Игорь Бунич - Беспредел Страница 6

Хотя бы за то, что я видел, в какую именно щель в стенке лифта он сунул свою пластинку, хотя у нас уже лет двадцать есть подробнейшие планы всех их крупных Управлений, примитивных, как дворцы фараонов...

Первое, что бросалось в глаза при входе в кабинет Беркесова, был огромный, писанный маслом, портрет Дзержинского. То, что памятник зловещему основателю самой кровавой в истории тайной полиции был сброшен с постамента на Лубянской площади, а сам он открыто заклеймен печатью, как гнусный садист и убийца, не произвел на славных продолжателей его дела ровным счетом никакого впечатления.

Портреты Дзержинского продолжали украшать практически все кабинеты и на Лубянке, и здесь (не говоря уже о провинции), увеличиваясь в размерах соответственно чину хозяина кабинета. Полковник Беркесов по чину, вероятно, имел самый большой портрет в Управлении. Портреты большего размера уже положено было вешать на фасады шестиэтажных зданий. Странная форма язычества.

На столе полковника, как стадо слонов, громоздились разноцветные телефоны» стоял селектор (точно такой же, что и в Доме ученых) и компьютер, правда, выключенный. Беркесов открыл почти незаметную дверь слева от стола и мы прошли в комнату отдыха, обставленную с претензией на уют. В застекленных стенках пестрели этикетками дешевые европейские напитки (видимо, конфискованные или взятые в качестве дани у уличных ларечников, поскольку, помимо всего прочего, служба Беркесова контролировала фактически весь городской рэкет) и пачки заморских сигарет.

Сам Бернесов не курил, а пил, в отличие от своих предшественников, очень умеренно. Искренне любил свою жену и двух дочерей и даже, по непроверенной информации, баловался стихами. Он попал в поле нашего зрения очень давно, когда был еще рядовым следователем в чине лейтенанта, взятым в КГБ после окончания Университета. Беркесов работал вдохновенно, как поэт, не вылезая часов по шестнадцать из своего кабинета. Никто лучше его не мог заставить жену дать показания на мужа, мужа — на жену, родителей — на детей и наоборот. Можете спорить со мной, сколько угодно, но такое по плечу только человеку с подлинным поэтическим вдохновением.

"Сотня Беркесовых, — проболтался как-то сам директор ЦРУ, — сделала больше для крушения коммунизма и Советского Союза, чем миллиарды наших долларов и все шестнадцать авианосцев". Директор был из бывших адмиралов. Поэтому я осмелился только сказать: "Да, сэр".

— Что-нибудь выпьете? — устало предложил Беркесов.

— Лучше покурю.

Беркесов поморщился. Табачного дыма он не переносил, но разрешил, заметив:

— Только не смолите одну за другой по своей привычке. Потом год нужно будет проветривать после вас...

— Не волнуйтесь, полковник, — заверил я, — при нынешних ценах на сигареты я давно уже избавился от своих дурных привычек. Вам все достается бесплатно, а мне приходится за все платить.

Беркесов покраснел. У него очень милая привычка краснеть и принимать обиженный вид.

— Можно подумать, — сказал он, — что вы мало заработали на аферах с нашей нефтью и цветными металлами. Вы думаете, если вы заткнули в свое время долларами глотку Крючкову, Рыжкову и Павлову, то ничего об этом неизвестно. Вы тут на полулегальном положении, а дела обделываете, как в своей колонии. А я живу на жалование.

— Да, — согласился я, — но получаете его в трех разных местах как консультант-венеролог. Но не волнуйтесь, полковник, скоро вам деньги будет девать некуда.

— Это почему же?

— У нас есть информация, что Койот приехал в Петербург, чтобы убить именно вас. А покойникам деньги не нужны.

Он засмеялся:

— Я слишком мелкая сошка, чтобы мною занимался Койот. Если он опустится до полковников, то быстро потеряет квалификацию.

— Я слышал на Лубянке, что вас скоро произведут в генералы, — проворковал я, закуривая.

Беркесов зарделся от удовольствия и, чтобы скрыть смущение, неожиданно перевел разговор на меня, видимо, желая за благую весть сделать и мне что-нибудь приятное.

— Вы меня все полковником называете, Макинтайр. А сами-то вы в каком звании?

Я засмеялся. Хоть кол им на голове теши, что в ЦРУ нет воинских званий, — не верят и все тут! Даже в официальных бумагах у них все время мелькают какие-то мифические полковники и майоры ЦРУ. А наша структура такова, что даже, если захотеть, то невозможно провести никаких армейских аналогий. Что же касается КГБ и Гестапо, которые создавались и росли подражая друг другу, то их главным недостатком была излишняя милитаризация, что делало эти службы очень эффективными в качестве орудия террора, направленного против своего народа, но совершенно беспомощными в обычной разведывательной и контрразведывательной деятельности.

