Андрей Добрынин - Записки обольстителя Страница 3

9

В своем письме Вы истерически требуете сообщить Вам секрет моего успеха у женщин. Извольте, но для начала разрешите мне сделать несколько предварительных замечаний. О внешности я уже говорил, теперь хочу сказать о Вашей манере держаться. Запомните, что скромность и молчаливость у женщин никогда не были в цене. Тем более они вредоносны для Вас, ведь главные Ваши преимущества — это внутренние свойства Вашей личности, а они раскрываются только в общении. Перестаньте впредь делать при женщинах трагическое лицо и жаловаться на свою тяжелую жизнь: это нагоняет уныние, а женщины вовсе не уныния ищут в мужской компании. Ходят слухи, будто можно добиться у любимой взаимности, вызывая в ней жалость, однако в жизни я отродясь не видел ничего подобного. Если кто–то, находясь в трудной житейской ситуации, ухитрился все же преуспеть в любви, то поверьте мне: это было вызвано вовсе не жалостью, а иными причинами. В силу некоторой приземленности женской натуры жалость женщин распространяется на голодных, больных, на детей, то есть вызывается чисто материальными причинами, духовные же страдания им непонятны. Так что в душе Вы можете носить любые обиды и разочарования, но на лице Вашем пусть неизменно сияет улыбка. Женщина — существо сугубо земное, она предпочитает жить материальными заботами, но именно потому ее постоянно мучит смутный страх перед жизнью, ведь подсознательно она ощущает непрочность и бренность всего материального. От этого страха она не может скрыться, как Вы, в башне своих духовных занятий. И разве способен успокоить ее робкую душу угрюмый неврастеник с печатью скорби на челе? Нет, всем своим существом она прилепится к тому, кто не боится этого мира и знает все его секреты, кто смотрит на него с добродушной насмешкой, к тому, кто живет легко. Я говорю здесь не о надежности, не о положении в обществе, не о богатстве, — нет, живущий легко может быть бедняком и бродягой, но женщины, презирающие Вашу угрюмую бедность, к нему потянутся, как железо к магниту. Учитесь знать себе цену, друг мой, поверьте в себя, поставьте себя над миром — и он признает Ваше превосходство. Самоуверенность и нарциссизм, беззлобная насмешка и безоглядная щедрость, взгляд свысока и легкое отношение к жизни, — усвойте себе все это, и благоухающее облако женской любви сгустится над Вами.

10

Что же касается той, кого Вы именуете избранницей Вашего сердца, то чем скорее Вы расстанетесь с нею, тем будет лучше для Вас. Поверьте, что в моих словах нет ни зависти, ни жестокости, а только трезвый расчет. Я уже говорил Вам и еще раз повторю: если женщина поступает с мужчиной так, как Ваша дама с Вами, то это значит, что она попросту не боится его потерять. Выяснять отношения в таком случае — бесполезное дело: ей не захочется лишаться выгодного поклонника, последуют новые туманные посулы, а так как и Вам не хочется лишаться надежды, то все останется по–прежнему. Сам Ваш успех, если Вы все же его добьетесь, будет вызван не благосклонностью дамы к Вам, а лишь ее затруднительным положением. Женщина, не побывавшая хоть раз замужем, чувствует себя существом неполноценным, и этот комплекс с годами стремительно развивается. Извне этот пунктик в ней старательно поддерживают подруги, бабки, тетки и прочая нечисть. Если брачное поведение женщины изобразить графически и по оси абсцисс отложить ее возраст, а по оси ординат — положительные качества ее ухажеров, то требовательность женщины предстанет в виде круто снижающейся кривой, зато хитрость ее будет столь же стремительно расти в противоположном направлении. Бойтесь, друг мой, принять за благосклонность проявления этого брачного безумия, не то Ваша избранница живо обведет Вас вокруг пальца, а потом будет всю жизнь мстить Вам за то, что Вы поддались на ее обман. Из–за Вашего разрыва мир не рухнет: Ваши страдания со временем прекратятся, лишившись нелепых надежд — своей привычной пищи, дама же Ваша и страдать–то особенно не будет, потому что не любит Вас. Если она немного и поплачет, то исключительно из–за оскорбленного самолюбия. Худшее, что с ней может случиться, — это если она влюбится в какого–нибудь богатого тупицу (на бедного она и не посмотрит), а тот овладеет ею и затем бросит. Но пусть такая возможность Вас не беспокоит: во–первых, на долгие и глубокие переживания Ваша дама вряд ли способна, а во–вторых, то же самое вполне может случиться с нею и сейчас, и сдерживает ее не Ваше присутствие, а лишь отсутствие богатого тупицы.

