Тенебрариум (СИ) - Raptor Страница 3

ICQ

. Там у него оказался другой никнейм – Doomain. И я на мгновение растерялся – а тот ли это человек? -Следопыт, это ты? -Да. С Робином поговорю вечером. У нас сейчас утро. -Ты занят? -А что? Есть какие-то вопросы? -Да, в общем-то, есть. -Задавай. -Есть гарантии, что всё это не обман, что меня не обдерут как лычку и не бросят в тайге? -Нет никаких гарантий. Если боишься – сиди дома. Никто тебя туда за уши не тянет. -Логично. Но всё же, постарайся меня понять. -Я прекрасно тебя понимаю. Но никаких гарантий всё равно дать не могу. Организаторы экскурсии – ребята честные. Они не будут брать на себя ответственность за твою жизнь. Но и в твоей смерти они не заинтересованы. Так что, если не будешь отклоняться от их предписаний, то всё с тобой будет в порядке. В противном случае, всё может случиться. -Даже смерть? -Как вариант. -И организаторы к ней никак не причастны? -Повторяю для непонятливых. Организаторам твоя смерть не интересна. Но и вытаскивать тебя из задницы, если ты в неё залезешь, они не станут. -Вот это – подход. -Нормальный подход. Можно приехать на сафари, пофоткать зверушек из машины, и спокойно уехать. А можно попытаться погладить спящего льва. Но тогда за твою безопасность уже никто не сможет поручиться. -Логично. -Иликтинская зона – место крайне опасное. И оно становится всё опаснее с каждым годом. Поэтому, его вообще собираются закрыть. Если эта экскурсия состоится, то она станет последней. Больше туда никого не пустят. Никогда. -Так уж и никогда. -Хочешь, верь, хочешь, не верь. Дело твоё. -Допустим, я тебе верю. Когда конкретно планируется экспедиция? Сколько она будет стоить? И где состоится сбор? -Ориентировочно, четвёртого или пятого июля. Цена пока неизвестна. Сообщу в скором времени. Сбор состоится в Иркутске, напротив ж/д вокзала. Возможно, я тоже там буду присутствовать. -До Иркутска путь неблизкий. Надеюсь, что ты оповестишь меня заранее о конкретном сроке и цене? -Непременно. Но сильно не надейся. Поездку вообще могут отменить. Кстати, а ты случайно не журналист? -Нет. А что? -Ничего. Просто так спросил. -Нет. Я писатель. -Писатель? Интересно. Ну что ж, Писатель. У тебя больше нет ко мне вопросов? -Да, вроде бы, нет. -Тогда до связи. Следопыт отключился. Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза, и какое-то время сидел в полной тишине. В голове роились беспорядочные мысли. Но главную из них я уже видел отчётливо. Я поеду туда. Глава 3. ПУТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ. Поезд мчался на Восток. Он выстукивал по рельсам свой традиционный бит, слегка покачивая старый плацкартный вагон, пропахший угольной гарью и хлоркой. Я сидел у окна, глядя на проносившийся мимо пейзаж, и приводил свои мысли в порядок. Прощальная апатия, кажется, завершилась. Я всегда себя плохо чувствую, уезжая из дома. Может быть оттого, что редко куда-то выезжаю, а может быть просто, характер у меня такой. Но, прощаясь с родными людьми, с родным городом, я как будто бы отрываю от себя частичку души. Это очень больно и стыдно. Больно потому, что мне не хочется с ними расставаться, а стыдно потому, что несмотря на это нежелание, я всё равно их покидаю. В общем, первые часы путешествия для меня всегда мучительны. Чтобы от них избавиться, нужно обязательно поспать. После пробуждения, от депрессии не остаётся и следа. Я словно перелистываю очередную страницу своего бытия. Вот и сейчас, я выспался, позавтракал, и теперь готов к приключениям. Впрочем, эти приключения ещё впереди. До Иркутска осталось ехать несколько дней. Подумать только! Треть отпуска – только на дорогу. Подумав об отпуске, я машинально вспомнил, как подписывал заявление у начальника. Шёл как на страшный суд: подпишет – не подпишет? Трясся. Эх-х! Что же это за дурацкая традиция такая, ежегодно, как милостыню, вымаливать заслуженный отпуск? Причём каждый год “застигнутое врасплох” начальство принимает твоё заявление как личное оскорбление. И чем больше недель в нём указано – тем больше начальство огорчается. Ишь чего удумал, холоп. Приспичило ему, видишь ли, целый