Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая. Страница 48

— А второе? — напомнил Перлоф.

— О, сущие пустяки! — заулыбался француз. — Дело в том, что один из ваших сотрудников стал ухаживать за моей любовницей. Я не говорил об этом, но в последние дни ухаживания переросли все правила приличия: он грубо пристает к даме, не дает ей проходу, устраивает слежку. Бедняжка испугана, а страдаю я.

— А кто этот сотрудник? — спросил, недовольно нахмурясь, Перлоф, и по тому, как он это спросил и как посмотрел при этом вбок, Шаброль понял: знает, слежка за Мадлен — дело «Внутренней линии». Слива богу.

— О! Всегда он такой сердитый, такой хмурый. И часто говорит: «э... э... э». Странная фамилия.

— Знаю, — буркнул фон Перлоф. — Я приму необходимые меры, не бес покойтесь. Шаброль.

— А не прокатиться ли именно ему в Анатолию для руководства группой по задержке Фрунзе? Что скажете?

— Это зависит не только от меня...

— Это приказ, мой генерал. И, конечно, моя глубокая личная просьба. Миссия Фрунзе должна медленно двигаться к цели, иначе Франции будет трудно нейтрализовать Англию. Вы понимаете? Значит, договорились...

Глава пятнадцатая. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ВОЕННЫЕ ИГРЫ. (Окончание)

1.

Очередным совещанием Врангель опять остался недоволен. Собственно, и совещаться было не с кем: боевых генералов развезли суда по Балканам, послушные чиновники-администраторы разбежались кто куда, а дальновидных политиков, как показала практика, вокруг него вообще и не имелось. Что они могли ему подсказать, что посоветовать, крысы, готовые бежать с тонущего корабля? И все же совещание служило определенной цели — в трудный момент оно явилось политической акцией, утверждающей: главком по-прежнему у кормила власти, об этом должно стать известно европейской прессе. Совещание стадо политическим фейерверком, могущим создать иллюзию планомерной работы по рассредоточению, но на деле — мобилизации русской армии, готовой по первому приказу Врангеля повернуть штыки в любую сторону — хоть против большевистской России, хоть против бывшей кайзеровской Германии, против любой страны, ежели это станет угодным правительствам Англии или Франции. Впрочем, и подобные высказывания повторялись чуть ли не десятки раз в константинопольском «сидении». Были приглашены представители газет. И Врангель, играя усталость, озабоченность и невозможность раскрыть стратегические планы стран Антанты и свои планы, скоординированные с ними, умело путал журналистов, давая противоречивые, взаимоисключающие ответы на их вопросы, но упорно под-чсркивал, что представитель каждого политического направления может получить то, на что хотел бы рассчитывать в будущей России, — от думского республиканизма до монархизма и военной диктатуры. Это выглядело достаточно беспринципно. С другой стороны, учитывая стремление газетчиков (падких до любой сенсации и готовых видеть слона там, где едва ползала лишь зимняя муха), высказывания и намеки главнокомандующего можно было представить в русле большой политики европейских держав. Врангель сумел обратить пустую болтовню неудавшегося совещания в многообещающее выступление, которое уже завтра начнут толковать влиятельные газеты, изучать обозреватели, приводить в соответствие со своими планами крупные государственные деятели. И каждый, естественно, станет подозревать другого в превентивных соглашениях с Врангелем. Что очень поднимет, кстати, его сегодняшние акции!..

Верный привычке не собирать вместе людей разных взглядов и общественного положения, Врангель досадовал на себя. Вернее, не на себя — на обстоятельства, которые оказались сильнее его. Виной всему эта пресс-конференция и последующие события, весьма важные разговоры, намеченные на середину дня и вечер в том же «Токатлиане», — благо отель все равно оплачен и охрана выставлена.

Из Сербии, куда в очередной раз он ездил с инспекционной и дипломатической миссией, вернулся Шатилов — не столько уже начальник штаба вооруженных сил, сколько дипломат, специальный и полномочный посол главнокомандующего. Павел Николаевич в последнее время активно не нравился Врангелю: не скрывал своих демобилизационных настроений, жаловался на нездоровье, стремился уйти от дел и настойчиво призывал к этому своего друга. С чем он приехал теперь из Парижа и Белграда? Какова международная обстановка, истинное расположение сил в среде стран Антанты? Каковы в связи с этим реальные шансы сохранить русские воинские формирования — где, каким образом, под чьей опекой?.. Конфиденциальный разговор с Шатиловым представляется важным, первостепенным. В правдивости своего соратника, в неумении вести какую-либо двойную игру Врангель не сомневался: подобных простаков не в силах переделать даже самые критические ситуации... И вот они одни, друг против друга. Несколько секунд присматриваются и проверяют свои ощущения, и, хотя виделись вроде бы совсем недавно, каждый с грустью отмечает: время работает против них, его следы — на их лицах, в жестах, походке, в той неуверенности, с которой и тот и другой ждет начала этого нелегкого разговора.

