Андрей Добрынин - Избранные письма о куртуазном маньеризме Страница 22

Возможно, вдумчивый читатель упрекнет нас в нагнетании необоснованных страхов. В самом деле, представители каких общественных слоев могли бы в наше время создать такой салон и стать его постоянными посетителями? Родовая аристократия уничтожена, депутаты и чиновничество заслуженно презираемы народом, военные думают лишь о жилье и жалованье, предприниматели — о наживе и кутежах с девками. Что ж, вдумчивый читатель, несомненно, прав, и все–таки зловещий салон создан и существует. Известно его местонахождение, известны его основатели, его хозяйка, его посетители; известны, наконец, те леденящие душу события в жизни России, ближнего и даже дальнего зарубежья, нити от которых тянутся к «Черному салону» наших дней.

Впрочем, не буду забегать вперед. Лучше доедем на метро до станции «Серпуховская», пройдем метров пятьсот в сторону Даниловского рынка и свернем в неприметный проулок между двумя столь же неприметными домами. Нашему взору откроется пустынный двор, конец которого теряется где–то в бесконечной перспективе, а на открытом пространстве двора нелепо торчит высокий пьедестал с установленной на нем непропорционально крошечной фигуркой Ленина. Ленин делает такой жест рукой, словно старается схватить на лету воробьев, гадящих ему на темя. По левую руку мы увидим выделяющийся в ряду прочих зданий странный дом строго кубической формы, возведенный, очевидно, во времена господства конструктивизма в советской архитектуре. Поднимемся по лестнице с пролетами невероятной длины на последний этаж, под самую крышу, и с удивлением увидим беспечно приоткрытую дверь в квартиру. Из–за двери доносятся взрывы смеха, звон бокалов, пение и треньканье гитары. Раздевшись в прихожей, в которой громоздятся горы верхней одежды, но нет ни души, осторожно пройдем в комнату, где идет веселье, и скромно остановимся на пороге.

Первым нас заметит могучего сложения блондин в очках и с бородкой клинышком, распевающий цыганский романс. Рука его замрет на струнах, строка романса оборвется на полуслове, и улыбка сползет с его румяного лица. «Так, а это что за люди?» — спросит он с наигранным радушием, за которым мы ясно расслышим готовность немедленно спустить нас с лестницы, если мы явились без зова или без сильного покровителя. Недаром Александр Севастьянов — так зовут этого человека — носит титул канцлера–инквизитора в том широко известном и все же весьма таинственном сообществе, к которому он принадлежит. Читатель, разумеется, уже догадался, о чем идет речь. Да, мы говорим об Ордене куртуазных маньеристов, о той единственной общественной организации, которой оказалось по силам создать в наши дни мрачное подобие «Черного салона» эпохи заката российского самодержавия. А вот на чиппедейловском диванчике и сам Великий Магистр Ордена: голова откинута на спинку, глаза полузакрыты, длинные белокурые волосы рассыпались по плечам, на румяных губах блуждает благосклонная улыбка. Не стоит слишком доверять этому благодушию: попробуйте при нем похвалить демократию или с осуждением отозваться о коммунистических порядках, и вы увидите, как слетит с него пьяная расслабленность, как засверкают глаза, а из уст польется яркая, образная, полная экспрессии речь, дышащая ненавистью к прогрессу, равенству, гуманизму и прочим общечеловеческим ценностям. «Я коммунист брежневского закала», — не преминет он хвастливо заявить.

Радом с Магистром мы увидим изящную даму в черном платье необычного покроя. У нее черные волосы, аристократический профиль, чувственный рот, томный, чуть надтреснутый голос, томный и вместе с тем иронический взгляд темно–серых глаз, которые в полумраке кажутся черными. Вообще всей своей внешностью и манерами она поразительно напоминает некую звезду немого кинематографа, — правда, в отличие от безмолвной звезды наша дама не только охотно разговаривает, но и проявляет при этом недюжинное остроумие, то и дело переходящее в беспощадное злословие. Это и есть широко известная в литературных кругах хозяйка салона Александра Введенская. Впрочем, не меньшей известностью она пользуется и среди бизнесменов, наперебой предлагающих ей крупные денежные суммы лишь за то, чтобы провести вечер в компании людей чрезвычайно знаменитых, причем обязанных своей славе не одним литературным упражнениям, но и безукоризненным манерам, умению держаться в обществе и редкой способности увлечь беседой любого угрюмца. Вот и сейчас мадам Введенская небрежно берет двумя пальчиками толстую пачку долларов из рук какого–то толстяка в английском костюме. Небрежным движением она швыряет деньги на столик радом со своим креслом. На столике уже громоздится несколько таких же пачек. Толстяк жирными губами прикладывается к холеной ручке Александры и теряется в толпе гостей. Все это время рядом с хозяйкой салона суетится высокий худощавый брюнет с безумным взгладом, трясущимися руками и неожиданно добродушной улыбкой. Это литератор и бизнесмен Олег Борушко, лицо, приближенное к Ордену. Жизнь не баловала Олега: позволив ему нажить многомиллионное состояние, она отняла у него самое дорогое, а именно славу. Вышедшая под псевдонимом «Рубоко Шо» (анаграмма фамилии «Борушко») книга «Эротические танки» была признана знатоками самой блистательной литературной мистификацией со времен Макферсона, однако всю славу бесцеремонно забрал себе архикардинал Ордена куртуазных маньеристов Виктор Пеленягрэ. В ответ на возмущенные упреки бизнесмена Виктор холодно отвечал: «Каждому свое, друг мой: вам — миллионы, нам — бессмертие». Между литературными соперниками состоялись три дуэли, и все они кончились трагически для Борушко: он был трижды тяжело ранен в голову. После этого миллиардер стал забывчив и чрезмерно суетлив. Мы смотрим на него и невольно задумываемся: а вправе ли общество позволять такому человеку ворочать миллиардами? Кто знает, на что его могут подбить основатели салона, в частности, уже упоминавшийся Виктор Пеленягрэ, оказывающий на несчастного бизнесмена поистине демоническое влияние?

