Гылман Илькин - Восстание в крепости Страница 35

Многие из жителей города, высыпавших на улицу, присоединились к шествию. Каждому хотелось узнать, куда, с какой целью идет батальон, окруженный вооруженным конвоем, и чем все это кончится.

Ватаги ребятишек с криками бежали за солдатами.

Кое-кто из горожан догадывался о причине столь необычного шествия батальона к ущелью. Два дня назад утром во многих местах города, на стенах домов, заборов и даже на дверях мечети, появились листовки, рассказывающие о волнениях среди солдат батальона. Некоторые прохожие останавливались и читали их, другие — проходили мимо.

Пристав Кукиев узнал о листовках с большим опозданием, почти к полудню, и только тогда, обрушив весь свой гнев на городовых, велел им немедленно обшарить улицы, уничтожить все листовки, а тех, у кого они будут обнаружены, — арестовать. Городовые, как голодные волки, рыскали повсюду, прочесывали квартал за кварталом, срывали листовки с телеграфных столбов и заборов, со стволов чинар на церковной площади, рвали их на мелкие кусочки и топтали ногами. Но и это не охладило пыла защитников отечества. Они задержали на улице нескольких прохожих, показавшихся им подозрительными, и тут же обыскали.

Однако было уже поздно. Листовки сделали свое дело.

Батальон дошел до ущелья. Здесь было сыро. Большие, подернутые ряской лужи, образовавшиеся в результате многодневных проливных дождей, еще не просохли. Многие начали взбираться на обрыв. Ряды опять расстроились. Солдаты, разбившись на группки по двое, по трое, рассыпались по дну пропасти и по склону обрыва и, выбрав места поудобнее, принялись ждать, затаив дыхание.

Наступила мертвая, напряженная тишина. Все глаза были устремлены наверх, на крохотное окошко карцера.

Огненно-красная, золотая корона над горами, за которыми только что скрылось солнце, бросала слабый желтоватый отблеск на железные прутья решетки.

Нетерпеливый от природы Демешко нервничал. Он хотел нагнуться и что-то шепнуть на ухо стоящему рядом Григорию Романову, но тут заметил в двух шагах от себя бледное, болезненное лицо Погребнюка.

— И ты здесь, студент?! Ах ты… — Демешко скверно выругался. — Что, пришел полюбоваться на свою работу? Предатель!

Он даже занес кулак, чтобы ударить Погребнюка. Но Романов поймал руку товарища, оттащил его в сторону и зажал ему ладонью рот, так как Демешко все еще продолжал ругаться.

Увидев издали эту сцену, Бондарчук стал пробираться к ним, обходя одну за другой группы солдат.

События сегодняшнего дня он расценивал как большой успех работы подпольной солдатской организации.

Подполковнику Добровольскому пришлось уступить требованиям солдат и отдать распоряжение показать им Дружина. Виктор видел: Добровольский вел себя очень осторожно, как хитрый дипломат, понимая, что, не выполни он этого требования, дело кончится открытым бунтом. Кроме того, несомненно было и то, что такой коварный, жестокий человек, как Добровольский, не может не готовить одновременно ответного удара. "Осторожность и строгая конспирация — вот что сейчас для нас самое главное! — думал Виктор. — Никто не имеет права об этом забывать! Малейший необдуманный поступок того же Демешко — и вся наша организация окажется под угрозой!"

Когда он добрался до Демешко и Романова, кто-то из солдат внизу неожиданно воскликнул:

— Смотрите, вон Дружин!

Над толпой пронесся вздох облегчения. Радостный гул прокатился по ущелью, уже наполнившемуся тихими вечерними сумерками, эхом отозвался где-то внизу и смолк.

За решеткой оконца, больше похожего на дыру, случайно пробитую кем-то в старой крепостной стене, показалось лицо Дружина, изможденное, заросшее щетиной, бледное, как у покойника.

Заключенный долго смотрел на солдат, рассыпавшихся, как муравьи, по дну пропасти, заваленному камнями, и по обрыву, поросшему полынью. Смотрел и не верил своим глазам: на свидание с ним пришли не только его товарищи — матросы, но и пехотинцы, и даже "благонадежные".

На измученном лице Дружина засветилась слабая улыбка. Он с трудом протиснул сквозь прутья решетки руку, ка которой болталась цепь, и медленно помахал ею солдатам.

В эту минуту внизу словно бомба взорвалась. Ущелье огласилось громкими возгласами.

Солдаты, запрокинув головы и приложив ко рту руки, кричали:

— Дружин, держись!

— Мы с тобой, Дружин!