— Стареем, Павлуша, — начал Врангель, и голос выдал его: в нем не было сочувствия, ибо старел, по его мнению, лишь Шатилов. Тот кивнул безразлично, скривился, точно подмигнул, пожал полными плечами, показывая, что эта тема неприятна ему и он не хотел бы развивать ее. И тогда Врангель, обидевшись за отвергнутую доверительность, которая всегда существовала между ними, попросил коротко: — Ну, докладывай! Как в европах? Ждут ли нас? Нужны мы им?

— Однозначных ответов быть не может, — сказал Шатилов наставительно («Ты в Константинополе окопался, отсюда тебе все в розовом свете видится»). — Однако постараюсь быть максимально объективным. Первое: совдепия значительно укрепила свое положение на международной арене. Умело используя мировой экономический кризис, действуя им подобно отмычке, большевики приступили к заключению договоров с капиталистическими странами. Первой «клюнула» благородная Британия. Она, для отвода глаз общества, долго мялась, жалась, дебатировала проблему на всех уровнях — от кабинета Ллойд Джорджа до страниц бульварных газет, а сама уже договаривалась с большевиками о торговом соглашении. Договор действительно был необходим. Кризис потряс Англию сильнее, чем другие страны, проблема экспорта стала проблемой существования. Договор сдерживал и агрессивность Франции. Промышленники, торговцы были за союз, и народ — за. Парламент дебатировал. Ллойд Джордж утверждал: свободная торговля может послужить могилой для коммунизма в России, надеялся на нэп. Как известно, торговый договор заключен. Соглашение оказало сильное влияние на общественность — последовала цепь новых договоров — с поляками, с лимитрофами, с Кемалем и афганцами. Итальянский премьер Сфорца также за договор с Советами.

— Tausend Teufel![12] — воскликнул Врангель. — За барыши они готовы продать любую политическую идею, даже идею священной борьбы с большевизмом! К счастью, есть еще Франция! Есть Германия! Там остались здравомыслящие военные, они не допустят!

— Не горячись, Петруша, — Шатилов спокойно и горько улыбнулся. — Боюсь, и тут нас с тобой, — он многозначительно подчеркнул, — ждут разочарования... Итак, положение в Германии. Еще в начале года общее собрание германо-русского общества постановило послать в Москву делегацию для выяснения возможности проведения торговых переговоров. Затем эту же проблему обсуждал рейхстаг. Задача: не потерять, вернее, не упустить русский рынок, сблизиться на этой почве с Англией, укрепить фронт против Франции. В итоге — еще одно временное соглашение, похожее на советско-английское. Но нет! Немцы пошли дальше. Под давлением большевиков введен особый* пункт. Германия признает советское представительство в Берлине единственным представительством России! Тут уж и добавить нечего.

— Но Франция! Есть Франция!

— Я хотел бы разделить, твою уверенность, Петр Николаевич. Но давай и тут суммировать факты, — Шатилов усталым жестом потер лоб и глаза, не скрывая, что не одобряет несдержанности собеседника, мешающего ему логично построить систему доказательств, целью которой было указать главнокомандующему на всю вздорность его оптимизма, веры в легкую жизнь на Балканах и надежды, что он остается важной политической фигурой. Шатилов демонстративно замолчал.

Врангель походил, выглянул на улицу, отогнув край шторы. Охранника почему-то не было. Шатилов все больше раздражал Врангеля. Вещает авторитетно, точно лекцию читает приготовишке. Потерся в европейских приемных, политический деятель! Бог знает что возомнил о себе!.. Однако надо его дослушать, чтоб выработать какую-то линию поведения, ведь ни с кем другим этого не обсудить: нет рядом никого, кроме «милейшего и мудрейшего Павлуши». Нужна максимальная выдержка, необходимо сцепить зубы и молчать. Молчать, чтобы не отпугнуть верного соратника. «Одного из последних соратников», — мелькнула непрошеная мысль... Врангель покружился вокруг безучастного Шатилова, дружески похлопал его по плечу и сказал бодро: