто-то свалился в темноте, проехался по склону.

— А, черт… — Крчма услышал голос Мариана в нескольких метрах ниже себя — и одновременно, с противоположной стороны что-то похожее на слабый стон…

Пирк помог Мариану вскарабкаться обратно.

— Стойте! — остановил их Крчма. — Тише!

Какой-то странный писк… Переждали очередной раскат грома.

— Сю-да…

Сомнений больше не было. Крчма водил угасающим лучиком фонаря по скалистой стене, с которой донесся этот зов, от волнения рука его дрожала. Никого! Только груды мокрых, мертвых камней… Небо снова озарилось неверной вспышкой, и вот, в полусотне метров, в стороне, над почти отвесной скалой, скрюченная фигура Гейница, нога его как-то неестественно вытянута и торчит над узким карнизом.

По россыпи камней подобрались под самый карниз, на котором полулежал Гонза. Господи, как он туда попал? Фиолетовый свет озарил склон выше его — теперь все ясно. Гейниц взбирался от Прелома на Восточную Высокую, там его застигла гроза, и он поступил точно так, как поступают все неопытные туристы в Татрах: стал спускаться напрямик, ничего не зная о коварном характере многих гор, склоны которых незаметно становятся все круче, пока не заканчиваются отвесной стеной или карнизом.

— Спасибо тебе за ночную прогулочку! — закричал ему наверх Крчма. — Хвастливый олух, мамелюк египетский, чертов счетовод!

В свете молнии — недоуменно вытаращенные глаза Гейница, он словно не узнавал своих.

Постояли в нерешительности. Отвесная, монолитная, мокрая скала с незначительными неровностями, добрых шесть метров высотой… А у них — голые руки, даже веревки нет!

— Вот бросим тебя тут, посылай потом за пожарными с лестницей! Я аннулирую твой аттестат зрелости, слышишь?!

Прежде чем Крчма успел сообразить, что же теперь делать, Пирк без слов полез вверх. Соскользнул, скатился обратно. И снова полез.

— Не дури, убьешься! — крикнул ему Мариан.

— Что же ты советуешь — оставить его там? — оглянулся вниз Пирк.

Он подтянулся на руках еще на полметра, бесконечно долго искал носком башмака хоть крошечный выступ, Крчма подошел, встал прямо под ним.

— Отойдите, пан профессор[2], коли сорвусь, вам на голову грохнусь!

— Для того и встал.

Потоки дождя хлещут скалу, Пирка, небо вспыхивает и гаснет, где-то в стороне опять с грохотом валятся камни. Мариан встал плечом к плечу с Крчмой, хотя такая страховка дьявольски ненадежна.

Фонарик разрядился совсем, и теперь, как это ни парадоксально, все желали, чтоб молнии, единственный источник света, не прекращались.

Наконец Пирк всполз на узкий карниз, за который, видимо уже в падении, удержался Гейниц.

— Ну, как нам с тобой теперь быть, парень? — донесся сверху прерывистый голос запыхавшегося Пирка. — Знаете что? — крикнул он вниз. — Попробуйте сделать лестницу!

Крчма мотнул головой, чтобы стряхнуть воду с пышных своих бровей. Уперся руками в скалу, предложив Мариану влезть к нему на плечи. Но все равно между вытянутыми руками Мариана и Пирком, усевшимся на карнизе, оставалось три-четыре метра голой скалы. Пирк снял пальто.

— Удержишься, Гонза, коли спущу тебя?

Гейниц бормотал что-то невразумительное. В перерывах между ударами грома слышно было, как ругается Пирк.

— Дай хоть платок носовой…

При новом взблеске молнии Крчма понял его замысел ^ученик сообразительнее учителя — я и то не нашел бы решения так быстро; что ж, каждый человек, с которым я сталкиваюсь, в чем-то меня превосходит…). Связанными накрепко двумя носовыми платками Пирк обмотал запястья Гейница, продел между его рук рукав своего пальто, связал с другим рукавом.

— Повернись на живот… так… Гейниц вскрикнул от боли.

— Ничего, альпинист, придется потерпеть…

Почти безжизненное тело Гейница медленно сползало по скале к стоявшим под нею. Осыпавшиеся камушки били по лицу Крчму и Мариана. Пирк, не обращая внимания на потоки дождя, постепенно отпускал полы пальто. Наконец промокшие полуботинки Гейница коснулись поднятых ладоней Мариана.

— Ни дать ни взять «Трио Сабадос»… партерные акробаты в цирке Клудского… только у верхнего-то столько же огня в теле… как у дохлой собаки… — цедил Пирк, то и дело стискивая зубы от напряженного усилия удержать в руках мокрое пальто с шестидесятикилограммовым грузом,

— Ловите же! — отчаянно крикнул Мариан, валясь вместе с беспомощным Гейницем на камни.

