Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография] - Купер Джеймс Фенимор Страница 31

— Вы все еще сомнѣваетесь въ насъ, господинъ Эдвардсъ?

— Въ васъ, Елиза, я никогда не сомнѣвался, отвѣчалъ онъ, подымаясь и съ чувствомъ взявъ за руку молодую дѣвушку. — Вѣра моя въ васъ не колебалась ни одной минуты. Я убѣжденъ, что вы не знаете ничего о моихъ правахъ.

— A отецъ мой?

— Богъ да благословитъ его! Да проститъ онъ мнѣ мое оскорбительное и безосновательное недовѣріе.

Сердечное объятіе судьи убѣдило молодаго человѣка, что ему простили то, что онъ сдѣлалъ по ошибкѣ, и всѣ, вполнѣ счастливые, вернулись къ старому, сѣдому дѣду Эффингаму.

Глава тринадцатая

Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, въ теченіе коихъ произошло нѣсколько важныхъ событій, о которыхъ мы не должны умолчать. Два важнѣйшія изъ нихъ были кончина маіора Эффингама и бракъ Оливера и Елисаветы. Послѣдній совершился въ первой половинѣ сентября, a смертный случай послѣдовалъ лишь нѣсколько дней спустя. Маіоръ угасалъ, какъ догоравшая свѣча, и хотя кончина его опечалила всю семью. но, при слабоумномъ положеніи старика, горе не могло быть продолжительно и сильно.

Мармадукъ горячо настаивалъ на исполненіи закона, и потому нашелъ очень натуральнымъ, что Натти и Веньяминъ на другой день послѣ лѣснаго пожара должны были идти въ тюрьму. Но такъ какъ они ежедневно навѣщаемы были членами семейства и снабжены съ излишкомъ всѣми удобствами, то спокойно и терпѣливо выдержали штрафной срокъ, который и не могъ быть поставленъ имъ въ укоръ. Когда они вышли изъ заключенія, то Гирамъ Долитль покинулъ деревню, чтобы устроить себѣ жилище въ другомъ мѣстѣ. Онъ этимъ не только избѣгалъ страшнаго для него Натти, но и освобождалъ себя отъ всеобщаго презрѣнія, которое преслѣдовало его съ того времени, какъ онъ выказалъ себя предателемъ въ отношеніи къ честному охотнику.

Въ одинъ изъ чудныхъ дней въ половинѣ октября мѣсяца, Оливеръ и Елисавета, гуляя, приблизились къ тому мѣсту, гдѣ прежде стояла хижина Натти Бумпа. Соръ былъ убранъ съ погорѣлаго мѣста, и оно обложено было прекраснымъ дерномъ и окружено стѣной; въ ней прорублена была небольшая дверь, къ которой, къ удивленію молодой четы, прислонено было ружье Натти, и собака его рядомъ отдыхала на камнѣ. Самъ Натти лежалъ растянувшись передъ камнемъ изъ бѣлаго мрамора и раздвигалъ руками высокую траву, чтобъ имѣть возможность внимательно разсмотрѣть надпись на камнѣ. Около простой плиты видѣнъ былъ богатый памятникъ съ разными украшеніями.

Оливеръ и Елисавета такъ тихо подошли къ гробницѣ, что не были услышаны старымъ охотникомъ, который весь углубился въ свое занятіе. Нѣсколько времени они спокойно смотрѣли на него; наконецъ, Натти всталъ съ земли и громко сказалъ:

— Да, я думаю, все это будетъ хорошо и какъ слѣдуетъ. Не дурно, когда человѣкъ умѣетъ читать, ибо еслибъ я умѣлъ, то больше разумѣлъ бы въ этомъ дѣлѣ, которое теперь мало понимаю. Трубка, томагавкъ и мокассинъ, конечно, недурно исполнены. Еслибъ я только могъ прочесть надпись! Да, да, кто-то будетъ здѣсь, чтобъ предать кости мои землѣ, когда придетъ смертный часъ!

— Натти, y васъ никогда не будетъ недостатка въ друзьяхъ, которые окажутъ вамъ послѣдній долгъ, когда наступить эта неизбѣжная минута, сказалъ Оливеръ, глубоко тронутый мыслями стараго охотника.

Натти, быстро обернулся и провелъ рукою по лицу, какъ бы для того, чтобы стереть слѣды грусти.

— А! сказалъ онъ; не правда ли, дѣти, и вы хотите посѣтить эти гробницы. Да, это весьма назидательное зрѣлище для стараго и малаго.

— Вамъ нравится ваше устройство, Натти? спросилъ Оливеръ: — Вы имѣете болѣе другихъ права произнести объ этомъ ваше сужденіе.

— Дитя, мой вкусъ тутъ ни при чемъ, ибо я не особенно привыкъ къ виду чудныхъ гробницъ, возразилъ Натти. — Вы вѣдь велѣли положить маіора головою къ западу, a Чингахгока къ востоку?

— Да, все исполнено согласно вашему желанію.

— Ну, и прекрасно, возразилъ старый охотникъ. — Они были того мнѣнія, что на небѣ пойдутъ разными путями, хотя всемогущій Богъ навѣрно со временемъ соединитъ добрыхъ и правыхъ изъ всѣхъ племенъ.

