Агата Кристи - Хлеб Гиганта Страница 26

— Понимаешь, «Могучие Братья» — помнишь наше имение?.

— Конечно помню, Вернон, мы же только позавчера говорили об этом...

— Извини. Что-то я все забываю сегодня. Ну так вот, я очень хочу когда-нибудь вернуться туда.

— Это же прекрасно!

— Что прекрасно?

— То, что ты сделал. Ты оставил все, что тебе нравилось, ради того, чтобы добиться своей цели, — это великолепно!

— Потрясающе, Нелл. Просто потрясающе то, что ты мне сейчас сказала Если бы ты только могла представить, насколько мне теперь легче!

— Правда? — тихо спросила она — Тогда я рада

Про себя она думала: «Мне пора возвращаться.

Я должна, должна вернуться. Мама страшно рассердится. Я должна вернуться и слушать, что будет говорить Джордж Четвинд, такой скучный! О Господи, сделай так, чтобы мама была не слишком сурова!»

Но она продолжала идти рядом с Верноном. Ей не хватало воздуха — да что же это с ней? Если бы Вернон хоть что-нибудь сказал! О чем он думает?

Чтобы поддержать разговор, Нелл спросила:

— Как Джо?

— В данный момент вся в искусстве. Я думал, вы встречаетесь, раз обе живете в городе?

— Я видела ее один раз, не более. — Она помолчала и очень робко добавила: — Думаю, я ей не нравлюсь.

— Ерунда. Конечно же нравишься.

— Да нет, она считает меня фривольной, думает, что мне нужны только светские развлечения — танцы, вечеринки.

— Никто, узнав тебя, не станет так считать.

— Не знаю. Я иногда чувствую себя такой... такой глупой.

— Ты? Глупой?

Это сомнение в его теплом голосе! Милый Вернон. Так он действительно относится к ней хорошо. Мама была права

Они подошли к мостику через небольшой ручей. Поднялись, постояли рядом, совсем близко друг к другу, перегнувшись через перила и глядя вниз на воду.

Сдавленно и нежно Вернон произнес:

— Как здесь чудесно!

— Да

Близится... Близится... Она не могла бы его определить, но оно нарастало, это чувство. Весь мир словно замер, наполнился до краев и вдруг безудержно хлынул наружу.

— Нелл...

Откуда эта слабость в ногах? Отчего ее голос доносится как будто издалека?

— Да..

Разве она произнесла это странное коротенькое «да»?

— Ах, Нелл...

Он должен ей сказать. Он просто должен.

— Я люблю тебя — я так люблю тебя!..

— Правда?

Не может быть, чтобы это говорила она Что за глупость спросить такое? «Правда?» И голос звучит так натянуто, так неестественно.

Он порывисто взял ее за руку. Его ладонь горела, ее — была ледяной, оба дрожали.

— Ты могла бы... Ты... Как ты думаешь, ты сможешь когда-нибудь меня полюбить?

Она ответила, сама не понимая, что говорит:

— Не знаю.

Они продолжали стоять, держась за руки, словно дети — изумленные и напуганные.

Что-то вот-вот произойдет. Они пока не знали что.

Из темноты вынырнули две фигуры. Раздался хриплый хохот, затем девичий смех.

— Так вот вы где! Что за романтичное местечко!

Зеленая девица и этот осел Дакер. Нелл ответила им — что-то совершенно беззаботное, — ответила с полным самообладанием — женщины неподражаемы! — и вышла на освещенное лунным светом место, спокойная, далекая, непринужденная. Они пошли все вместе, разговаривая, подшучивая друг над другом. На лужайке встретились с Джорджем Четвиндом и миссис Верекер. Вернону показалось, что Четвинд помрачнел.

Миссис Верекер не скрывала своего недовольства. А ее пожелание спокойной ночи прозвучало прямо-таки грубо.

Но Вернону не было до этого никакого дела. Все, о чем он сейчас мечтал — это уйти и самозабвенно предаться воспоминаниям.

Он сказал ей, он сказал ей. Он спросил, любит ли она его — да-да, он осмелился и спросил! А она не рассмеялась ему в лицо, нет, она сказала — «Яне знаю»!

А это значило... значило... Нет, этого не может быть! Не может быть, чтобы Нелл — волшебная, обворожительная, недосягаемая Нелл — любила его! Или, по крайней мере, хотела полюбить!

Он бродил бы и бродил — всю ночь напролет. Но вместо этого надо было садиться в поезд и ехать в Бирмингем. Черт! Если бы только можно было бродить до самого утра! В зеленой шапочке и с волшебной флейтой, как тот сказочный принц!

И вдруг он увидел все это в музыке — и высокую башню, и принцессу с ливнем золотых волос — и пронзительную, терзающую душу мелодию дудочки, на которой играл принц, умоляя принцессу выйти к нему.

Непостижимо, но эта музыка намного больше соответствовала общеизвестным канонам, чем первоначальная концепция Вернона Она вмещалась в уже существующие измерения, хотя его внутреннее видение оставалось неизменным.