Крчма помог ему встать; Мариан держался за голову — ушибся довольно сильно, Гейница пока положили на плоский валун.

— Нога… наверное… вы… вывих, — еле двигая одеревеневшими губами, бормотал тот чужим голосом, слов почти невозможно было разобрать. На виске ссадина, сквозь большую прореху в штанине просвечивает голое колено с большой нашлепкой засохшей крови. Но очки удержались, только одно стекло выбито. Однако хуже всего выглядела глубокая рваная рана под скулой, загрязненная мелкими осколками камней. Вот тут-то Крчма. здорово разозлился на Ивонну… Да разве внушишь легкомысленной девчонке Плутархово: «Мальчик шутя швыряет камнями в лягушек, но те погибают совсем не шутя, а на деле»? Она, поди, и забыла давно, кто такой Плутарх, разве что путает его с собакой Плутоном…

Рядом с грохотом приземлился Пирк — последние три метра он просто падал; стараясь ухватиться за выступ, окровавил ладонь.

Крчма с Марианом сцепили руки наподобие носилок,

— Обхвати нас за шею!

Но похоже было, что Гейниц и этого не сможет, так у него закоченели руки. Выбившийся из сил Пирк двигался впереди, выбирая дорогу. Кажется, это и называется «спасти кому-то жизнь», подумал Крчма. Только ведь даже такое вот доброе дело, в сущности, не более чем некая модификация эгоизма; оказанное благодеяние вынуждает к благодарности, а обеспечивать себе чью-то благодарность— один из способов утвердиться в чувстве собственной безопасности…

Обратно шли невероятно медленно, россыпь каменных глыб не лучшая дорога для носильщиков, идущих по необходимости бок о бок. К тому же ливень не переставал, Крчма с Марианом часто менялись местами под неудобным грузом. А впрочем, это нам не повредит: всякое напряжение, усилия, потраченные на одно дело, всегда оживляют, повышают способность достигать большего и в других делах…

— Такой мозгляк… елки зеленые, с чего это ты такой тяжелый? — пропыхтел Мариан, когда они в очередной раз опустили Гейница на землю.

— Да он весь водой пропитался, — хмыкнул Пирк.

— Смена караула! — объявил Крчма. Но здоровяк Пирк сбросил свой рюкзак.

— Эдак-то будет проще! — Он взвалил Гейница себе на спину. — Держись крепче, мамелюк несчастный, только смотри не задуши!

Так доплелись до навеса; навстречу им вышли иззябшие девушки.

— А где Камилл?

— Сказал — высадит дверь в Збойницкой хате, хотя бы пришлось рвать динамитом, и попытается разжечь плиту.

— О черт, вся команда вышла из повиновения! — вскипел Крчма. — Ищи теперь и его! Давно он ушел?

— С четверть часа.

Девушки окружили апатичного Гейница. С запада задул ледяной ветер, тучи поднялись выше, ночная гроза догромыхивала где-то за Беланскими Татрами.

К тому времени, как группка спасателей добралась до Збойницкой хаты, дождь, разумеется, прекратился. Далеко на севере временами беззвучно, словно мирными сполохами, еще озарялось чисто выстиранное ночное небо. И Со всех сторон раздавался гул только что родившихся водопадов. Камилл, к своему стыду, все еще бился над дверью хижины — ему удалось отвинтить ножом лишь верхнюю пластинку замка.

— Тебе бы красивыми словами девичьи сердца отворять, выражаясь языком твоей поэзии. А здесь требуется кое-что посильнее!

Пирк отыскал где-то за домом кирку, выбил порог, и после нескольких попыток ему удалось приподнять дверь на петлях.

Внутри еще хранилось тепло после вчерашней духоты; и восьмерым прозябшим, до нитки промокшим путникам тесное помещение показалось земным раем. Зажгли в кухоньке керосиновую лампу, и вскоре в печке забился живительный огонь. Под низким потолком общими усилиями соорудили с помощью веревок некое подобие хмельника, только вместо гроздьев хмеля тут висела мокрая одежка; от нее поднимался пар. Девушки, едва скинув дождевики, принялись обрабатывать раны Гейница; на изрядно распухшую щиколотку наложили уксусный компресс. Ивонна ваткой стала чистить ему страшную рану под скулой, в ней было полно песку. Гейниц, полуотвернувшись, стиснул зубы и крепко зажмурился — спирт сильно обжигал, — но, как истинный герой, и не охнул.