месяц отдыхать. А работать кто будет? Начальник морщился, хмурился, вздыхал, несколько раз спросил, куда я собираюсь, насколько важна моя поездка, и действительно ли так принципиально брать именно четыре недели? Поставил подпись как на собственный приговор… Да что я об этом вспоминаю? Всё позади. Главное, что отпустили. И вот я еду. Еду в Иликтинск. Не верится даже, что я на это решился. Сказал всем, что еду на Байкал. Да, это была ложь. Но ложь во благо. Так всем будет спокойнее. Всем, кроме меня. Признаюсь честно, вопрос “что же я творю?” – одолевал меня все последние дни, с того момента, как я обо всём договорился со Следопытом, и купил билет до Иркутска. На вокзале едва не развернулся возле самого вагона, и не послал всё к чертям собачьим. Переборол себя. Теперь же мандраж понемногу меня отпускал. Хоть я так и не мог избавиться от того самого вопроса, о смысле моего безрассудства. Про Иликтинск я, разумеется, никому и словом не обмолвился. Следопыт не требовал от меня держать язык за зубами, но я почему-то сам понял эту прописную истину. Едешь на секретный объект – помалкивай. Последние наши разговоры о запланированной экскурсии выглядели как шпионские шифрограммы. Не для кого не секрет, что ICQ-переписки читаются кем надо. Следопыт очень рисковал, обсуждая со мной такую щекотливую тему. Так что, я просто еду в Иркутск, поглядеть на самое большое озеро в мире. Мама одобрила мою поездку. Сказала, что это – правильный выбор. Не то, что дурацкая затея с Чернобылем. Попросила привезти фотографии Байкала… Эти фотки я заранее накачал в Интернете. Будет чем отмазаться. Нехорошо, конечно же, маму обманывать, но всё лучше, чем заставлять её волноваться, раскрыв истинный маршрут своего путешествия… Да что я говорю? Я понятия не имею, что там за Следопыт со товарищи. Быть может, сразу выяснится, что это кидалы. Тогда я пошлю их куда подальше, а сам отправлюсь на Байкал. Говорят, там очень красиво. Может и вдохновение получу. Мне очень хотелось верить в то, что я сумею вычислить истинные намеренья Следопыта и Робинзона при первом же взгляде на них. Хотя я прекрасно понимал, что это наивный самообман. На самом деле, мне было очень тревожно. Запоздало думал о некупленном газовом баллончике. Вообще-то, сначала я хотел взять электрошокер, но потом решил, что он успеет разрядиться за время поездки. Идеальным вариантом была бы, конечно, травматика. Но у меня отсутствовало разрешение на неё, оформлять которое не было времени. Точнее, времени было навалом. Просто я до последнего момента не был уверен в том, что решусь поехать. А теперь вот сижу, и раздумываю, если бы, да кабы… Да какая, к чёрту, травматика? Как она мне поможет, если там вдруг окажется целая банда? Тут уж скорее сам же наловишь из своей же травматики резиновых подарочков. Не-ет. Какой из меня Клинт Иствуд? Ни опыта, ни реакции. Ничего. Здесь уж как повезёт. И всё-таки я сумасшедший. Столько лет сидел дома, и тут вдруг сорвался. Попёрся. Да ещё и с такими деньгами. Цену Следопыт завернул немаленькую. Пришлось половину своего сберегательного счёта опустошить. Вот нажива едет к бандитам в лапы! Но почему я так уверен, что они бандиты? В конце концов, Следопыт до последнего предлагал мне подумать над этим решением. Стал бы он меня разубеждать, желая нажиться? Вряд ли. Нужно беспокоиться не о Следопыте, а о том, чтобы мои деньги не свистнули ещё в поезде. Вот это будет реальный облом. Я погладил выпуклость на жилетке, где во внутренних карманах лежали туго упакованные брикеты из купюр. Жилетка всё время на мне, а ночью я кладу её под голову. Но всё равно мне неуютно. Поезд есть поезд. За окном мелькала серо-зелёная степь, время от времени разбавляемая жиденькими лесочками. Иногда появлялись какие-то незатейливые постройки. Мне давно наскучило рассматривать этот однообразный пейзаж, однако “возвращаться” в клетушку плацкарта не хотелось. Соседи по вагону отвлекали меня от мыслей и немного раздражали. Над моей головой, на верхней полке сопел молодой парень в тельняшке. До него, на той самой полке мне пришлось провести целую ночь, когда какая-то толстая