Александр Лекаренко - Дьявольская карусель Страница 5

Никому и в голову не пришло вызывать к избитой девочке «скорую», а ког­да Алеша предложил отвезти ее в больницу самостоятельно, на него шикнули, - сдурел, что ли, уже работать надоело? Девочку просто поместили в медизолятор, вправили там кости носа и наложили пластырь, никто и не вспо­мнил о том, что ее изнасиловали, - в первый раз, что ли? А от бутылки де­ти не заводятся. Алеша несколько раз заходил к ней, потом его отвлекли другие дела.

Четверо дебилов, трое из которых были настоящими де кретинами, а четвертый «косил», бросили в душевую к девочкам стеклянную бутылку с горючей смесью из жидкости для зажигалок и подсолнечного масла. К счастью, бутыл­ка не взорвалась, но разбилась и двое девочек, выбегая из душевой, серьез­но поранили ноги. Той же ночью из той же душевой, расположенной в полупод­вале, доносились заячьи крики, - надзиратели избивали дебилов кусками элек­трического кабеля. Алеша, дежуривший по «спецухе», сидел за столом на пер­вом этаже и слушая вопли мучимых мучителей, думал, - что есть истина? Если бы всех дебильных мучителей, - включая и киллера Алешу, - удавить в душевой, было бы ли это справедливостью? Нет праведности без левости, - кто бы ос­тался справа? Бог Исаака и Иакова оставил точные инструкции для мучителей дебилов, - око за око. Но если точно следовать инструкциям, то на Земле уже не осталось бы ни одного зрячего. Может и не осталось? Никто уже не различает лева и права, - вращаясь юлой вокруг собственной оси, право выро­дилось в свою противоположность. Похоже, один лишь придурковатый киллер, стоит столбом посреди дурдома, в котором зарабатывает себе на хлеб, тупо глазея на вращающихся вокруг себя дебилов. Его восхищала изысканная издев­ка, заключенная в евангелическом «подставить правую щеку, если тебя удари­ли по левой», - как можно было ее не подставить? Человек, который сказал это, - явно смотрел на мир с высоты столба. Но Алеша стоял на земле я точно знал, что во второй раз будут бить уже не по щеке и не в бровь, а в глаз. Выходило баш на баш, с какой стороны ни посмотри, - если есть чем смотреть. Слушая крики истязуемых, он сходил в туалет и моя там руки, ре­шил, что если бы у Каифы хватило компетенции и на Отца, - то ровным счетом ничего не изменилось бы.

После той ночи, один из дебилов, - умный, загрустил, начал писять в шта­ны и захаживать в медкабинет. Ему уже не надо было «косить». Потом его от­правили в какую-то больницу и больше Алеша его никогда не видел.

Г л а в а  8.

Вскоре он познакомился с тремя ангелицами, запоровшими пацана ржавой арматурой, - они изъявили желание позаниматься английским языком. Всем тро­им было более или менее по тринадцать, но одна, - выглядела на все шестнадцать, вторая, - чуть старше своих лет, а третья, - лет на одиннадцать, не бо­льше. На фотографиях они выглядели блекло, но в натуре оказались на ред­кость цветущими, для «спецухи» и яркими девками. «Старшую» звали Инга Зиброва или «Зебра», «среднюю», - Ангела Петрова, но все называли ее просто Гелой, «младшенькую» звали Ева Узун, - но все называли ее Эвелиной и никак иначе. Все в них было двухслойным и трехслойным, - возраст, манера поведе­ния, имена, внешность. «Младшенькая», несмотря на ордынскую фамилию, была платиновой блондинкой с ледяными глазами и явным центром группы, Петрова была смуглой, как цыганка, порывистой, с роскошными черными волосами, - большой редкостью для «спецухи», у «Зебры» была стать призовой спортсменки, она выглядела способной пришибать кулаком взрослого мужика, кра­сивой, как манекен и такой же туповатой. Алеша уже знал, что эту троицу были вынуждены содержать вместе, лишь по той причине, что спецшкола была единственной в области, они представляли серьезную опасность для окружа­ющих подонков, но имели достаточно ума, чтобы это скрывать, их подозрева­ли в нескольких тяжелых актах вандализма, извращениях и вымогательстве, но ни разу не смогли поймать, - а дальше «спецухи» их отправить было неку­да.

Эвелина оказалась не просто способной ученицей, - с ней вполне можно было говорить по-английски. Гела схватывала на лету, Зебра не понимала ни чер­та, с трудом прочитав слово «society», она залилась смехом, - Что сосать? - спросила она. - Пососи мне секель, - сказала Гела, поправляя роскошный локон. - Еще одно слово услышу, обеим манду порву до самой сраки, - сказа­ла Эвелина, не поднимая глаз от учебника. Алеша ничего не сказал, - он по­нял по их взглядам, что мизансцена разыграна специально для него. Ссыкухи проверяли его на вшивость, - с трех сторон, - чтобы по его реакции судить, что он такое. Это было мастерски сделано, для их возраста, - после вежливо­го обмена урочными фразами и когда учитель уже вошел психологически  в привычный формат учебного процесса, - площадная ругань, произнесенная не­брежно и вскользь, нежным девичьим голосом. Но силы были не равны.

