Василий Ардаматский - Последний год Страница 42

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Вы не докладывали бывшему императору, что министр внутренних дел, им поставленный, — сумасшедший?

РОДЗЯНКО. Говорил.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что же он вам ответил?

РОДЗЯНКО. Он покачал головой, но ничего мне не сказал… Но о другом министре царь сказал: «Этот, по крайней мере, не сумасшедший…»

Родзянко все же не врач-психиатр, и царь мог ому не поверить. Но в архиве петербургского Николаевского военного госпиталя доныне хранится официальная история болезни министра внутренних дел Протопопова. И в ней можно прочесть следующее:

«По словам исследуемого, отец его умер от прогрессивного паралича, мать во время беременности страдала неврастенией. Сам исследуемый в 1887 г. после перенесенного тяжелого брюшного тифа страдал периоститом костей голеней на почве наследственного сифилиса по определению проф. Тарновского. В 1894 г. перенес «неврастению кишок», в 1903 г. — неврастению, в 1907 г. — периоститы на голове «с нервными явлениями» (подвергался операции). В 1911 г. снова нервное расстройство. В 1914 г. периостит правой болыпеберцовой кости. С начала 1916 г. ' снова нервное расстройство… С апреля 1915 г. по февраль 1916 г. два раза в неделю сеансы у проф. Бехтерева, под влиянием которых, по словам исследуемого, у него развились явления аутогипноза. Означенные выше приступы неврастении, по словам исследуемого, протекали волнообразно, причем период повышенного настроения с большой, неутомимою работоспособностью менялся периодом угнетения, подавленностью с мыслями о самоубийстве, в один из таких периодов исследуемый пытался покончить с собой и только случайность — в руки вместо револьвера попалось распятие — помешала ему привести свое намерение в исполнение. Исследуемый считает, что, будучи министром, он уже был больным, например, на одной бумаге сделал пометку «цип, цип, цип», на другой — донесении одного из губернаторов — написал «чепуха», и когда ему показали потом это, он не мог припомнить, как он это сделал…» И так далее.

В Берлине внимательно следили за ходом визита русских думцев и, конечно же, обратили внимание на высказывания Протопопова, обнаружив в них одну заинтересовавшую их особенность. Ни в одном интервью Протопопов в отличие от других членов делегации не говорил ничего хулительного о Германии. Можно полагать, что это сыграло свою роль в том событии, которое в скором времени с ним произошло…

Думская делегация отправилась домой без Протопопова. Его попросил остаться в Лондоне русский министр финансов Барк, который вел там очень серьезные финансовые переговоры и нуждался если не в свидетеле, то в общественной, так сказать, поддержке. Англичане тоже высказали желание продлить пребывание у них симпатичного Протопопова, наверное, они хотели поближе приглядеться к этому русскому деятелю. Словом, Протопопов остался, а потом возвращался в Россию один…

В солнечный летний день он прибыл в Стокгольм. У него было прекрасное настроение. Опасный морской путь до Скандинавии был позади. Протопопов был необычайно доволен собой. Окрыленный своим успехом в Англии, он видел себя крупной политической фигурой, и, когда ему в Стокгольме предложили встретиться с влиятельным человеком, представляющим интересы Германии, он, недолго думая, согласился. После успеха в Европе ему захотелось стать еще и первым послом мира.

Всю эту медицинскую документацию я показал известному советскому психиатру Р. А. Наджарову. Ознакомившись с ней, он сказал:

— Тут возможен случай прогрессивного паралича с циркулярным течением, то есть с чередованием депрессий и маниакальных состояний,

Я спросил, может ли вообще душевнобольной человек так себя вести, что другим его болезнь может казаться совсем не болезнью, а, скажем, чертой характера?

— Вполне может, — ответил Р. А. Наджаров, — Иной больной, находясь в состоянии нерезко выраженной аффектации, выглядит энергичным человеком, свободным в речи, остроумным, в маниакальном состоянии из-за ослабленного самоконтроля он весьма смел в мыслях и действиях, так как в это время на него действует повышенная самооценка…

Да, именно так и вел себя в Лондоне Протопопов…

…Утром в назначенный час Протопопов на такси приехал в стокгольмскую гостиницу «Гранд-отель». Швейцар принял от него макинтош, шляпу, и он остался в летнем клетчатом английском костюме, он хотел подчеркнуть неофициальность для него этой встречи.