Беркесов был полковником, но его недавний предшественник Носырев был генерал-полковником, что соответствовало нашему четырехзвездному генералу или полному адмиралу! Вот такими силами коммунисты боролись против собственного народа и теперь удивляются, почему их государство развалилось. Если бы они в городские управления сажали маршалов, то развалилось бы еще быстрее. Они этого так и не поняли и поймут не скоро. И слава Богу, нам легче работать. Помнится, лет семь или восемь назад они всерьез пытались узнать мое звание в ЦРУ и чуть не завалили свою очень хорошо законспирированную сеть в штатах Новой Англии, что было для нас весьма прискорбно, поскольку мы эту сеть использовали втемную в качестве одного из своих каналов. Вот такие дела. Беркесов смотрел на меня с хитрым прищуром и я, чтобы его не обижать, сказал:

— Сержант я по званию.

Беркесов поверил в это так же, как и в то, что Койот прибыл в Петербург, чтобы убить его. И правильно сделал. Я действительно соврал. В юности, когда у нас еще существовала воинская повинность, я был призван во флот, где служил радарным оператором и дослужился до старшего матроса. В этом звании, соответствовавшем армейскому капралу, я и демобилизовался. Так что, назвавшись сержантом, я прибавил незаконно себе минимум два чина. И мысленно обозвал себя "лжесержантом".

— Издеваетесь, — процедил Беркесов, — давайте, давайте... Судя по делам, которые вы здесь вытворяете, вы должны быть... Отец-то ваш был майором или тоже нет?

— Подполковником, — поправил я, — но он служил в военной разведке.

Папаша мой действительно был подполковником и ветераном второй мировой войны. Но это звание было временным и, когда старика Макинтайра после окончания войны выкинули из армии, то вернули ему его постоянное звание — младший лейтенант. Так что старик не так уж сильно обскакал меня, хотя и украл когда-то из-под носа у немцев знаменитого ядерщика профессора Гуттенберга. Он мне часто рассказывал, как они при этом лихо, как в вестерне, перестреливались с какими-то эсэсовцами, которые не хотели этого профессора отдавать.

Работая в России, я, не сделав ни единого выстрела и даже не имея паршивого пистолета (оружие я сдал в Ленгли, направляясь в Москву), отправил в Штаты уже около двух десятков русских ядерщиков. Да и кое-кого похлеще, о чем полковнику Беркесову знать было не положено.

— Потомственный разведчик, — зловеще проговорил Беркесов.

Я снова засмеялся:

— Клерк я. Помощник культурного атташе, полковник. Собираюсь в отставку, чтобы заняться нефтебизнесом.

Беркесов нервно посмотрел на часы. Оказывается, пока он развлекал меня беседой, ларссоновский стакан обследовал целый консилиум криминалистов-экспертов, вызванных Беркесовым из каких-то закрытых НИИ, принадлежавших его ведомству. Эксперты подтвердили, что никаких отпечатков на стакане нет.

Стакан торжественно, как святые дары, доставили в кабинет Беркесова.

— Может быть, он в перчатках был? — посмотрел на меня Беркесов, как бы спрашивая, не придумали ли у нас на Западе какие-нибудь такие хитрые перчатки, которые и заметить невозможно.

— Такие перчатки бывают, — вздохнул я, — но они оставляют следы.

Беркесов задумался, видимо, соображая, имеет ли он право доверить мне столь важный "вещдок".

— Ладно, — сказал он наконец, — забирайте. Только отдать не забудьте. Он за нами числится.

Я стал укладывать стакан в пластиковый мешочек, когда снова ожил селектор на столе Беркесова и женский голос сказал: "Объект говорит по телефону. Номер абонента 277-76-33".

— Переключите разговор на меня, — приказал Беркесов.

— Так по-французски же, товарищ полковник, — виновато уточнил селектор.

Беркесов покраснел. Языков он не знал, как и подавляющее большинство его коллег, даже работающих во внешней разведке. Вообще, профессионально он был совершенно не подготовлен. Всю свою службу работая следователем, он всего лишь оформлял в суд дела по 70-й и 88-й статьям тогдашнего уголовного кодекса, редко по 64-й статье, трактующей об измене родине. Другими словами, он имел дело с диссидентами, мелкими контрабандистами и "шпионами", в которых пытались превратить наивных солдат-первогодок или не в меру болтливых (главным образом из-за пьянства) офицеров.