- Я знаю троих блядей, - после паузы, мягко сказал Алеша, - Раздолбанных так, что говно в жопе не держится, хотя и малолетних. Разумеется, я к ним и пальцем не прикоснусь, - боюсь сифилиса. Но я разведу их на «хмарь», да­же если ее и нет, - он виновато развел руками, - И они попадут в душ, где надзиратели будут бить их по их беленьким, нежным попкам своими большими черными шлангами, пока зубы не выскочат. - Упала тишина. – о с е у! - вдруг громко сказала Зебра, на хорошем английском языке. Урок продолжил­ся.

И все-таки, они его поймали. Поймали, поймали бедного Алешу, - он не знал женщин, не было времени узнать. В своем мальчишьем высокомерии, он полагал, что одержал победу, в его простоватом киллерском сердце еще не вымерзла наивная вера в мужское превосходство. Он не знал, что слабость сильнее силы, - она заставляет работать мозги и выдавливает из сердца такие яды, которые способны свалить быка. Он не был знаком с приемами бо­рьбы, применяемыми в войне полов - и ему скормили наживку, вырезанную из его собственной предстательной железы.

Спецшкола не была местом, где пригревали безобидных уличных бродяжек, здесь Общество собрало цвет своего настоящего и упование будущего, - детей-убийц, детей-растлителей других детей, садистов, наркоманов, шлюх, - зачатых в безумии и понятия не имевших о том, что они сошли с ума еще в утробе их породившей. Законы жестокой Спарты, жившей за счет войны, на смерть обрекали ребенка, уличенного в мучительстве животного, - считалось, что душа, настолько извращенная, недостойна жить. Закон гуманного Общест­ва пестовал под своим крылом упырей, от которых содрогнулся бы Жиль де Рец и по достижении ими репродуктивного возраста, - выпускал на улицы, ко­гда их уже на могли сожрать другие звери. Девочки, попадавшие в «спацшоп», были не надломленными бутонами, а вполне зрелыми цветами зла, - черными от чужой крови и с ядовитыми шипами, - дьявол их возьми, они имели такой аро­мат, который мог сбить с ног и дракона, поопытней Алеши. Отроковица, «опу­щенная» в душевой, - пала жертвой своего аромата, о чем и не подозревал Алеша, она была искалечена на почве однополой любви своей ревнивой любов­ницей, - что и сама уже успела проделать с другими не раз и с большим удо­вольствием.

Алеша всегда критически относился к распространенному мнению о невыноси­мости полового воздержания и пацанячьему трепу на эту тему. Он имел, как ему казалось, достаточный опыт, как воздержания, так и недержания, он да­же был женат студентом и развелся, не перестав им быть и не утратив всех прелестей студенческого общежития. Он вообще рано начал половую жизнь и никогда не ощущал недостатка женского внимания, ему не были в новинку, ни задыхающиеся подростковые совокупления на пыльном чердаке, ни групповухи под луной, ни изнурительные ночи любви с требовательной, немолодой любов­ницей, а то и двумя. И он прошел, в свое время, через пограничную казарму, ничуть не страдая от своего запертого за проволокой либидо, а во время его железной конкисты, - у него и мыслей о женщинах не возникало в голове занятой сохранением своей и отъемом чужой жизни. Последние полгода он про­вел вполне благостно, за чтением книг и все это позволяло ему считать бол­товню записных мачо и записки литературных маньяков, - не стоящими внимания. Он не знал еще, что истина не перестает быть опасной вещью, оттого что банальна, как бритва или высказана дураком, ее невозможно познать, но можно прочувствовать в аспектах, - когда она познает человека, сдирая с него шкуру.

Душевая комната в «спецухе» была местом без жадости, где состоялось его знакомство с нравами заведения и критической точкой, вокруг которой повер­нулась его жизнь, снова превращаясь в нож мясорубки, - там как в запечатанной комнате Синей Бороды ожидала его ловушка и момент истины о самом себе.

Он закемарил на дежурстве, сидя за столом на первом этаже, - поэтому и пропустил момент, когда они проскользнули в душевую. Вообще-то, спать было нельзя, дежурства для того и учреждались, чтобы пресекать такие передвиже­ния, но, - черт попутал. Вероятно, они уже знали, что перед окончанием де­журства и до рассвета, он сам ходит в душ. Душевая комната запиралась на ключ, а разнополые помывочные дни чередовались, чтобы не допустить случай­ных контактов, но охотницы не только выследили его, но и запаслись отмыч­кой.