Эйсукэ Накадзоно - Тайный рейс Страница 26

— А к покойной тоже никто не приезжал? Не была ли у нее недавно женщина, занимающаяся торговлей парфюмерией вразнос?

Все молчали. Кореянки, точно сговорившись, даже отвернулись в сторону. По их лицам, хранившим строгое выражение, трудно было о чем-либо догадаться. Молчание внезапно нарушил Сюдзи. Посматривая на кореянок, он сказал:

— Что же вы молчите? Разве с месяц назад к Нам Чху Чо не заезжал один молодой кореец, белолицый такой?

— Никто не спрашивает, что было месяц назад. Брось ты господину всякой ерундой голову забивать! — ворчливо прервал его Тада.

Сайдзё вышел из барака в сопровождении старосты. Он уже хотел было сесть в такси, дожидавшееся его у ворот, как вдруг спохватился: самое-то главное чуть и не забыл! Обернувшись к старосте, он спросил:

— Скажите, Тада-сан, вы хорошо знаете здешние морские течения?

— Как свои пять пальцев, — ответил староста.

— В таком случае я хочу спросить у вас одну вещь… Труп той женщины, которую, как считают, увлекло подводным течением к корейским берегам… Не могло его по пути изменившимся течением отнести в сторону и прибить к западному побережью?

— К западному?

— Да. Не могло ли так случиться?

— Разве что сам дьявол его туда притащит. Да нет, что вы! — смеясь, замахал руками Тада. Его лицо цвета красной меди так и сияло от самодовольству. — Ведь западное побережье острова, — начал объяснять он, — это будет как раз прямо против течения. Цусимское течение имеет совершенно противоположное направление — в сторону Кореи и Японского моря. Из Сасуна при попутном ветре можно до Пусана даже на веслах доплыть. А то, о чем вы говорите, просто невозможно. Случись такая штука — нашим пограничникам пришлось бы свою морскую карту выбросить вон.

— Значит, и пограничники так считают?..

Когда Сайдзё усаживался в такси, Тада низко ему поклонился. И за спиной старосты вдруг появился его помощник. Неуверенными шагами он подошел к машине. Похоже было, что все это время он стоял во дворе и слушал разговор Тада с Сайдзё. Рядом с самодовольной физиономией старосты лицо его помощника выглядело каким-то запуганным и унылым. Оно глубоко запало в память Сайдзё.

Солнце уже садилось, и барак, погруженный в тень, отбрасываемую горой, мгновенно исчез из виду.

— Назад в Сасуна? — спросил шофер.

— А что, если нам в Хитакацу поужинать?

— Тогда в Сасуна мы вернемся только к ночи..

— Не беда, — сказал Сайдзё. — Ты, наверно, знаешь, где здесь хорошо кормят? Поедем!

Ему почему-то вдруг показалось, что предстоящий ужин вдвоем с шофером в этом городишке может оказаться для него последней передышкой накануне каких-то опасных событий. Мысль эта не выходила у него из головы и в небольшом ресторанчике, когда они уже сидели за столиком и ели суси[15], запивая его пивом. И ни свежее пенистое пиво, ни вкусное суси, приготовленное из моллюсков садзаэ, не могли прогнать неприятные мысли. Напротив, ужин, казалось, еще больше обострил их. То и дело вспоминались зияющие глазницы Канако. И та засохшая большеглазая рыбка, забравшаяся в одну из них.

И все же женщина, похороненная на морском дне близ Круглого Мыса, и женщина, найденная мертвой на горе Дзимба, не одно и то же лицо! Это предположение надо отбросить. Но если это так, то, следовательно, Канако не имела отношения ни к корейской Единой народной партии, ни к Чхим Йолю. Таким образом, одна сторона равнобедренного треугольника, который рисовал Могами, отпадала. Канако приехала на Цусиму с Кюсю, и здесь ее убили на горе Дзимба. А та кореянка нелегально прибыла с противоположной стороны. Пытаться связать одно с другим, по-видимому, бесполезно. Ближе всего к истине, пожалуй, подозрение, возникшее у него с самого начала. Вся эта печальная история, скорее всего, имеет простую разгадку. Ключ к ней — в любовных отношениях Такано, Канако и Ли Кан Мана. Сговорившись, Ли Кан Ман и Такано убили Канако и похитили бывшие при ней пятнадцать миллионов иен. На разработке этой версии ему, вероятно, и следует сосредоточить свои усилия… И раз Такано находится здесь, на этом острове, то где-то здесь скрывается и Ли Кан Ман. При этом Такано, можно сказать, почти что у него в руках. А если как следует взяться, то, вероятно, можно будет не только поймать Ли Кан Мана, но и получить нить к выяснению всего дела с пятнадцатью миллионами.

Внезапно поднявшись из-за стола, Сайдзё подозвал шофера, который болтал о чем-то с поваром.

