Анатолий Злобин - Самый далекий берег Страница 3

Шестаков повернулся и прыгнул в яму. Стайкин отвесил поклон над ямой, скрутил толстенную цигарку и задымил. Шестаков молча копал, выбрасывая землю из ямы. Стайкин блаженно растянулся на досках.

Шестаков продолжал копать, размеренно наклоняясь и выбрасывая землю.

— Ну Шестаков, шуток не понимаешь. — Стайкин подошел к яме и присел на корточки с кисетом в руке. — Бери, бери. Какой табачок! Доставлен на специальном бомбардировщике с острова Сицилия.

Шестаков взял кисет и полез из ямы. Они присели рядышком на досках.

— Табак, правда, хороший, — сказал Шестаков. — Сводки боевой не слышал сегодня?

— На Центральном фронте бои местного значения. На Южном — освободили Макеевку. Наша рота загорает в обороне. Больше ничего не передавали.

Из-за леса донесся протяжный взрыв. Стайкин прислушался, а потом посмотрел на Шестакова.

— Уже третью кидает, — сказал Шестаков. — Видно, рыба хорошо нынче идет. Когда люди убивают друг друга, зверям хорошо. Сколько рыбы в озере развелось, сколько дичи в лесу бегает.

— Философ. За что же он тебе наряд дал?

— Сказано — за пререкание.

— Как же ты с ним пререкался?

— Никак не пререкался. Я человек смирный, необидчивый.

— За что же тогда наряд?

— Захотел и дал. На то он и старшина.

— Волнующе и непонятно, — сказал Стайкин. — Ты по порядку расскажи. Вызывает, скажем, тебя старшина.

— Так и было. Это ты правильно сказал. Зовет меня старшина. Я как раз гимнастерку штопал. Ладно, думаю, потом доштопаю. А в мыслях того нет, что на страх иду. Пришел. Смотрю...

— Ну, ну! Конкретнее. — На лице Стайкина было написано полное удовольствие.

— Вот я и говорю. Пришел. Докладываю, как по чину положено: так, мол, и так — прибыл по вашему приказу.

— Ты к делу, к делу. Он-то что?

— Он-та? «Иди, — говорит, — Шестаков, наколи дров на кухню». Чтобы я, значит, дров к обеду наготовил. На кухню, значит...

— Ну, ну, дальше...

— А ты не нукай. Я и без тебя знаю, как рассказ вести. Вот я и думаю: отчего не наготовить, работа простая. Тогда я и говорю: «А где топор, товарищ старшина? Как же без топора по дрова?» Тут он и давай орать. Я, конечно, стою терпеливо.

— Что же он кричал?

— Чего кричал? Известное дело: «Приказываю наколоть на кухню. Выполняйте приказание».

— А ты?

— Что я? Мне не жалко. Я и говорю «А где топор?» Он еще пуще давай кричать: «Приказываю наколоть!» А я ничего. Спрашиваю: «А где топор?»

А он уже руками машет, ногами топает: «Приказываю повторить приказание». А где топор — не говорит. Так и разошлись в мыслях.

— А где топор? — Стайкин держался за живот беззвучно хохотал.

— А мне все равно — что дрова колоть, что землю копать. Работа — она всегда работа, незалежливого любит. Не ерзай — гимнастерку помнешь.

— А где лопата? — Стайкин прямо умирал от смеха. — Не спрашивал?

— Зачем? Про лопату я сам знаю. У нас в сенях три лопаты стоят.

— Дурак ты, Шестаков, — сказал Стайкин, поднимаясь и тяжело вздыхая.

— Зачем же с дураком разговариваешь? Ума от этого не прибавится.

— Хочу выяснить твою природу — кто ты есть? Дурак или прикидываешься.

— Тогда на ту сторону пересядь и выясняй. Я сюда кидать стану. — Шестаков прыгнул в яму, поплевал на ладони и стал копать.

Он работал спокойно и красиво. Сначала снимал землю на штык во всю длину ямы так, что на дне ее как бы образовывалась передвигающаяся ступенька. Доведя ее до края, Шестаков аккуратно подрезал стенки, выбрасывая комья земли и начинал резать новый ряд.

На опушке леса часто застрочил автомат. Прокатился далекий взрыв. Шестаков поднял голову, прислушался.

— Эх, не знал я, где топор лежит. Сейчас бы на кухне рыбу чистил. — Шестаков покачал головой и принялся выбрасывать землю.

Из лесу вышли три человека. Впереди шел невысокий толстый сержант с двумя вещевыми мешками на плечах. За ним шагали налегке два офицера. Они подошли ближе, толстяк свернул с дороги. Войновский и Комягин остановились на обочине, с любопытством разглядывая солдат.

Васьков подошел к яме, вытер ладонью вспотевшее лицо.

— Здорово, земляк, — сказал он.

— У меня таких земляков, как ты, сто восемьдесят миллионов, — ответил Шестаков.

— Что за порядки у вас в батальоне? — строго сказал Васьков. — Один по лесу шатается, галок стреляет, этот в яме сидит. Где штаб батальона?

