Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии Страница 4

— И ты больше не будешь ходить в школу?

— Нет.

Дети были слишком малы, чтобы испытывать какое-то сочувствие к Феликсу. Их только ошеломила его привилегия— не ходить больше в школу. Когда вошел учитель, скромный человек с изнуренным лицом, вечно подтягивавший свои чересчур длинные брюки, ученики, не дожидаясь его вопроса, объявили:

— У Сима умерла мать!

Учитель взволновался, молитвенно сложил руки и подошел к скамейке Феликса, а ребята, вместо того чтобы разойтись по своим местам, окружили их.

— Что ты говоришь?! Бедный мальчик! Какое несчастье! И ты теперь не будешь посещать нашу школу?

— Нет.

— Я очень сожалею. Какое несчастье...

Уважение, с которым к нему относились окружающие, превратило смутную глубокую печаль Феликса в некую гордость тем, что он является предметом всеобщего внимания. Учитель ласково сказал ему:

— Тебя, верно, ждет отец. Передай доктору Сима, что я искренне скорблю. Какое несчастье, мой мальчик!

И протянув Феликсу руку, учитель повел его к двери с той осторожностью, с какой ведут паралитика. Восхищенные школьники следили за Феликсом без тени грусти. А он смотрел на них молча, он был занят своим новым положением и сам не мог определить, что же именно он испытывает.

Только через несколько лет, встречая на улице своих товарищей в сопровождении матерей, Феликс начал размышлять о не успевших проснуться в нем эмоциях, оборванных в том возрасте, когда он еще не отдавал себе в них отчета. Глядя на старую фотографию матери, он пытался возродить утраченное чувство, оживить давние воспоминания. Но все было тщетно — фотография по-прежнему оставалась изображением какого-то далекого, едва знакомого существа.

В интернате его товарищи говорили о женщинах не иначе, как тайком и с непристойными смешками, а служанки, единственные существа женского пола, которых он видел вблизи, были задиристы и остры на язык. Впервые девушка с такой милой простотой, с такой сердечностью взяла Феликса под руку, впервые он испытал вспышку до сих пор таившихся под спудом чувств и ощутил укол ревности, увидев, что Отилия держится так со всеми.

Кости со стуком падали на стол, четыре головы тесно сдвинулись вокруг лампы. У игроков вырывались только относящиеся к игре восклицания, дядя Костаке радостным смехом встречал каждую удачу, а Аурика, подперев лицо ладонями, наблюдала за игрой и порой бросала взгляд на Феликса. Перед Джурджувяну лежал кисет, старик то и дело доставал оттуда табак и скручивал сигареты; склеивая их, он сильно высовывал язык и таращил глаза. Готовые сигареты он складывал в большую жестяную коробку. Чуть поодаль на столе лежала груда игральных карт, из чего можно было заключить, что табле была лишь минутным развлечением, своего рода разминкой. Так, однообразно и напряженно, протекло больше двух часов; никто не отходил от стола, о Феликсе совсем забыли. Наконец Паскалопол, последний раз бросив кости, откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.

— Кукоана Аглае, я предложил бы приняться за карты!

Дядя Костаке поднялся и с озабоченным видом тщательно собрал и отложил в сторону кости, а Аглае взяла колоду карт, перетасовала ее и положила посредине стола, предлагая кому-нибудь снять.

— Кто будет играть? — спросила она.

Аурелия кивком выразила желание принять участие в игре. Аглае сделала вид, что ищет что-то в сатиновой сумочке, потом стала шарить по столу и наконец испуганно сказала:

— Вот так история! У меня нет ни гроша. Костаке, не найдется ли у тебя немного денег, чтобы мне не ходить домой?

Костаке в испуге затряс головой.

— Н-н-нет! — пробормотал он.

Паскалопол вынул объемистое портмоне из красного сафьяна и извлек оттуда четыре большие серебряные монеты по пяти лей.

— Извольте, кукоана Аглае!

На миг Аглае как будто стало неприятно, но она тотчас же согласилась:

— Хорошо, когда кончим — рассчитаемся.

Пока Аглае сдавала карты четырем игрокам (себе, Аурике, Костаке и Паскалополу), Паскалопол взял сигарету и вставил ее в толстый янтарный мундштук. Отилия чиркнула спичкой и поднесла ему огня. Аглае тоже захотелось курить, и Паскалопол со своей обычной поспешностью предложил ей сигарету. Костаке удовольствовался корявой самокруткой собственного производства. Даже Отилия, на которую просительно взглянул Паскалопол, взяла сигарету и, сидя на краешке стула гостя, затянулась. Над столом снова повисли густые клубы дыма, которые растекались из освещенного пространства в темноту, подобно быстрым грозовым тучам. Четверо партнеров начали игру, обмениваясь короткими фразами, непонятными Феликсу, не знакомому ни с одной карточной игрой. Положение казалось ему безвыходным. Если бы он был обычным гостем, он простился бы и ушел. Но он был «дома». Он устал, ему страшно хотелось спать. Аурелия играла молча, карты брала с осторожностью и иногда поглядывала на Феликса. Вдруг она сказала:

— Отилия, может быть, домнул Феликс голоден? Отилия вскочила со стула Паскалопола.