11

В конце Вашего письма Вы слезливо упрекаете меня в том, что я никогда не любил. Тут Вы, к сожалению, ошибаетесь. Даже ответ на Ваше довольно бессвязное послание я начал писать лишь оттого, что оно напомнило мне о былых любовных безумствах. Кстати сказать, я, в отличие от Вас, переносил их достойно и не утомлял окружающих своими жалобами. Ныне эти мучения остались в прошлом, и хочется надеяться, что навсегда. Однако и сейчас я влюблен. Да, не удивляйтесь, я люблю, хотя и не сетую на злосчастную судьбу, никому не надоедаю исповедями, сохраняю жизнерадостность и не теряю аппетита. Мое чувство ровно и постоянно, я не требую взаимности и не надеюсь на нее. Плодом такого бескорыстия и является мое душевное спокойствие. Предвижу Ваше любопытство и попытаюсь рассказать о даме моего сердца. У нее удивительная внешность: черные волосы, матово–белая кожа и ярко–голубые глаза, которые становятся темно–синими, когда она волнуется или сердится. Сложена она божественно, словно ее изящную фигурку вытачивал мастер с безукоризненным глазомером и вкусом: не позволив себе ничего лишнего в виде жировых складок или могучего таза, он тем не менее придал ее удивительно соразмерным членам ту обольстительную округлость, которая не раз повергала меня в смущение и заставляла мой язык прилипать к гортани. Походка ее легка и стремительна; я заметил, что на ходу она слегка склоняет голову и напоминает мне тогда роскошный черный цветок, слишком тяжелый для тонкого стебля. Она своенравна и капризна, ее настроение и желания меняются по двадцать раз на дню, и причины этих изменений для меня до сих пор загадка. В обществе она — сущая дикарка: молчит и настороженно смотрит на окружающих большими и круглыми темно–синими глазами, напоминая в такие минуты забавного совенка. Свое смущение она старается скрыть детской чопорностью и маской недотроги, зато если ее скованность удается прогнать, она способна прыгать, визжать, беситься и вообще склонна пускаться во все тяжкие. Умна ли она? Не знаю. Во всяком случае, она не болтлива, когда же она говорит, глупостей я от нее не слышу. Добра ли она? Не знаю. Со мной — нет. Я не раз давал себе слово никогда не видеть ее и забыть о ней, но ей словно доставляет удовольствие напоминать мне о себе, о чем–то спрашивать, просить об услугах, и я, словно не было ни обид, ни огорчений, беспрекословно выполняю все ее просьбы, которые для меня равносильны приказу. Когда я слышу ее знакомый голос (по телефону она всегда говорит чуть–чуть в нос), у меня не поворачивается язык спросить ее, что же я получу в благодарность за свои труды, хотя от любой другой женщины я давным–давно потребовал бы прямого ответа. Да мне, собственно, ничего от нее и не надо, только бы видеть ее время от времени, и тогда награда приходит сама: она улыбается мне, и я понимаю, что нет большего блаженства, чем видеть ее улыбку. Мне кажется, что все ее существо растворяется в этой улыбке и летит ко мне, как вспышка радостного сияния, способного осветить всю мою темную жизнь. Вы спросите, конечно, кто она? Простите, друг мой, но я Вам ничего не отвечу. Что я могу сказать Вам, если и сам порой сомневаюсь, существует ли она в действительности? Во всяком случае, прочтя мое беглое и неумелое описание, Вы, надеюсь, простите мне ту насмешливую гримасу, с которой я наблюдаю Ваши и подобные Вашим любовные страдания. Могу ли я принимать их всерьез, любя такую женщину? Простите за краткость, друг мой. Я понимаю, что Вы, как все влюбленные, готовы говорить о своих переживаниях бесконечно, однако вынужден прервать свои записки за недосугом. Принесли билеты в концерт (или на концерт?), и я должен основательно заняться своим туалетом. Замечу кстати, предвидя Ваш вопрос, что в театр я отправляюсь с дамой, но, к сожалению, не с той, которую Вам только что описал. Прощаюсь в надежде увидеть Вас вскорости бодрым и веселым.

Неизменно любящий Вас —

Андрей Добрынин.

Москва, 3 декабря 1990 г.

ПИСЬМО 2

1

Приветствую Вас, друг мой! Воротившись из ресторана (не слишком поздно, к счастью, так как поздно ложиться — это нездорово), я обнаружил в почтовом ящике Ваше очередное послание. Пребывая в мечтательном настроении и не испытывая тяги ко сну, сразу же сажусь сочинять ответ. Не спешите благодарить меня за такую обязательность: в своем письме я вновь буду беседовать не столько с Вами, сколько с самим собой, ибо в Вас нынешнем, обуянном страстью и не внемлющем речам Разума, я вижу себя прежнего, столь же беззащитного некогда против всех каверз Купидона. Справедливость, однако, требует отметить, что Ваше нынешнее безумие глубже и пагубней моих прошлых увлечений, хотя и те заставляли меня совершать нелепые поступки, о которых я не могу вспомнить без жгучего стыда. Все же я и в худшие времена сохранял в голове искру здравого смысла, дабы верно оценивать свое положение, а в душе — остатки твердости, дабы не раболепствовать перед женщиной и не докучать друзьям слезливыми исповедями как в устной, так и в письменной форме. Вы же внушаете мне невольный страх глубиной своего падения. Последнее ярко выражается в тех глупостях, которые Вы выплескиваете на бумагу, утратив, видимо, способность ощущать напыщенность, слащавость и смехотворность собственных излияний.