Он слышал тему башни; партию драгоценностей принцессы — круглый, сферический звук; и задорный, дикий, безудержный призыв бродячего принца «Выйди, любовь моя, выйди ко мне!..»

Вернон шел через тускло освещенный, пустынный Лондон, словно сквозь заколдованный мир. Наконец впереди смутно показалась черная громада вокзала Педдингсон.

Он не спал в поезде. Он писал — на обороте конверта, микроскопическими буквами — «Труба», «Французский рожок», «Английский рожок» — и вслед за словами рисовал понятные только ему линии и значки, передававшие музыку звучавшего только ему оркестра

Он был счастлив...

— Мне стыдно за тебя. О чем ты только думала?

Миссис Верекер была страшно рассержена Нелл неподвижно стояла перед ней, молчаливая и прекрасная. Мать добавила еще несколько ядовитых и колких слов и покинула комнату, даже не пожелав спокойной ночи.

Но десять минут спустя, закончив приготовления ко сну, миссис Верекер неожиданно рассмеялась про себя — безжалостным смехом.

— Не стоило расстраивать девочку. Это послужит хорошим уроком Джорджу Четвинду и хотя бы немножко расшевелит его. Ему это не помешает.

Она погасила свет и, довольная собой, уснула.

Нелл не спала. Она вновь и вновь мысленно погружалась в прошедший вечер, стараясь воспроизвести каждое ощущение, каждое произнесенное слово.

Что сказал ей Вернон? Что она ему ответила? Странно, она как будто все забыла. Он спросил, любит ли она его, а она? Нет, она ничего не помнила.

Но в темноте вся сцена вновь встала у нее перед глазами — она чувствовала свою руку в его ладони, слышала его севший от волнения голос... Нелл закрыла глаза и погрузилась в дурманящий, сладкий сон.

Жизнь так прекрасна — так прекрасна..

Глава 5

— Значит, ты не можешь любить меня!

— Да нет же, Вернон, я люблю тебя! Если бы ты только постарался понять!

Они в отчаянии смотрели друг на друга, не зная, что делать с этой невесть откуда взявшейся трещиной в отношениях, с неожиданно возникшими трудностями. Еще минуту назад они были так близки, что казалось, даже мысли у них одинаковые — а теперь стояли чужие, сердитые, обиженные непониманием.

Нелл отвернулась и, безнадежно махнув рукой, опустилась в кресло.

Ну почему все не так? Почему все становится плохо именно тогда, когда ты решишь, что теперь всегда все будет хорошо? Что за вечер был тогда в Рейнлеге; что за ночь была после, когда она даже и не спала, а была окутана светлой дремой... Этой ночи было достаточно, чтобы осознать — она любима Даже мамины злые слова не могли огорчить ее, доносясь словно издалека, не разрывая сияющую паутинку счастья.

На следующее утро она проснулась в прекрасном настроении. Мама уже успокоилась и больше ничего не говорила Погруженная в свою тайну, Нелл провела весь день, привычно болтая с друзьями, гуляя в парке, обедая, ужиная, танцуя. И никто, никто — она была в этом уверена! — не заметил ничего особенного. А сама Нелл все время помнила о том главном, что было ведомо только ей и лежало на самом дне ее души. Иногда, разговаривая, она вдруг сбивалась и забывала, о чем говорила, потому что вдруг ясно слышала: «Я люблю тебя, Нелл... Как же я люблю тебя!..» И видела лунный свет на темной воде, и чувствовала его ладонь в своей... Потом слегка вздрагивала — и принималась вновь шутить и смеяться. Господи, какой же можно быть счастливой — как же она счастлива!

Потом ей пришло в голову, что, возможно, он ей напишет. Она стала следить, когда придет почтальон, и каждый раз, когда он стучал в дверь, ее сердце замирало. Письмо пришло через день. Она спрятала его под кипой других писем, не доставала, пока не легла в постель, и только там распечатала с сильно бьющимся сердцем.

«Нелл, любимая моя, дорогая моя Нелл!

Неужели все это было правдой? Я уже написал тебе три письма и все три порвал. Я так боюсь сказать что-нибудь, что могло бы рассердить тебя! Потому что вдруг я тебя неправильно понял? Но ведь я правильно понял, Нелл? Нелл, ты тате чудо, я так люблю тебя — люблю до умопомрачения! Я все время думаю о тебе, постоянно думаю. Я все время ошибаюсь на работе — а все потому, что постоянно думаю о тебе. Но, Нелл, я буду много-много работать. Я так страшно хочу тебя увидеть. Когда мне можно будет приехать в город? Мне надо увидеть тебя. Любимая моя, любимая моя, я столько должен тебе сказать, а в письме всего не скажешь, но, в любом случае, я боюсь, что только надоедаю тебе. Напиши мне, скажи мне, когда мы увидимся. Скорее, я очень тебя прошу. Я с ума сойду, если не увижу тебя в ближайшее время.