— Конечно; въ этомъ нельзя и сомнѣваться, сказала Елисавета. — Я твердо и несомнѣнно надѣюсь, что мы тамъ всѣ увидимся и будемъ счастливы вмѣстѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ, дитя мое? съ необыкновеннымъ чувствомъ вскричалъ Натти. — Ну, Чингахгокъ, такъ и мы разстались не навѣки, и въ этой мысли заключается удивительное утѣшеніе. Но прежде, чѣмъ я пойду, я хотѣлъ бы знать, что плита эта говоритъ о храбромъ начальникѣ Делаваровъ и о бравомъ полковникѣ Эффингамѣ. Прочтите мнѣ это Оливеръ.

Молодой человѣкъ тотчасъ подошелъ къ памятнику и прочелъ:

«Памяти Оливера Эффингама».

«Это былъ храбрый воинъ, вѣрный подданный и настоящій христіанинъ. Утро жизни его принесло ему почести, богатство и силу, но вечеръ смутился бѣдностію, недостаткомъ и болѣзнію, которая нѣсколько услаждалась вѣрною заботою стариннаго друга его, Натаніеля Бумпа.»

Кожаный-Чулокъ встрепенулся, услыхавъ свое имя, и радостная улыбка освѣтила его черты.

— Такъ это въ самомъ дѣлѣ тутъ сказано? живо спросилъ онъ: — Имя мое, имя стараго, честнаго человѣка стоитъ на этомъ камнѣ? Вотъ это дружеская мысль и тѣмъ сильнѣе услаждаетъ мою душу, чѣмъ ближе конецъ мой. Благодарю васъ, дѣти, и да благословитъ васъ за это Богъ.

Елисавета почувствовала, какъ слезы выступали изъ глазъ ея, a Эффингамъ, глубоко тронутый, сказалъ:

— Да, имя стоитъ тутъ на простомъ мраморѣ, но оно должно бы быть высѣчено золотыми буквами.

— Дитя, покажи мнѣ имя! сказалъ Натти съ дѣтскимъ любопытствомъ. — Покажите мнѣ то мѣсто, гдѣ мнѣ старому оказана такая честь.

Эффингамъ схватилъ руку Натти, поставилъ его на означенное мѣсто, и онъ долго смотрѣлъ на него съ большимъ вниманіемъ. Потомъ отошелъ отъ гробницы и сказалъ:

— Это, конечно, справедливо и вы оказали мнѣ большую радость, дѣти! Но, что же написано на гробу моего стараго друга, Чингахгока?

«Здѣсь покоятся кости индѣйскаго главы изъ племени Делаваровъ, извѣстнаго подъ именемъ Чингаггока.»

— Постой! Должно быть Чингахгока, — гахъ, что на нашемъ языкѣ значитъ большая змѣя. Имя надо исправить, ибо индѣйское имя всегда имѣетъ глубокое значеніе.

— Ошибка исправится, Натти; послушайте дальше. «Онъ былъ послѣдній изъ своего народа и не могъ разстаться съ страною своихъ предковъ. Ошибки его были ошибки индѣйца, но добродѣтели — вѣрнаго человѣка».

— Ахъ, Оливеръ, никогда вы не сказали болѣе справедливаго слова. Еслибъ только вы знали его въ молодости. Онъ былъ добръ, вѣренъ, храбръ и прямодушенъ. Но, все равно, время мое пришло, и мнѣ надо идти.

— Идти! съ удивленіемъ спросилъ Эдуардъ: — но куда же?

Кожаный-Чулокъ отвернулся, не отвѣчая, поднялъ съ земли большой узелъ и осторожно взбросилъ его на плечо.

— Вы хотите идти? сказала Елисавета, быстро подойдя къ Натти. — Вамъ болѣе не слѣдуетъ рисковать въ глубокіе лѣса — это положительно неблагоразумно. У него въ мысляхъ вѣрно идти на дальнюю охоту.

— Жена права, Натти, сказалъ Эдуардъ: вѣдь вамъ нѣтъ надобности подвергаться утомленію. Бросьте вашъ узелъ и охотьтесь въ нашемъ сосѣдствѣ, если не можете спокойно оставаться дома.

— Утомленію? съ улыбкой возразилъ Натти. — Это удовольствіе блуждать по лѣсамъ, и даже лучшее, какимъ только я могу пользоваться на землѣ.

— Нѣтъ, вамъ уже нельзя совершать такія дальнія путешествія, сказала Елисавета настоятельно, тронувъ своею нѣжною рукою узелъ Натти. — Онъ хочетъ идти далеко, потому что я чувствую его походный скарбъ и запасную пороховницу. Онъ не долженъ уйти, Оливеръ! Мы должны удержать его! Вспомни только, какъ скоро умеръ отъ этого Чингахгокъ.

— Я зналъ очень хорошо, какъ тяжело разставаться, дѣти мои, сказалъ Натти, качая головой, потому и хотѣлъ, взглянуть только еще разъ на эти гробницы и затѣмъ потихоньку уйти. Я думалъ, что вы не осудите этого, ибо сердце мое остается близъ васъ, хотя бы старое тѣло и блуждало по пустынѣ.