тётка оккупировала мою нижнюю полку, согнав меня на верхнюю. Скандалить с ней было бесполезно, поэтому я смирился. Когда толстуха вышла – я тут же вернулся на законное место. Напротив меня сидела пара – муж с женой. Обоим где-то в районе пятидесяти. Один постоянно о чём-то бормочет и бегает в тамбур покурить каждые полчаса, другая – неустанно шуршит пакетами и что-то жуёт. Неугомонная парочка походила на двух хомяков. Они завалили весь стол своими свёртками и бутылками, накрыв всё это стопкой дешёвых газет со сканвордами. Боковые места занимали двое мужчин кавказской внешности. Судя по их диалогам, это были нефтяники, работающие вахтовым методом. Более молодой из них, как только появлялась связь, тут же звонил какому-то Рафику, и долго говорил с ним не по-русски. Другой, что постарше, даже днём всегда говорил очень тихо, почти шёпотом. А ночью, перед сном, регулярно делал намаз. Сначала мне было не по себе рядом с этими двумя, но потом я к ним привык, и даже проникся большим уважением, нежели к шумным и невежественным соседям напротив. Кстати, о последних. Мужик в спортивном костюме явно затаил на меня злобу, с того момента, когда я отказался с ним выпить. Ну и пусть дуется. Пить с незнакомыми, в то время, когда везёшь такие деньжищи – это верх бесшабашности. Пускай ему жена компанию составляет. Или тот засоня с верхней полки… -Будешь курицу? – с набитым ртом прервала мои мысли женщина. Я вздрогнул, подумав, что она обращается ко мне, и уже загодя подготавливая максимально вежливые отказы. Но предложение было адресовано её похмельному супругу. -Неа-нуеё, -одним словом промычал тот, тряхнув головой. -На! -жена сунула куриную ляжку ему под нос. -Не хочу, не надо… -Бери, сказала, ешь! Чё ты как маленький? -Да убери ты… Не буду, чё пристала?! -мужик оттолкнул руку с куриным окорочком. -Ой, да ну тебя. Не хочешь – как хочешь, -женщина демонстративно бросила куриную ногу в кулёк, и продолжила уплетать кусок жареного мяса. И едят, и едят, и едят… Почему большинство людей, оказавшись в вагоне поезда, первым делом начинают распаковывать свои продовольственные запасы, и тут же их поедать, как будто голодали до этого ни один день, и вот только теперь, здесь, в вагоне, они наконец-то могут насытиться вдоволь. Просто какой-то культ еды. На всём пути следования, меня сопровождает бесконечное шуршание фольги, пшиканье открываемых бутылок, звон ложек в стаканах, цоканье яичной скорлупы и… Тут я почему-то вспомнил про хруст французской булки и чуть не рассмеялся. Действительно, “как упоительны в вагоне вечера”... Надо завязывать с этими размышлениями. В конце концов, нет ничего плохого в том, что люди любят покушать. Может они таким образом дорогу легче переносят. Или просто набрали провизии больше чем нужно, и теперь стремятся как можно скорее её уничтожить, чтобы не испортилась. Это их дело. У меня же есть более полезные темы для обдумывания. Например, моя будущая книга. Дух путешествия всё сильнее пронимал мою хронически одомашнившуюся душу. Этим надо воспользоваться. Новые впечатления всегда бередят вдохновение. К тому же, я заметил, что проказница-муза имеет обыкновение прилетать именно в такие моменты, когда ты сидишь без дела, вдали от пера и бумаги, и не знаешь чем заняться. Тебя ничто не отвлекает и можно спокойно пораскинуть мозгами. Итак. Вот он, мой герой. Он путешественник. Авантюрист, готовый поставить на кон всё, вплоть до собственной жизни. Всё ради острых ощущений. Ради захватывающих приключений и… -“Оптический телескоп”... Девять букв! – громко гаркнул мужик напротив. Оказывается, он уже успел взять со стола сканворды, и, нацепив очки, деловито их разгадывал. -“Рефрактор”, – не задумываясь ответила жена, с набитым ртом. -Ре-е… Фра-а… Подходит… Но тогда “древковое оружие” – “глефа”, а не “глеха”. Он принялся черкать измусоленной ручкой мнущийся лист сканворда. Откуда такие глубокие познания в астрономии? Я даже зауважал жующую тётку. Про оптические телескопы я, конечно, знал. Но то, что они, оказывается, “рефракторы” – услышал впервые. Надо внести пометку в свою “литературную базу