Анри Труайя - Семья Эглетьер Страница 29

— Ну и потоп! — говорила Мадлен. — До сих пор перед глазами так и мелькают щетки дворников! Как у вас тут хорошо! А где Жан-Марк?

— У него грипп, он у себя, — ответила Кароль. — Наверное, спит.

Все заговорили тише.

— А мы-то расшумелись! — шепнула Мадлен. — Надеюсь, у него ничего серьезного?..

Голоса стали удаляться и вскоре совсем затихли. Немного погодя послышался скрип ступенек: семья спускалась вниз.

Жан-Марк взглянул в зеркало: бледный, глаза тусклые. Он машинально снял халат, натянул пушистый коричневый свитер, нашел в шкафу желтый шелковый платок, повязал его на шее. Все-таки странно, перед кем он собрался франтить? Потом провел рукой по чисто выбритому подбородку и вышел из комнаты.

Вся семья была внизу. В камине ярко пылали дрова. Жан-Марк поцеловал Мадлен, заверил ее, что почти здоров, и стал расспрашивать, как она доехала.

— Превосходно, — ответила Мадлен, — а вот выбраться было не так просто. На Пасху в Туке всегда появляются клиенты. Но к счастью, моя соседка, госпожа Гурмон, согласилась на несколько дней заменить меня в магазине…

Мадлен остановилась, чтобы закурить, с удовольствием затянулась, выдохнула дым через нос и продолжала:

— А как поживает госпожа Тьер?

— Ох уж эта госпожа Тьер! — пожаловалась Кароль. — He напоминайте мне о ней! Она теперь приходи только по утрам, и меня это вполне устраивает. Такая копуша! Если б она торчала тут до вечера, я бы этого не перенесла!

— А кто же готовит?

— Я. И совсем неплохо получается.

Кароль повернулась к «детям», как бы призывая их в свидетели. Глаза ее, обежав всех, остановились на Жан-Марке. Его точно обожгло. Зачем она смотрит так настойчиво? Да еще при всех! Разве она не решила, как и он, положить конец этому безумию? Как она хороша сегодня! Но безмятежное спокойствие, которым светилось ее лицо, страшило Жан-Марка. Вместо того чтобы помочь ему забыть о том, что было, Кароль тешится, соблазняя его все больше. Разве она не видит, как он страдает от этой жестокой и безысходной игры? В полной растерянности Жан-Марк слушал восклицания Даниэля и Франсуазы:

— Блины были потрясающие!.. А курица с грибами еще лучше!

К счастью, никто не заметил взгляда Кароль, даже Мадлен. Плотно усевшись в кресле, она с веселым оживлением наблюдала за племянниками, как всегда после долгой разлуки.

— А не закатить ли нам сегодня на обед наше любимое фондю?

— По-моему, на ночь это блюдо слишком тяжело, — возразила Кароль.

— Наоборот! Фондю всегда едят за обедом! Правда, Маду?

— Уж меня-то упрашивать не придется!

Мадлен оттопырила нижнюю губу с прилепившейся к ней сигаретой и щурилась от дыма.

— А что слышно у Филиппа? — спросила она, протягивая руки к огню.

— Все в порядке, — ответила Кароль. — Как раз сегодня утром я получила от него письмо.

— И ничего нам не сказала! — воскликнула Франсуаза.

— Просто забыла!

— Прочитаешь? — по-детски простодушно спросил Даниэль.

— Как тебе не стыдно! — проговорила Мадлен с упреком.

— Там нет секретов. Куда я его засунула? Ах да, на столике. Дай-ка мне его, Франсуаза.

Сидя на ручке кресла, Жан-Марк с болью и недоумением наблюдал, как Кароль разворачивала письмо. Тоном примерной супруги она стала читать:

— «…Вопреки обычным представлениям американцы на редкость медлительны. Нелепейшие совещания тянутся часами. Сегодня отвергается то, о чем договорились вчера, а назавтра пункт за пунктом разбирается все сначала. Иногда мне кажется, что этому вообще конца не будет!»

Замешательство Жан-Марка росло: он опустил голову, чтобы не выдать своих чувств. «По всей вероятности, просто путается с какой-нибудь американкой! Ну и свинство! За что мне его уважать?»

Кароль перевернула страницу.

— «…Ко всему, в Нью-Йорке стоит отвратительная погода, сплошные дожди и туманы. Передай Жан-Марку, что я помню про жилет из кашемира, который он просил купить. Они здесь еще лучше, чем в Лондоне, и я уже присмотрел один, очень оригинальный…»

Кароль сделала паузу.

— Видишь, Жан-Марк, он не забыл!

Она улыбнулась с невинным бесстыдством. Нервы Жан-Марка были так напряжены, что он почти не слышал Кароль.

— Так или иначе, — заключила она, складывая листок, — он не сообщает, когда вернется.

Мадлен бросила окурок в камин.