— Ах, я и забыла о нем! Какая же я бестолковая! Она подошла к Феликсу и спросила:

— Ты хочешь есть, да?

Феликс отрицательно покачал головой, но Отилия сама ответила на свой вопрос: «Конечно, хочешь!» — и вихрем вылетела из комнаты. Хлопнула дверца буфета, зазвенела посуда, и вскоре снова появилась Отилия с тарелкой, на которой лежали два домашних пирожных.

— Сейчас у меня больше ничего нет, но ты должен съесть вот это.

Для того чтобы быть уверенной в послушании юноши, Отилия уселась рядом с ним на диване и, как ребенку, сама протянула ему пирожное. Феликс застенчиво взял его и начал медленно есть под взглядом Отилии. Он и в самом деле был голоден. Отилия внимательно следила за ним, пока он не покончил с одним пирожным, и тогда подала ему другое. Она сидела, обхватив правой рукой левую, и, кажется, была очень довольна.

— Как ты себя чувствуешь у нас? — спросила она.

При других обстоятельствах Феликс задал бы ей вопрос, имеет ли она привычку спать по ночам, но теперь он был слишком смущен и сказал только:

— Хорошо!

Удовлетворенная ответом, Отилия покинула Феликса и снова стала за спиной старика, обняв его за шею и заглядывая в карты. Потом подошла к Паскалополу.

— Кто выигрывает?

— Аглае, — шепнул Костаке.

Действительно, Аглае, которая играла очень серьезно, начала отыгрывать деньги, взятые в долг у Паскалопола. Иногда она заглядывала в карты Аурелии, выдергивала одну из них и бросала на стол.

— Аурика, ты очень невнимательна!

Пока Отилия кормила Феликса, Паскалопол то и дело посматривал в их сторону. Теперь он спросил, не поднимая глаз от карт:

— Домнул Феликс, я забыл осведомиться, что вы собираетесь изучать в университете?

— Я хотел бы изучать медицину.

— Ну, конечно, вы сын врача, я понимаю. Прекрасно. Этот невинный диалог, казалось, вывел из себя Аглае.

— Профессия врача — дело ненадежное. Вечно гоняться за пациентами!

— Знающий, трудолюбивый врач сейчас хорошо зарабатывает,— мягко заметил Паскалопол.

— Правда? — внезапно заинтересовалась Отилия.

— Для этого нужно иметь голову на плечах! — холодно прибавила Аглае, как будто всем было ясно, что как раз головы-то Феликсу и не хватало.

— Я не сомневаюсь в способностях домнула Феликса, — сказал Паскалопол.

— На то, чтобы стать врачом, потребуется много времени, — с досадой хлопнув картой по столу, продолжала Аглае. А сколько денег нужно потратить за это время, ведь ты должен делать карьеру быстро, чтобы не сидеть на шее.

Тон, которым были произнесены эти слова, еще никем употреблявшиеся к Феликсу, глубоко задели его.

— Ах, что ты говоришь, тетя Аглае, ведь Феликс не сидит ни на чьей шее! — упрекнула ее Отилия.

Аглае не унималась:

— Я хочу сказать, что университет теперь в моде. Ну зачем ему университет? Раз у него есть доход, поступил бы у себя в Яссах на службу, что уж тут мудрить! Мой Тити кончит лицей — и баста.

Паскалопол взял лежавшую на краю пепельницы сигарету, затянулся и положил ее обратно, стараясь скрыть свою озабоченность. Где-то пропел петух. Паскалопол вынул часы и сказал:

— Домнишоара Отилия, молодой человек, наверное, хочет спать. Уже поздно.

Отилия проворно вскочила со стула и, подойдя к Феликсу, спросила:

— Ты хочешь спать?

Слипавшиеся глаза Феликса и поздний час делали этот вопрос излишним. Он встал и поднял свой чемодан. Отилия опять взяла его под руку и повела к двери. Перед тем как уйти, Феликс счел необходимым пожелать всем доброй ночи. Паскалопол тотчас же обернулся и ответил ему, Аглае тоже отозвалась, не отрывая взора от карт, Аурика же молча проводила его взглядом. Через комнату, освещенную только луной и, по-видимому, служившую столовой, они прошли в маленькую залу, поднялись наверх по деревянной лестнице и вышли на застекленную галерею.