Кстати, вот и сам архикардинал — его можно и с закрытыми глазами узнать по самозабвенному смеху, которым он встречает удачные остроты друзей, а тем более свои собственные. В дальнем углу залы он развалился на обитой сафьяном оттоманке, умудряясь одновременно обнимать полдюжины молодых прелестниц, курить сигару и прихлебывать шампанское из высокого бокала. Архикардинал высок ростом, одутловат, желтоглаз, под глазами мешки, в волосах обильная проседь. В целом, однако, он выглядит необычайно моложаво для своего преклонного возраста из–за энергической и оживленной манеры держаться. Энергии в этом человеке такая пропасть, что он не может ни на чем сосредоточиться долее тридцати секунд. Сейчас его внимание привлек Борушко, самонадеянно пытающийся куртизировать хозяйку салона. «Оставьте девушку в покое, мироед! — хохоча, кричит Виктор. — Уймитесь, вы, аршинник, а то будете иметь дело с Марчиком, а он слов на ветер не бросает!»

А вот и сам Марчик, еще один литератор, ставший ныне денежным мешком и спонсором салона. Внешность его такова, что поневоле приковывает к себе внимание: его можно с равным успехом принять и за голливудскую кинозвезду, и за наемного убийцу. По внимательном рассмотрении невольно склоняешься ко второму предположению, ибо мужественные черты Марчика лишены всякого, даже показного, добродушия, а в остром и цепком взгляде глубоко посаженных глаз читаются дерзкий вызов, проницательность и беспощадность. Марчик любит уверять, будто исток его несметного богатства лежит где–то в сфере шоу–бизнеса, однако сам он всем сердцем ненавидит эстрадное, балетное и прочие искусства, предпочитая им конкурсы красоты, да и то лишь потому, что основной доход ему приносит продажа девушек в страны Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Связи и влияние его огромны. В частности, в одном из швейцарских банков он хранит картотеку с компрометирующими материалами на российских чиновников всех рангов, начиная от спикера парламента и кончая начальником РЭУ. Недавно он свалил директора одного из валютных ресторанов, уличив несчастного в зоофилии: тот уже несколько лет состоял в связи с вывезенной им из туристической поездки ручной гиеной, причем гиена являлась самцом. Сделал это Марчик по просьбе Александры Введенской, закатившей в упомянутом ресторане крупный скандал. Успокоить разъяренную хозяйку салона смог только экстренно вызванный генерал госбезопасности, ее личный друг. Лишь после его прихода Александра сменила гнев на милость и соблаговолила удалиться, хрустя каблучками парижских туфель по битому стеклу, оглядываясь и шипя: «Ну погодите, упыри, я вас еще выведу на чистую воду!»

В настоящую минуту Марчик у столика с напитками беседует с одним из самых странных и загадочных завсегдатаев салона. Имени его никто не знает, а может быть, никто не в силах его выговорить, поэтому все зовут его просто «Харисович». Харисович утверждает, будто он российский подданный и даже где–то служит, но на самом деле ни для кого не тайна то, что он является неофициальным московским представителем одного несметно богатого восточного монарха, жестокого деспота, религиозного фанатика и крайнего реакционера. Харисович любит выпить, но пьет исключительно водку, ссылаясь на то, что хлебного вина ислам не запрещает. Какое бы веселье ни царило в салоне, Харисович сохраняет угрюмое молчание, опасаясь разболтать секреты исламских фундаменталистов, всюду раскинувших свои щупальца. Уж ему–то известно, что воздаянием за ошибки либо отступничество у людей ислама может быть только смерть. С Марчиком он, по–видимому, обсуждает цену очередной партии российских девушек. Нам удается подслушать обрывок разговора: «А что тебе не нравится?» — агрессивно спрашивает Марчик. «Мне–то все нравится, — отвечает Харисович, в обязанности которого между прочим входит пробовать всех кандидаток в гаремы на предмет выявления фригидности. — Вот только хозяин говорит, что они все очень тупые. Не могут поддержать разговор, клиенты обижаются». «Умные к вам, халатникам, не поедут», — цинично отрезает Марчик, замечает наши взгляды, и торг продолжается уже шепотом.