— Уже половина пятого, — сказал Даниэль. — Что мы будем делать?

— Что можно делать в такой ливень? — отозвалась Франсуаза.

— Жаль, что у нас нет телевизора. Надо будет попросить отца, пусть купит еще один, для дачи.

— Зато есть проигрыватель, — сказала Мадлен. — Неужели вам его мало?

— Мало, — ответил Даниэль. — Проигрыватель годится для танцев, и заниматься под музыку хорошо, но ничего нового с ним не узнаёшь. От музыки только размякаешь: ах. Боже мой, как это прекрасно! А с телевизором, наоборот, сам участвуешь во всем, что происходит на свете…

— И, одурев от сидения перед экраном, постепенно выживаешь из ума, — подхватила Мадлен.

— Последнее время программы как будто улучшились, — сказала Кароль. — Я лично не возражала бы против телевизора. А что ты скажешь. Жан-Марк?

Застигнутый врасплох, Жан-Марк смутился. Кароль смотрела на него, вопросительно изогнув брови, чуть приподняв верхнюю губу над влажно блестевшими зубами. Разве может он с ней не согласиться?

— Да, пожалуй, — пробормотал он.

Мадлен бросила на него удивленный взгляд: он так часто высмеивал любителей телевидения!.. Едва приехав, Мадлен заметила его озабоченный, мрачно романтический вид. То ли у него неприятности в университете, то ли он влюбился, а может быть, просто напускает на себя, за что она не раз его ругала. Дождется ли она, когда и этот придет к ней со своими секретами?

— Дождь уже почти перестал! — сказал Даниэль, и в глазах его запрыгали плутовские огоньки. — Мы могли бы проехаться в лес с нашей Маду. От безделья помру.

— И вовсе не остроумно! — бросила Франсуаза.

— Даниэль переживает сейчас очень тяжкую для окружающих каламбурную болезнь, — объяснила Кароль.

— А вы попробуйте сами что-нибудь придумать, — возразил Даниэль. — Просто вы лопаетесь от зависти, потому что у вас ничего не получается!

— Тебе, и правда, не мешало бы проветриться, — ответила Мадлен, постучав пальцем по голове племянника. — У тебя там так и бурлит!

— Поедем в Милли, — сказала Франсуаза. — Но при условии, что Даниэль перестанет острить.

— Ладно, обещаю, — сказал Даниэль. — Поедешь с нами, Кароль?

— А как же фондю?

— Да, верно! Ты остаешься на базе и готовишь еду для членов экспедиции. А ты, Жан-Марк?

Жан-Марк готов был ехать, так он боялся остаться наедине с Кароль. Но та поспешила вмешаться:

— У него температура, ему лучше не выходить!

— Но ведь мы будем в машине… — сказала Мадлен.

— Даже в машине не стоит.

Жан-Марк почувствовал малодушное облегчение от того, что все решается помимо его воли. Как шарик в игорном автомате, повинующийся клапанам и стрелкам, он двигался к неведомой цели.

Однако, когда брат, сестра и Мадлен усаживались в малолитражку, его охватил страх. Как только машина отъехала, Кароль поднялась к себе. Жан-Марк решил, что на время спасен, и поудобнее устроился в кожаном кресле перед камином.

Положив ноги на низенький столик, с конспектами на коленях, он смотрел на пламя, прихотливые отблески которого мешали ему сосредоточиться. «Что касается договоров, то при возникновении новых обстоятельств судья должен приспособить к ним прежний текст, не допуская, однако, его искажения… Государственный совет признает положение о непредусмотренном, но Кассационный суд неизменно его отклоняет… Чем это объяснить?» «Действительно, чем?» — спросил себя Жан-Марк и тут же понял, насколько ему это безразлично. Через десять минут Кароль вернулась. Она взяла со стола пачку сигарет, но пачка оказалась пустой. Кароль смяла ее и бросила в камин. Бумага сразу вспыхнула ярким пламенем, распрямившись от жара.

— Нет ли у тебя сигареты, Жан-Марк?

Она выкуривала не больше четырех-пяти сигарет в день и то лишь потому, что это у нее красиво получалось. Жан-Марк протянул пачку американских «Лаки-страйк», которые Кароль особенно любила. Она взяла, Жан-Марк поднес ей зажигалку. Наклонившись, Кароль прикурила, выдохнула дым, затем ногтем сняла табачную крошку, прилипшую к нижней губе, небрежно поблагодарила Жан-Марка и вышла в переднюю. Через открытую дверь он увидел, как она надевает черный дождевик, а на голову нахлобучивает смешную непромокаемую шляпу, похожую на рыбацкую.

— Куда ты? — спросил он.

— К Корбиу. У меня маловато сыра. Надо было попросить Мадлен!.. Не знаю, найду ли я здесь, какой нужно. Вот дурацкая рассеянность!..

— Я пойду с тобой… — нерешительно проговорил Жан-Марк.