Бондарчук услышал, как кто-то, стоявший чуть пониже, на усыпанном гравием склоне, воскликнул:

— Дружин! Наши сердца с тобой!

Виктору очень хотелось узнать, кто это крикнул. Но как он ни вставал на цыпочки, как ни вытягивал шею, ему так и не удалось отыскать в толпе солдата, не побоявшегося произнести такие смелые слова.

Золотая корона над горной грядой постепенно гасла, тускнела. В ущелье сделалось совсем темно. Уже не видно было бледного, спокойного лица Дружина, стоявшего у окна. Можно было едва различить только его руку, которой он продолжал медленно помахивать из-за решетки. Но вот и она исчезла.

Зычный голос поручика Варламова, получившего от командира батальона чрезвычайные полномочия, прорезав вечернюю тишину, заставил многих солдат вздрогнуть:

— Взводы, стройся!

Гулкое эхо прокатилось по ущелью.

Слова команды вывели Погребнюка из оцепенения. Бледное, изможденное лицо Дружина, его безжизненная рука с железным обручем на запястье до глубины души потрясли его.

"Что сейчас будет? — подумал он. — Опять начнут пожирать меня ненавидящими глазами! Наверно, найдутся и такие, как Демешко, которые захотят тут же, на месте, учинить кровавую расправу!"

Избегая своих, Погребнюк поспешно спустился с обрыва и спрятался в толпе солдат пятой и шестой рот.

Глава пятнадцатая

Все офицеры, начиная от командиров рот, кончая взводными, были крайне удивлены действиями командира батальона. Как случилось, что Добровольский, выходивший из себя даже при виде двух-трех солдат, стоявших вместе, разрешил всему батальону свидание с солдатом-матросом, арестованным за революционную пропаганду?!

Может быть, болезнь сделала его мягким? Илии таких людей, как он, иногда охватывает страх?

Взволнованные офицеры, с нетерпением ожидавшие возвращения солдат из ущелья, узнав, что ничего страшного там не произошло, тотчас успокоились.

Командиры рот, приказав взводным усилить надзор за солдатами, быть бдительными и осторожными, собрались в маленьком домике у капитана Гассэ.

Уже смеркалось.

Удивляло всех, что подполковник Добровольский отнюдь не спешил узнать о том, как проходило свидание солдат батальона с Дружиным, хотя с того времени прошло уже несколько часов. Только поздно вечером подполковник принял наконец у себя в спальне командира караульного отряда поручика Варламова. Их беседа затянулась.

Офицеры же, собравшиеся на квартире у капитана Гассэ, ожидая каждую минуту вызова к командиру батальона, ничего не предпринимали для того, чтобы развлечься и убить время.

Спустя час денщик капитана Гассэ принес известие: поручик Варламов ушел от Добровольского десять минут тому назад. Вслед за этим адъютант командира прислал сообщить, что подполковник из-за сильной мигрени до утра никого не примет.

Услыхав это, капитан Гассэ, потирая руки, крикнул денщику, чтобы тот привел в порядок стол, а сам подошел к старенькому деревянному буфету, величаемому им "резервным погребцом", и извлек оттуда четыре большие бутылки отменного грузинского вина.

— Надеюсь, господа, нас никто не побеспокоит до утра! — улыбнулся он и, чтобы поднять настроение у товарищей по батальону, несколько обескураженных событиями минувшего дня, достал из ящика колоду карт и швырнул ее на стол. — Чему быть, того не миновать, мои дорогие! К черту всякие мрачные мысли! Утро вечера мудренее. Завтра все станет ясно. Одно вам скажу: подполковник нас за состояние солдатских умов по головке не погладит. А посему давайте выпьем, чтобы забыться!..

От игры в карты капитан Смирнов уклонился. Расхаживая по комнате, он подошел к окну, на котором лежала стопка тоненьких и толстых, потрепанных и новых книг, и стал их перебирать, рассчитывая найти хоть какой-нибудь мало-мальски интересный роман. Но оказалось, что книги от и были исключительно армейские уставы различных изданий. Смирнов походил по комнате, потом нехотя взял наугад одну из книг с подоконника и, подсев с краю к столу, за которым шла игра, принялся ее листать.

Играя в карты, капитан Гассэ, по обыкновению, громко кричал и вообще вел себя шумно.

— Не забывайте пить, друзья! — угощал он товарищей, поминутно подливая им в бокалы.

Сам он пил за двоих.

Смирнов тоже молча осушил свой бокал, решив, что он этим и ограничится. Однако кисло-сладкое вино пришлось ему по вкусу. Поэтому вслед за первым бокалом он, не дожидаясь особых приглашений хозяина, выпил второй, а затем и третий.