Войдя в названный ему апартамент, Протопопов увидел затянутого в черный костюм худощавого мужчину с узким, будто сплюснутым с боков лицом, который стоял позади овального стола, как бы отгораживаясь им от необходимости рукопожатия.

— С кем имею честь? — негромко но-немецки спросил Протопопов, остановившись в широком проеме комнаты.

— Разве вам мое имя не назвали? — приподнял белесые брови немец. — Впрочем, мое имя вам ничего не скажет, и лучше нам не затягивать процедурную часть. — Он чуть улыбнулся и сделал пригласительный жест, показав на кресло у стола и садясь сам по другую сторону.

Протопопов опустился в кресло и, расстегнув пуговицы тесноватого пиджака, с непроницаемым лицом приготовился слушать.

— В одном вашем интервью в Лондоне вы утверждали, будто у России появился союзник внутри Германии, и это голод. Позволю себе заметить, что утверждение ваше не имеет основания… — начал немец.

Протопопов помнил, конечно, это свое заявление, единственное, кстати, которое он позволил себе сделать в адрес Германии. И вот пожалуйста… Его отечные щеки непроизвольно дрогнули.

— Вы знаете, господин Протопопов, как это знают все, что немцы и их государство образец организованности, — продолжал немец. — В отличие от России война сплотила нашу нацию еще больше. Подчинились этой организованности и естественные во время такой войны продовольственные трудности, в этом смысле мы можем воевать сколько богу будет угодно… — Немец снова еле приметно улыбнулся сплюснутым лицом и продолжал — Но надо думать, богу хочется все же, чтобы война кончилась как можно скорее. И не только богу. Что вы думаете на этот счет?

— Богу угодно было, чтобы эта война началась, и в его же воле ее окончить, — начал Протопопов.

— Однако божья заповедь «люби ближнего своего» позволяет кое-что и нам, грешным, не так ли? — спросил немец, перебивая.

— Войну начали не мы, — произнес Протопопов, стараясь придать своему надтреснутому голосу металлическую твердость.

— Мы же установили: войну начал бог, — быстро проговорил немец. — А если всерьез, то когда-нибудь, когда отпадет предвзятость и возродится спокойная объективность, мы вместе разберемся в этом. Но сейчас речь идет о конце войны, чего, я уверен, хотят и русские, и мы, и все нормальные люди на земле. Кроме англичан, конечно…

— Все в руках божьих. — Протопопов демонстративно поднял и опустил плечи и прикрыл глаза тяжелыми веками — хорошо бы на этом и кончить разговор, все ясно — немцы хотят мира, и с этой вестью он вернется домой… Но нет, он снова слышит въедливый голос немца…

— В этой войне виновата одна Англия с ее великим лицемерием и столь же великой алчностью. Германия всегда мыслила достаточно трезво, чтобы не считать Россию своим противником. Нам, конечно, нелегко, но, поскольку каждый немец понимает великую справедливость для Германии этой борьбы, он будет сражаться вдохновенно и жертвовать всем во имя победы. Все именно так и происходит. Мы знаем, что и России нелегко. А вот в Англии — я уверен — вы увидели нечто иное…

— Во всяком случае, я увидел и ощутил решимость англичан выиграть эту войну, — вяло сказал Протопопов, испытывая неприятное, пугающее ощущение, что немец за шиворот тащит его в опасный разговор.

— Не верю! — воскликнул немец и, упершись в стол руками, откинул свое легкое тело на спинку кресла. — Или это совсем не та решимость, когда страна готова на алтарь войны бросить столько жизней, сколько бросила Россия или мы.

— Я не понимаю цель нашего разговора, — решительно сказал Протопопов, подумав, что продолжать начатую немцем дискуссию опасно. — Чего вы хотите?

— Вы будете иметь возможность по возвращении увидеться с царем? — спросил немец.

— На это должно быть желание царя, — ответил Протопопов.

— Допустим, он этого пожелает, — сказал немец. — И тогда почему бы вам не рассказать ему о нашем совершенно случайном свидании?

— Темы для разговора выбирает опять же сам монарх, — ответил Протопопов.

— Ну а если он сам спросит вас об этом нашем свидании?

— Я не собираюсь его рекламировать уже хотя бы потому, что на него я никем не уполномочен.

— Вы совестью уполномочены, любовью к России уполномочены! — выспренне произнес немец.

— Тем не менее, — качнул головой Протопопов.

— И даже в том случае, если вы будете знать, что Германия хочет с вашей помощью донести до царя ее взгляды на окончание этой страшной войны? — спросил немец.