— Поехали!

8

В Южной Корее неподалеку от Инчхона лежит небольшое рыбацкое село Нокчхон. Находится оно почти посредине между городами Пусан и Масан, на самом краю пустынного морского берега. Это на редкость неудобный пункт в смысле сообщения его с внешним миром. Чтобы из этого захолустья попасть в Пусан сушей, нужно переправиться через широкую реку Нактонган; если же вы хотите через залив добраться до Масана, вам предстоит перевалить через гору Пульмо высотой восемьсот метров. Жители села вынуждены пользоваться главным образом морскими путями сообщения. Есть у Инчхона небольшой залив, но река Нактонган постоянно наносит туда ил и песок, и в заливе столько мелей, что большие суда заходить сюда не могут.

Были уже сумерки, когда Ли Кан Ман и Ким Сун Чхиль добрели до ветхого домика с соломенной крышей, стоявшего на краю деревушки. Здесь была настоящая глухомань: кругом теснились горы, и всплески волн, бившихся о берег, были единственными долетавшими сюда звуками.

— Добрались наконец! — улыбаясь и снимая надетые для маскировки темные очки, сказал Ли Кан Ман.

Рано утром они выехали вдвоем из Пусана. Поездом доехали до небольшой станции перед Чинхэ и там сошли. Затем почти целый день шли пешком через гору Пульмо и, разумеется, очень устали. Дорога через лысую гору, похожую на верблюжий горб, из которого выщипали всю шерсть, была невероятно пыльной, и башмаки путников превратились в опорки, вывалянные в муке. Можно было, конечно, доехать до Инчхона автобусом, а затем идти пешком вдоль берега моря. Ли Кан Ман, не привыкший ходить пешком, предложил этот путь, но Ким Сун Чхиль отверг его. Хотя указ о запрещении свободного передвижения по стране, изданный Ку Боном, испугавшимся оппозиции, выступающей против военной хунты, и был отменен, во всех важнейших городах и поселках оставались контрольно-пропускные пункты, учрежденные по указу о чрезвычайном положении, и благополучно пройти через них было делом нелегким.

— Вопрос теперь вот в чем… — говорил Ким Сун Чхиль, устремив взгляд на утихшее и ставшее черным как уголь море. В глазах его мелькнуло выражение озабоченности. — Стоит ли нам ехать отсюда мимо острова Катокдо, где постоянно циркулируют сторожевые катера? Не лучше ли подкупить японского матроса с парохода «Мэдзимамару» и плыть из Пусана прямо в Симоносеки? («Мэдзимамару» был рейсовый пароход, курсировавший между Японией и Южной Кореей.)

— Нет, — возразил Ли Кан Ман, — этим пароходом больше пользоваться нельзя. Ты этого не знал? Совсем недавно чиновники пограничной охраны в Симоносеки обнаружили на нем тайник и накрыли нелегальных пассажиров. Тайник размером чуть больше трех квадратных метров был устроен под каютой второго класса, в трюме, где лежит балласт, и туда втискивалось три человека.

— Но ведь сумел же товарищ Чхим Йоль благополучно добраться даже в цистерне для воды!

— Вот он и мучится с тех пор водяной экземой, — ответил Ли Кан Ман. — Да и вообще это не дело. Зачем мы сюда тащились? Чтобы поглядеть на здешнее море — и назад? Не надо впадать в панику. Все будет в порядке. Знаешь, есть такая японская пословица: «Не смотри, как начата работа, а смотри, как она окончена».

— Ладно. Раз уж мы здесь… Да и твоя моторная лодка не должна подвести, — усмехнулся Ким Сун Чхиль.

Некоторое время они еще молча сидели в густых зарослях у подножия горы и пристально следили за окутанным вечерним мраком домиком на пустынном берегу. Затем Ли Кан Ман начал насвистывать грустную песенку о Ким Чу Йоле.

Случилось это 11 апреля 1960 года. 15 марта в Масане вспыхнул мятеж в знак протеста против происходящих в тот день фальсифицированных выборов в президенты Ли Сын Мана. Среди участников демонстрации, схваченных полицией, был семнадцатилетний гимназист Ким Чу Йоль. Его подвергли жестоким пыткам и замучили до смерти. А труп бросили в море. 11 апреля труп юноши всплыл в гавани Масан, находящейся в тридцати километрах от села Нокчхон. Это послужило новой искрой. В Масане снова вспыхнуло восстание. Оно с быстротой ветра перекинулось в Сеул. Здесь начались студенческие демонстрации, послужившие толчком к Апрельской революции, которая привела к свержению диктатуры Ли Сын Мана.

Ли Кан Ман кончил свистеть, и тогда раздался свист со стороны домика. Насвистывали ту же песенку о Ким Чу Йоле. В окне засветился огонек. Отбиваясь от комаров, они вышли из зарослей и быстрыми шагами направились к домику.