Шестаков ничего не ответил и бросил землю под ноги Васькова. Тот с руганью отскочил от ямы. Стайкин обошел вокруг ямы и стал объяснять писарю, где стоит изба, в которой находится штаб. Войновский и Комягин подошли к яме и заглянули в нее.

— Для чего окоп копаешь, солдат? — спросил Комягин.

— Это не окоп, товарищ лейтенант. А я не солдат.

— Что же это? — спросил Комягин.

— Кто же вы? — спросил Войновский.

— Ефрейтор я, товарищ лейтенант. Ефрейтор по фамилии Шестаков. Призывник пятнадцатого года. Под Перемышлем тогда стояли.

— А это что же? — снова спросил Комягин.

— Как что, товарищ лейтенант? В обороне что всего нужнее? Нужник. Вот мы и строим нужник для солдат и офицеров. По боевому приказу старшины.

Войновский пожал плечами и ничего не ответил. Комягин нахмурил брови и посмотрел на Васькова.

— Ну и порядки у вас в батальоне, — строго сказал Васьков.

Юрий Войновский проснулся оттого, что его дергали за ногу. Он открыл глаза и увидел пожилого ефрейтора с рыжими, выгоревшими усами.

— Товарищ лейтенант, — тихо говорил тот, — которые будут ваши сапоги?

— Зачем вам сапоги?

— Как зачем? — удивился Шестаков. — Чистить.

— Кто вы такой? — Войновский не узнавал Шестакова.

— Я денщик ваш, товарищ лейтенант. Ефрейтор Шестаков я. Вчера дорогу вам показывал. — Шестаков покосился в угол, где спал Комягин.

Юрий все еще ничего не понимал.

— Меня старшина послал. Старшина Кашаров.

Я теперь денщик ваш буду, ординарец то есть. Я еще в первую мировую денщиком служил, мы тогда под Перемышлем стояли. Работа привычная. Которые будут ваши сапоги?

Юрий сел на лавку и все вспомнил: он приехал на фронт и получил назначение...

— Вот мои сапоги, — сказал он. — Только, пожалуйста, поскорее. Наверное, уже поздно.

— Слушаюсь. — Шестаков взял сапоги, на цыпочках вышел из избы.

На улице послышалась громкая протяжная команда:

— Рота-а, выходи строиться!

Войновский прильнул к окну. Невысокий щеголеватый старшина стоял в красивой, спокойной позе перед строем, а голос его растекался по улице:

— Р-р-рота-а, р-р-рняйсь!

И сразу резко и коротко, как удар хлыста:

— Ста-вьть!

И снова:

— Р-р-р-няйсь!

— Ну и голос. — Комягин поднялся с лавки и посмотрел в окно.

— Где Грязнов? — пел старшина. — Немедленно в строй. На поверку не выходят только мертвые.

За строем, неловко размахивая руками, торопливо пробежал высокий солдат. Он стал на свое место, и старшина снова запел «равняйсь» и «отставить».

Под окнами, держа в руке сапоги, прошел Шестаков. Он остановился позади строя и стал делать знаки старшине. Кашаров заметил Шестакова и крикнул:

— Стайкин, проведи построение.

Борис Комягин отодвинулся от окна. Шаги старшины послышались на крыльце. Комягин быстро лег на лавку, натянул на себя шинель и закрыл глаза. Войновский удивленно глядел на Комягина.

Старшина вошел в избу и с порога перешел на строевой шаг. Он шагал прямо на Войновского, а потом сделал шаг в сторону и одновременно вскинул руку к пилотке.

— Товарищ лейтенант, — говорил он, будто задыхаясь, — вторая рота занимает оборону на берегу Елань-озера. Рота готова к построению согласно приказу. Докладывает старшина Кашаров, — старшина опустил руку и фамильярно улыбнулся. — Рыбки свежей не желаете на завтрак?

— Свежей рыбки желаю, — весело ответил Войновский. — Только доложить вам придется лейтенанту Комягину. Он назначен на первый взвод и потому замещает командира роты. А я командир второго взвода Войновский.

— Очень приятно. — Старшина уже не улыбался, обошел вокруг стола и в нерешительности остановился перед Комягиным. Тот лежал на лавке и крепко спал. Войновский вошел в игру.

— Эй, Борис, подъем. Старшина с докладом прибыл.

Комягин с трудом продрал глаза и сел на лавку, кряхтя и потягиваясь. Старшина слово в слово повторил доклад, а под конец сказал про рыбу.

Комягин соскочил с лавки, присел перед старшиной, вытянув вперед руки. Потом выпрямился, снова присел на носки, сводя и разводя руки и делая шумные вдохи и выдохи. Стоя смирно, старшина с почтением смотрел, как новый командир роты приседает и выпрямляется. Наконец Комягин кончил гимнастику, сел на лавку, принялся натягивать сапоги. Старшина, сделав большие глаза, уставился на сапоги.

— Что сегодня на завтрак в роте? — Комягин строго топнул каблуком по полу.

— Уха, товарищ лейтенант, — ответил Кашаров, не сводя глаз с сапог.

— То-то, — голос Комягина стал мягче. — А на будущее запомните, старшина: офицеры роты питаются из общего котла. И вообще — с сегодняшнего дня советую бросить все эти штучки.