данных”. Пригодится. У меня-то по астрономии всегда был твёрдый трояк. А эта дама, наверное, отличницей была… Если, конечно, сама не астроном. -“Автор поэмы “Мцыри”... – продолжал вопрошать мужчина. -“Пушкин”. -Девять букв. -Тогда не знаю кто… -Вторая “Е”, четвёртая “М”. Кто же это, мать его? С литературой у дамочки дела обстоят хуже, чем с астрономией. Знает, что такое “рефрактор”, но не знает, что “Мцыри” написал Лермонтов. Я про себя усмехнулся. С верхней полки свесилась пара босых ног. Парень наверху поёрзал, поправил матрас, попыхтел, и снова лёг. Поглядев на него из-под очков, “эрудит” кашлянул, поплотнее свернул сканворды, и продолжил отгадывать. Я решил воспользоваться примером своего соседа сверху, и завалился на боковую. Спать не хотелось. Поэтому, я просто лежал с закрытыми глазами, слушая, как шуршат и возятся мои попутчики. Пока лежал, отметил для себя ещё одну закономерность, сродни автобусным доктринам про поручень и руку в перчатке. В плацкартном вагоне, если ты лежишь не на боковой полке, и имеешь рост более одного метра восьмидесяти пяти сантиметров – никогда нельзя вытягивать ноги. Потому что каждый проходящий по вагону считает своим долгом за них зацепиться. Даже если только пальцы высунешь за пределы полки, совсем чуть-чуть – всё равно заденут. Словно они преграждают им путь, как турникет. Вроде бы ничего особенного, а сон тут же улетучивается. Подобравшись, я сделал вид, что дремлю. Может быть, я бы действительно задремал, но тут неугомонный сосед опять выдернул меня из потока вялотекущих дум. -“Лермонтов”, твою мать! “Автор поэмы “Мцыри”. Вторая – “Е”, четвёртая – “М”, шестая – “Н”. Лер-мон-тов. Подходит! Да неужели? Я облизнул пересохшие губы и улыбнулся. Весьма довольный своей отгадкой, пассажир отложил ручку, зашуршал бумагой, очевидно переворачивая страницу, и зачитался какой-то статьёй. Судя по его сосредоточенному сопению, довольно серьёзной. Молчание продолжалось несколько долгих минут, и я уже стал отвлекаться от мыслей о своём чудном соседе, когда его каркающий голос опять заставил меня вздрогнуть. -Конец света скоро наступит, – по традиции громко заявил он. -Всё. Немного осталось. -Хватит тебе глупости городить, – ответила женщина. -Этот конец света каждые десять лет обещают, а он всё не наступает чего-то. Это о чём говорит? Враньё всё это. -Ну, в этот раз уже всё серьёзно. Пишут, что там ошибки в расчетах были, раньше. А теперь всё точно… -Какие расчёты? Кто там чего рассчитывал? В этих газетёнках всегда подобную муть писали, чтобы наивные дураки верили. -А может и к лучшему, если он наступит. -Эт почему это? -Закончатся наши мучения. Весь этот произвол, бардак… -Нэлза так гаварыть, слущайте, -вклинился в разговор один из горцев. – Трудости нам даются Всевищним, щтоби ми их прэадалэвали. Щтоби ми баролыса. Жизн – ест барба. Так мудрие луды гаварыли. Вот щто этот конэц свэт? Всэ умэрли и чо? Кому от это харашо? Зачэм это хотэт? -Да этот мир давно пора очистить. Столько зла в нём накопилось, столько грязи, столько ненависти. Не жизнь, а сплошная мясорубка. Не может же это вечно продолжаться. Зарождался активный диспут. Слушая их спор, я вдруг задумался. А что если бы кто-то невидимый, незнакомый, вдруг, так же, как и я сейчас, слушал бы эти речи, держа в кармане какое-то фантастическое устройство, вызывающее конец света. И этот незнакомец раздумывал бы, нажимать ему на красную кнопочку, или не нажимать? Отправлять это неблагодарное человечество в тартарары, или же дать ему посуществовать ещё немного? Что за странные мысли? Наверное, я просто засыпаю. Разговор соседей всё больше отдалялся от меня. Я всё ещё слышал их, но уже не анализировал произнесённое ими. Последнее, что я успел разобрать, прежде чем провалиться в забытье, это приход проводника, который принёс чай, и, кажется, оборвал кипевшую дискуссию. Мне приснилось, что я приехал в Припять. Что хожу по пустынным улицам, среди заброшенных домов, и слышу голоса людей, доносящиеся из покинутых квартир. Как будто бы жизнь в городе продолжается. Однако, заглядывая в окна, в надежде увидеть жителей, я вижу только пустоту и полумрак. Где-то рокочут и сигналят машины, играет музыка, город наполнен звуками, характерными для обитаемого населённого пункта. Но это всего лишь бесплотные звуки. Город безлюден и пребывает в запустении. Он точно такой же, каким я его видел на панорамных фотографиях в Интернете. Я бросаюсь от одного источника звука – к другому. Мне всё время кажется что вот-вот, за ближайшим углом я встречу людей. Но там меня ожидает очередная серая улица, заросшая чахлыми деревцами и кустарниками. Наконец, я замечаю колесо обозрения, возвышающееся над крышами, и устремляюсь в его направлении. Я почему-то уверен, что в парке аттракционов непременно должны быть люди. Хотя бы туристы. Прохожу мимо гостиницы “Полесье” и дворца культуры “Энергетик”, миную невнятный пустырь, и оказываюсь среди ржавеющих аттракционов. На форуме писали, что самое радиоактивное место здесь – это “Автодром”. И я вижу, как его обволакивает зелёное и гудящее марево радиации. Ну вот, а говорили, что она невидима… На всякий случай стараясь держаться от “Автодрома” подальше, продолжаю идти к колесу обозрения. Оно оказалось поистине огромным. Намного больше, чем я себе представлял. Его верхние кабинки дотягивались до летящих по небу облаков. Ещё издали я слышал его зловещий металлический скрип. Что-то мне подсказывало, что подходить к нему близко было опасно. Но любопытство пересиливало, и я продолжал идти в его сторону по едва различимой тропинке, заросшей пыльным бурьяном. Чем ближе я приближался – тем сильнее колесо вибрировало и скрежетало. Я не опасался его, будучи уверенным, что если оно упадёт, то сразу же завалится на бок. И если заходить к нему спереди, то меня оно не заденет. Как же я ошибался. Стоило мне приблизиться к колесу на пару десятков метров, как оно словно ожило. Вздрогнуло, стряхнув с себя чёрную перхоть ржавчины, и вдруг резко просело вниз, сорвавшись со своих осей и расплющив нижние кабинки. Я остановился, и немного помедлил, прежде чем мне стало понятно, что это чудовищное колесо сейчас покатится прямо на меня. Как только я это понял, колесо обозрения начало катиться в мою сторону. Развернувшись, я опрометью бросился прочь. Тропинка, по которой я сюда пришёл, исчезла, а заросли сорных трав – напротив, стали выше и гуще. Я продирался через эту колючую поросль, запутываясь ногами в корневищах. Старался бежать как можно быстрее, но грохот катящегося позади колеса всё нарастал и нарастал, придавливая одним лишь своим звучанием. Вокруг меня была улица. По обеим сторонам, из высоченной травы поднимались монолиты серых зданий, из оконой черноты которых до меня доносились человеческие голоса. Они кричали мне что-то, советовали, смеялись надо мной. Но самих людей по-прежнему не было. Тогда я попытался увернуться от преследовавшего меня колеса, резво свернув на соседнюю улицу. Но это не помогло. Колесо повернуло следом за мной, и продолжило катиться, наседая мне на пятки. Чем дальше я бежал – тем гуще становилась трава. Постепенно я перешёл с бега на быстрый шаг, и, наконец, на обычную ходьбу. Двигаться быстрее я больше не мог. Грохот колеса усилился до невыносимой какофонии. Я присел на корточки, закрыв голову руками, и приготовился быть раздавленным в лепёшку. Но вместо этого проснулся. Поезд проезжал по мосту через какую-то незнакомую реку. Где-то в передней части вагона визгливо плакал ребёнок. С другой стороны, за стеной, судя по азартным репликам и характерным сухим шлепкам, компания резалась в карты. Мои соседи молчали. Неизвестно, чем закончился спор, под который я заснул. Теперь же мои спутники пребывали каждый в своём индивидуальном молчании. Женщина читала роман в мягком переплёте, почти уткнувшись носом в страницу. Её муж забрался вместе со сканвордами на верхнюю полку, где благополучно задремал, изредка всхрапывая. Точно так же, но только на нижней боковой полке, отвернувшись лицом к окну, дремал кавказец, тот, что был постарше, и спорил о конце света. А его молодой коллега, вытянувшись на верхней, продолжал играть в свой многострадальный мобильник. За окном быстро темнело. Господи, сколько же мне ещё ехать?